Ребята с нашего двора - Шим Эдуард Юрьевич (лучшие книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
— Они мешали? Кого-нибудь трогали?!
— Я не знаю, для чего они, — сказала мать. — Мне неизвестно. Может, ты отравить кого-то собрался. Я тебе не верю больше. Я ни капельки тебе не верю!
— Это обыкновенные грибы! Это шампиньоны были — на рынке два рубля килограмм!
— Помрешь ты без них? Не проживешь?
— Мне на них наплевать! — разъяренно сказал Жека. — Но их продать можно было! Всю бы зиму продавали!
— Зачем?!.
— Чтоб не зависеть ни от кого! Чтоб помощи не клянчить! Если надо, я тоже могу заработать!
Мать близоруко моргала. Смысл Жекиных слов дошел до нее не сразу. А потом она поняла, ощутила всю меру сыновней обиды. И всю меру сыновней гордости.
Мать села на край кровати и опять заплакала черными, крашеными слезами.
— Он же трус, мама, — сказал Жека. — Он трус! Я ведь про все знаю — и про лампу, и как он по трубе стучит… Нашелся трубач. Его нельзя было не выгнать!
— Ты ничего не знаешь, — сказала мать. — Это жизнь. Ты еще ничего про нее не знаешь.
— Почему он всегда приходит тайком?! От кого он прячется?!
— Он культурный, он замечательный человек. Редкий человек.
— Что же он прячется?! Прошлый раз, когда отец в двери звонился, вы свет погасили! Будто вас дома нету! Сидели и тряслись!
— Ты хотел, чтоб была драка?
— Пускай драка! Но он должен был выйти, а он побоялся! Почему он всего боится?!
— У нас все было бы хорошо, — сказала мать. — Это ведь только сейчас. Только сейчас. Пока ничего не решено.
— Он трус! Я бы вышел к отцу и не пустил сюда! И соседи бы не хихикали!
— Значит, было нельзя.
— Он струсил! Он даже меня боится! Пусть знает — здесь ему не место, не будет он здесь кофеи распивать!
Мать сказала:
— Я люблю его, Женя.
Он повернулся к ней всем худеньким туловищем; шея вытянулась, спереди на ней билась жилочка, напрягшаяся и злая.
— Труса?! — сказал он. — Который тут на цыпочках крадется? Кашлянуть боится? Который в уборную не пойдет, а все терпит? Да тебе же самой противно!
5
Он думал, что теперь все кончено. Он даже спал этой ночью без снов, глубоко и крепко, не пробуждаясь от собственного вздрагивания.
Только на следующее утро мать снова принялась накручивать волосы и краситься. И на лице ее было знакомое выражение. То самое. Жека не определил бы его словами, но уже возненавидел.
Он вспомнил вчерашний разговор о дневном спектакле, о контрамарке, и догадался, что мать наладилась в театр. Ссора не подействовала. Мать все-таки побежит слушать сольные партии, а уж Аркадий Антонович сумеет их напеть. Уж он постарается. И все, что Жека пытался остановить и прикончить, будет продолжаться.
Мать обиженно дулась, не разговаривала. Ну и к лучшему. Меньше будет подозрений.
Едва мать вышла из дому, как Жека напялил куртку, шапку и выкатился тоже. Никакого плана у него не имелось. Он только знал, что надо попасть в театр, а там будет видно. Там уж придумаем, как испортить сольную партию.
Странно, что у театра толпился народ, много народу, и на всех углах спрашивали про лишний билетик. Вопили радостные детки, спешащие на балет. Бабуси в шляпках суетились. Оказывается, не перевелись еще чокнутые. Или все они притворяются? Когда по телевизору показывали танцы и музыку, Жека переключал программу. Лучше уж на шестеренки смотреть.
Делая круги и петли между колоннами, Жека высматривал жертву. Она должна где-то быть. Если спрашивают про лишний билетик, значит, билетик может приплыть. Иначе бы не спрашивали.
И Жека увидел его. За колонной стояли дети кружочком, в центре — чистенький, причесанный, застегнутый мальчик. Воспитанный мальчик, это с первого взгляда ясно. Двумя пальцами он держал билет, выбирая, очевидно, кому его продать.
Жека прорвался внутрь тесного кружочка и мгновенно сцапал билет. Воспитанный мальчик так и остался с протянутой рукой.
— Мне позарез!.. — напористо сказал Жека. — Сколько?
