Иду в неизвестность - Чесноков Игорь Николаевич (читать книги без регистрации txt) 📗
объявил Нептун.
Седов согласился с требованиями морского царя, достал из нагрудного кармана и вручил ему список тех, кто не бывал прежде за Полярным кругом.
Первым черти схватили Кушакова.
Под крики и хохот зрителей каждому, кого крестили, кидали за ворот ковшик воды со льдом, а лица вымазывали сажей.
И началась кутерьма.
Ничто не спасало: ни отговорки, ни попытки хитростью проскользнуть мимо чертей на судно.
— Ха-ха-ха, ох-хо-хо! — надрываются от смеха матросы.
Досталось капитану Захарову, смешно заахавшему от полученного за шиворот льда. Дурашливо завопил так, что залаяли собаки, «окрещённый» Шестаков.
Весело, громко смеялся Седов. Держался за бока Зандер-старший. глядя, как крестят черти его младшего брата, охал от смеха Максимыч.
Боцмана Инютина с видимым удовольствием окрестил сам морской царь, всыпав ему двойную порцию льда за воротник.
За обедом в украшенных разноцветными флажками и фонариками кубрике и кают-компании вкусно запахло пельменями, пирожками. Была подана и селянка из консервированных овощей, а на сладкое — компот.
После дневного сна Седов предложил всему экипажу вновь одеться и выйти на лёд. Опять запалили огни иллюминации.
Вынесли все имевшиеся на судне лыжи — десять пар, и Георгий Яковлевич объявил лыжные состязания в честь судового праздника открытыми.
Участвовать в них вызвались немногие. Этот факт подтвердил опасение начальника экспедиции и врача о том, что люди тяжело переносят зимовку в высоких широтах. Седов знал, что в таком случае людей надо всё время расшевеливать, не давать им засиживаться, залёживаться.
Набрать удалось лишь девять лыжников.
Грохнула гарпунная пушка, и под улюлюканье зрителей лыжники побежали по размеченной заранее вешками трассе вокруг судна, протяжённостью с километр.
Вперёд вырвались молодые, крепкие Пустошный с Линником и Седов. Развернулась упорная борьба. Каждый из троих мог рассчитывать на победу. На пол-лыжины впереди всех, шумно пыхтя, бежал раскрасневшийся Шура. За ним, широко шагая, спешил упрямо закусивший губу Линник и следом Седов, ловко орудуя палками и неудержимо устремляясь вперёд всем туловищем. Остальная группа, растянувшись, осталась позади. Отставшие скорее шли, чем бежали.
Перед трапом, возле которого был финиш, Седов, мощно дыша, ещё энергичнее заработал ногами и руками и, вырвавшись вдруг вперёд, под возбуждённые крики зрителей первым пересёк натянутую верёвочку, которую держали бывшие черти.
Раздосадованный Линник, на две-три ступни отставший от Седова, попытался на финише сделать отчаянный рывок всем телом и, не удержавшись, свалился к ногам болельщиков под их хохот. Едва не налетел на него запыхавшийся Шура Пустошный.
— Эх, ты, земляк-соломбалец! — кричит ему Шестаков. — Скис! Небось конноту обпился в обед!
Шура остановился, тяжело дыша, зыркнул сердито на Шестакова.
— Ахал бы, дядя, на себя глядя, — прерывисто выдохнул он. — Ну-ка сам пробеги!
— Не, не побежит. А ведмедя б пустить за им — то-то полетел бы! — заметил Инютин.
— Ха-ха-ха, дак он бы от мишки и на мачту взбежал бы на лыжах!
Когда подоспели остальные, досталось от зрителей и им.
Главный судья Кушаков повесил на шею победителю награду на голубой ленте — вылепленного из шоколада медведя. Под аплодисменты команды Седов разломил награду на три части и протянул по одной Пустошному с Линником, признавая их равными соперниками.
После ужина, когда расторопный Кизино споро убрал со стола, вновь все члены кают-компании собрались вместе, привлечённые звуками романса, который пела металлическим патефонным голосом Каменская, популярная певица.
— Ах, послушать бы эту прелестную особу теперь здесь, настоящую! — вздохнул Кушаков, снимая с патефона окончившуюся пластинку.
— А я предлагаю послушать настоящего пианиста, — предложил Пинегин, хитро поглядев на Визе. — Не откажите, Владимир Юльевич!
