Тень Жар-птицы - Исарова Лариса Теодоровна (читать книги онлайн бесплатно полностью без txt) 📗
Я пожал плечами, конечно, Митька — человек слова, как и Костикова, но с чего?
— Еще весной, у Ланщикова, меня спаивали, а одна девчонка возмутилась, утащила с собой. А мне тошно было, дома раздрай, прямо хоть под машину. И вот она со мной почти до утра по улицам ходила, держала за руку и говорила, говорила, о своей любви рассказывала, неудачной…
Сначала я решил, что это Антошка, но при чем тут неудачная любовь?
— Она сказала, что чем труднее человеку в начале жизни, тем больше он успевает потом, большего добивается… Подлинно только счастье, которое отнято у страданий…
Мы помолчали, все-таки Антошка? Но в кого она втрескалась, неужели в Ланщикова?!
— Она мне предложила дружбу, представляешь, после всего что видела, слышала у этого гада?! Сказала, что в меня верит, что я в отличие от него могу стать настоящим мужчиной…
Елки-моталки! Митька даже перестал курить, сейчас только дошло, а ведь сам меня к сигаретам приучил в пятом классе. Он скорее без хлеба мог прожить, чем без сигарет, его за курение в седьмом классе из школы на неделю исключили…
— Я спросил ее, не нагорит ли ей, что она так поздно домой придет, а она сказала, что ей доверяют, что у нее свой ключ, и она имеет право приходить когда хочет. Ну я к ней полез… на прощание.
— По морде съездила?
— Хуже. Отодвинула меня и так грустно сказала: «Не надо. Я же другого люблю…» Представляешь?!
Я представил: Митька влип прочно.
А что в Антошке особенного, в этой «взрослой дошкольного возраста», как назвал ее когда-то Ланщиков? Послушаешь ее треп о психологии, психиатрии — разумный человек, а как начнет свои теории об отношении мальчишек и девчонок развивать, хоть стон, хоть падай! Она долго не могла успокоиться, когда Ланщиков похвастался своим знакомством с психиатром Леви, который книжки пишет об искусстве быть собой. В общем, она узнала, где он работает, купила его книгу, проникла в клинику и попросила сделать ей дружескую надпись, продиктовав: «Милой Антонине Глинской, будущему коллеге от автора дружески». А потом принесла книгу в класс и небрежно положила на стол. Ланщиков был посрамлен. Она мне потом потихоньку рассказала.
Летом они в лагере соревновались с Варькой Ветровой. Варька с конюхом подружилась, он ей разрешил ездить верхом, она в деревне жила до восьми лет, умела даже без седла.
Но стоило ей раз покрасоваться перед нами на лошади, как Антошка тут же загорелась, чтоб ее переплюнуть. Пошла на конюшню, подружилась с лошадьми, она вообще никаких животных не боится и умеет с ними контакт находить, потом с табуретки на одну конягу стала влезать. Заодно дядю Колю охмурила, он решил, что она из пятого класса, физия у нее маленькая, да и рост не того. Короче, сначала потихоньку выучилась ездить верхом, потом перед нами проскакала и заявила, что дядя Коля считает: у нее врожденная посадка кавалериста, и теперь ей надо в Москве заниматься на ипподроме…
В общем, о девчонках мне легче писать, чем говорить, даже с Митькой. Я его молча слушал, наливал чай и старался переключить пластинку. Нет, это не ханжество и не скука, я нормальный парень, не всегда могу ночью некоторые мысли, ощущения отогнать, но зачем языком трепать?!
Мой девиз — делай и молчи! Я спросил Митьку, куда он надумал подаваться после школы, а он рукой махнул: «Все равно, куда судьба вывезет». Он, наверное, переживает, что мало растет и ходит так прямо, точно его на шампур насадили, даже туфли на каблуках носит. Наверное, он потому со мной стал реже гулять, что ему неприятно, когда над ним возвышаюсь, как маяк.
— Лучше всего мне во флот, — сказал Митька, — но меня вряд ли возьмут из-за роста. Правда, можно подводником, но это опасно для семейной жизни. Ты когда решил жениться? — вдруг спросил. Я чуть со стула не свалился.
— Свят, — говорю, — что я, псих? Жизнь гробить?
— Ну а если бы ей, допустим, было плохо, ты бы женился? Фиктивно, как в XIX веке?