У него было сорок копеек. Билет не мог стоить дороже — здесь ведь не хоккей показывали и не футбол. Дремучую муру показывали, ей красная цена — гривенник.
Воспитанный мальчик дергал подбородком, не в силах ответить. А те, что столпились кружочком, деликатно загомонили, произнося наивные слова: «Отдай, не имеешь права, кто ты такой…»
Жалкая публика. Стадионные болельщики давно бы Жеку по стенке размазали.
— Сколько, тебя спрашивают?!
— Н-не п-продается!.. — выпалил мальчик.
Ну, это уж слишком. Они Жеку за полного дурачка принимают. Кто это, скажите, будет выставлять над головою билет, не собираясь его продавать?
Жека одним движением сбросил с себя куртку, благо она нараспашку была, сдернул шапку и сунул мальчику:
— На!.. Когда муровина кончится — жди меня здесь!
Тут кружок заголосил, будто ремнем настеганный. Взбодрились-таки любители танцев. Но что теперь голосить — Жека через секунду был уже на контроле, в середине движущейся очереди, между бабусями в шляпках.
Громадный жаркий вестибюль гудел; в нем циркулировала еще более возбужденно-радостная толпа, чем на улице. Сдавали одежку на вешалки, теряли галоши, причесывались, покупали шоколадки. Жека, освобожденный от этих забот и хлопот, двинулся дальше. Ему скорей надо было усесться на место — он не хотел встретиться здесь с матерью.
Вокруг было множество дверей, лестниц и переходов, и, чтоб не блуждать понапрасну, Жека нахально устремился к первой попавшейся билетерше.
Она стояла надменная, седая, одетая в костюм с галунами. Может, она была не простой билетершей. Жека в театральных чинах и званиях не разбирался. Может, она командовала тут всем гарнизоном. Но Жекой еще владел подхлестывающий азарт:
— Мне куда? — И он протянул свой билетик.
Она рассмотрела билетик, затем как-то странно затормошилась, сделала плавный жест рукой:
— Вот сюда, прошу вас, будьте любезны, пройдемте сюда!..
И, сверкая адмиральскими галунами, поплыла вперед, все поводя рукой и призывно оглядываясь. Так они прошествовали по главной лестнице, устланной шершавым малиновым ковром; миновали фойе, где на них вытаращились бабуси; миновали первый вход в зрительный зал, и еще один вход, и еще… Жека готов был заподозрить, что манеры билетерши обманчивы. Приседает, делает ручкой, а заведет в милицейскую комнату. Входы-то в зал далеко позади остались. Куда это она плывет?
Билетерша остановилась у белой двери, и опасения Жеки усилились. Он увидел, что билетерша вставляет в скважину массивный бронзовый ключ. С какой бы стати? Обычно зрителей на ключ не замыкают. Даже и тех, кто смотрит балет. А если замыкают, они уже не зрители, их по-другому называют.
Второпях Жека не рассмотрел свой билетик. Доверился воспитанному мальчику. А они, воспитанные-то, способны и вчерашними билетами торговать.
— Прошу вас, будьте любезны, — сказала билетерша, беря его под локоток.
Он заглянул за дверь, еще инстинктивно упираясь. Там была не милицейская комната. Там была вся в позолоте, в бархате, в переливе хрустальных подвесок отдельная ложа. То есть гораздо позднее, когда он остался уже один, и вскарабкался на пухлое раскоряченное кресло, и облокотился на малиновый барьер, он сообразил, что находится в ложе…
Билетик-то оказался не фальшивым. И не простым билетиком — он был контрамаркой. И небось почище той, что принес вчера Аркадий Антоныч. Вот так. Не нуждаемся в подаяниях.
Скрипнуло отодвигаемое кресло. Рядом с Жекой усаживался воспитанный мальчик, подтягивая брючки на коленях.
— В-ваши в-вещи я сдал на в-вешалку, — обиденно сообщил он.
— Ладно, — буркнул Жека. — Спасибо.
— В-возьмите номерок.
— Ты, это, извини уж… Так получилось.
— М-можно б-было сказать, что вам очень хочется на с-спектакль. А не швыряться в-вещами.
— Сказано — извини!
— Откуда мне з-знать, — виновато сказал воспитанный мальчик, — что вы д-до такой с-степени любите музыку?
Жека фыркнул, хотел ответить, до какой степени он любит музыку, но посмотрел вниз и забыл о мальчике.