— Просим, просим! — раздались голоса.
— Извольте, — согласился Визе и направился к пианино. — Что ж сыграть для вас?
— Сыграйте-ка, пожалуй, что-либо соответствующее обстановке, здешней природе, — попросил Седов.
Визе откинулся на стуле и прикрыл глаза, вспоминая, что бы лучше всего подошло. Он осторожно положил свои чуткие пальцы на клавиши, и кают-компания наполнилась мелодичными, давно забытыми звуками.
Элегическое начало постепенно перетекало в нечто тревожное, а затем кают-компанию захлестнули бурные аккорды «Ночи на Лысой горе» Мусоргского. В этих обворожительных, то рыдающих, то громовых звуках слышались людям и шум штормовой волны, и грохот обваливающихся ледников, и завывание свирепой ледяной пурги.
Потом Визе вдохновенно играл из Шопена, Вагнера, Скрябина.
Очарованные прекрасной музыкой и замечательным исполнением, зимовщики расчувствовались.
К пианино сел Павлов. Тронув клавиши, он запел несмелым баритоном:
Популярный романс подхватили Вило, Пинегин, Седой и Кушаков.
Стараясь не шуметь, Зандер пробрался к почке, подложил в топку дров, вернулся к задумчивым и грустным Захарову и Максимычу, тихо сидевшим в своём уголке.
МЫС ЖЕЛАНИЙ
— Прр, прр! — надсадно кричит Седов.
Собаки, высунув языки, упираются лапами в серую, шершавую поверхность ледника, выволакивают парту па самый верх. Георгий Яковлевич и Инютин подталкивают тяжело гружённую нарту сзади.
Наверху все останавливаются. Седов выпрямляется, переводя дыхание, вглядывается вперёд, куда плавно сбегает ледник. Там виднеется закругление по то ледника, но то берега. Левее, среди торошенных морских льдов, видна группа островков. Слева метрах в ста ледник обрывается. Там, внизу, тёмная вода прибрежной полыньи.
— Вот, Инютин, мыс Желания, гляди, — вытянул Седов руку, сняв рукавицу. Рука, усталая, подрагивает.
Инютин молча смотрит на серо-белое закругление острова, почти сливающееся со льдами моря, по ничего примечательного там не находит.
— Станем здесь пока!
Седов склоняется над нартой, начинает развязывать верёвочную шнуровку брезентовых бортов, словно в конверт заключивших содержимое нарты. Инютин принимается, кряхтя, выпрягать собак.
— Ну, Пират! — ворчит он. — Балуй! Я вот тебе! Сидеть, Варнак!
Развязав шнуровку, Седов достаёт деревянную остроконечную треногу, прочно её устанавливает и кренит на ней мензулу, поблёскивающий нержавеющей сталью и линзами прибор. На мензульном планшете укреплён лист съёмки. Седов разворачивает объектив назад, взглядом отыскав вдалеке сделанный утром гурий — астрономический пункт, наводит на него объектив. Морозный ветерок обжигает руки. Георгий Яковлевич, считав показания, дует на покрасневшие пальцы и, спрятав их в карманы ватных брюк, на минуту приседает, чтобы согреть.
Потом берёт карандаш, привязанный верёвочкой к треноге, записывает на краешке планшета показание и быстро разворачивает объектив в сторону мыса Желания.
Собаки разбрелись, неторопливо обнюхивают неровности ледника, принюхиваются к ветру. Не найдя ничего примечательного, возвращаются к нарте, у которой возится Инютин.
— Ночевать тут будем?
— Здесь, Инютин, здесь.
Кивнув, Инютин гремит котелком и кружками, потом достаёт тяжёлое засалившееся полотнище палатки.
Седов взял именно Инютина с собой в долгий и трудный поход к мысу Желания, зная его трудолюбие, неунываемость. Других смелых, выносливых провожатых Георгий Яковлевич оставил для похода научных групп Визе — с ним отправился Линник — и Павлова, с которым пошёл Коноплёв. Вначале все четверо с двумя нартами должны были пересечь Новую Землю с запада на восток. Затем группе Визе предстояло двигаться со съёмкой побережья Карской стороны на север, до мыса Желания, до встречи с группой Седова. Павлов после исследования внутренней области острова должен был возвращаться на «Фоку».