Мне смешно стало.
— Нет, — говорю, — все равно не поддамся, мне наукой заниматься интересней, сейчас не домострой, пусть сама спасается, если характер есть, а нет, я не подпорка!
Митька огляделся в поисках еды, мы с ним, когда собираемся, подметаем начисто все материнские запасы, ничего не нашел и стал грызть сухарь. Мать жалуется, что чем больше мы болтаем, тем больше на нас жор нападает, как на щук весной. Она говорит, что в холодильнике после нас и петух не кукарекал…
А после его ухода я стал смеху ради прикидывать, на ком бы я хотел жениться. Из наших ни на ком, разве что на Дорке Чернышевой, если бы стала покрасивше. Спокойная, умная, характер хороший, всех уважает, людей понимает… А вообще главное, чтоб о тряпках не думала, чтоб готовить умела. А то хоть мать и говорит, что геологи должны все сами делать, и поэтому она мне уже давно пуговицы не пришивает, а все-таки пусть лучше это женщина делает. У мужчины задача — убить и приволочь добычу. А у нее — разделать, приготовить, накормить повелителя. И ничего не изменилось с первобытного общества, одно притворство эта цивилизация, каждый мечтает о том же.
Ох, грехи наши тяжкие, вызвался я сделать доклад по литературе, и сам не рад.
Вот если бы фантастика — за милую душу, а современную прозу я не люблю. В этих романах все говорят либо о делах, либо сводят счеты за прошлое, либо просто — слякоть. Появился бы герой вроде капитана Блада. Разве нет в жизни таких, как дядя Гоша? Или отец? На трудном они бы себя показали, а так жизнь у них кисло проходит, для себя живут, а на большее задуманы.
Да, сегодня Оса опять выдала. Сказала, что ни у кого в нашем классе нет настоящего призвания. Мы завопили, тогда она попросила сказать будущих математиков, кто такой Эварист Галуа и в чем суть его математики.
Ну, Пушкин, конечно, знал, а остальные ни фига, общие слова.
Потом она спросила будущих медиков, что они знают об операциях Бернарда, о его первых пациентах.
Книжку его, конечно, Антошка читала, Чернышева слышала, а ведь в мединститут собирается человек десять.
Еще она поинтересовалась у Костровой, которая мечтает о структурной лингвистике, что она думает о романах Стругацких.
Я фыркнул, я-то понял, в чем дело, а Кострова пожала плечами. Она фантастику презирала.
И тут Оса выдала текст: мы пустоцветы, иждивенцы, мы ничего своим умом в жизни не ищем, готовимся с репетиторами…
Мамедов, правда, пытался вякать, что очень расходятся программы школы и института, но Оса вошла в штопор.
— А без репетиторов не можете? Сами, самостоятельно взяв программу? Поднимите руки, кто ни с кем не занимается?
Все опустили головы, даже я, хоть я только с дядей Гошей поговорил, когда он мне учебники из геологического за первый курс принес…
— Вот видите, а потом будете злиться, что кто-то не попадет в институт… Но разве вы приложили максимум сил, разве вы поборолись за себя? У вас нет мировоззрения, вы не знаете историю той науки, которой себя хотите посвятить…
Тут Чагова подняла руку.
— Можно? Хорошо бы давать каждому человеку попробовать на зубок будущую работу…
Даже Оса растерялась.
— А как?
— Вот если бы будущий учитель пошел на год уборщицей в детский сад, или ясли, или школу, а будущий врач — санитаром. И чтоб справку подписывало не начальство, а сами больные или родители детей. А потом, чтоб принимали в эти институты не по экзаменам, а по справкам…
— А, всегда найдутся лазейки, фефела… — скривил губы Ланщиков.
— И потом могут попасть в институт добрые люди, но малоспособные… — даже Чернышева оживилась.
— Ну и пусть. В этих профессиях доброта важнее талантов.
— А науку кто будет двигать?
— Найдутся и человечные таланты, а балласт отсеется, который только себя любит…
— А я хотела бы стать продавцом игрушек для маленьких… — сказала Комова.
— А что лучше, — спросила Ветрова, — когда у человека призвание к чему-то одному или ко многому?
— Талант не бывает одноцветным, — сказала Оса… — То, что сегодня называют «хобби», — это неиспользованные способности человека, заложенные в него от рождения…
