Жили-были солдаты (сборник) - Длуголенский Яков Ноевич (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
— С физзарядки, — ответил раздосадованный Зацепин.
— А надо начинать с газеты. На, почитай.
И капитан Насибулин протянул ему свежий номер газеты.
Через несколько дней младший сержант Чудик уезжал в Ленинград.
Командир танкового полка — в виде поощрения — наградил ефрейтора Оленича десятью сутками отпуска.
Командир парашютно-десантного полка полковник Яковенко ограничил отпуск Чудика неделей. Видно, три дня пошли в счёт незабитого гола.
Когда полковник спросил, почему Чудик никому ничего не говорил вплоть до появления газетной статьи, Чудик удивился:
— Да о чём я мог, товарищ полковник, говорить? Ефрейтору Оленичу я только мешал — висел на подножке и всё. Он и в воду велел мне прыгать, чтоб от меня избавиться. Но вы не беспокойтесь, я его уже предупредил: ещё раз неудачно выскочит из ворот — гол я ему забью. Теперь, конечно, уже по возвращении из отпуска…
С недавних пор командир музыкантского взвода капитан Насибулин стал замечать, что его подчинённый рядовой Карымшаков резко изменился: стал, что ли, более задумчивым, даже нервным, стал натыкаться на товарищей и старших офицеров (что вообще недопустимо), плохо есть, плохо спать, а в самые ответственные моменты, когда краса и гордость парашютно-десантного полка духовой оркестр под управлением капитана Насибулина замолкал, вдруг словно просыпался и делал тарелками запоздалое «дзинь» или «бум».
К тому же скопились и другие факты, на которые просто нельзя было не обратить внимания.
Так, во время развода караула, когда и начальник, и помощник, и разводящие, и будущие часовые, и оркестранты, подбадривавшие своей музыкой заступающих в наряд, одинаково мокли на плацу под проливным дождём, возле рядового Карымшакова появлялся неизвестный в резиновых сапогах и тюбетейке и заботливо раскрывал над Карымшаковым зонт.
А дождь барабанил по спинам и фуражкам, проникал в сапоги и карманы, заполнял пилотки и раструбы духовых инструментов.
Один Карымшаков стоял сухим под дождём.
Правда, он при этом сильно краснел и даже довольно невежливо говорил незнакомцу: «Уходи немедленно!»
Но на душе присутствующих всё равно оставался неприятный осадок: если условия созданы для всех равные, почему рядовой Карымшаков должен находиться под персональным зонтом?..
Что касается неизвестного, то он, взглянув с непередаваемой грустью на Карымшакова, тотчас же уходил. А если быть точным, то растаивал, исчезал, испарялся за завесой дождя.
Факт второй. Некоторое время тому назад возле контрольно-пропускного пункта полка, то есть буквально в каких-то двадцати метрах от въездных ворот, расположился некий неизвестный в тюбетейке и с большим сапожным ящиком. На ящике было написано: «Бесплатные услуги. Чистим сапоги».
Было установлено, что сапоги неизвестный чистит (во всяком случае, пытается чистить) только рядовому Карымшакову. Когда же и другие старались подсунуть, тут же вывешивал табличку: «Обед».
Говорят, рядовой Карымшаков демонстративно и с особым старанием надраивал свои сапоги ваксой на виду у неизвестного и при этом обращался к последнему со следующими непонятными словами: «Ну что, выкусил?..»
Неизвестный смотрел на действия рядового Карымшакова с невыразимой грустью.
Факт третий. Во время строевых занятий, когда нещадно палило солнце и всем музыкантам, включая капитана Насибулина, очень хотелось пить, когда даже вороны попрятались, а спасительную тень — против всех законов физики — отбрасывала почему-то только длинная и тощая фигура капитана Насибулина, появилась тележка с газированной водой. Толкал её неизвестный в тюбетейке.
Он подрулил прямо к рядовому Карымшакову, налил полный стакан и протянул — искрящийся, холодный, с лимонным соком:
— Пей.
— А остальным? — строго спросил Карымшаков.
Неизвестный тут же повесил табличку: «Обед».
Тогда рядовой Карымшаков молча отстранил стакан и коротко сказал неизвестному:
— Уходи.
Неизвестный посмотрел на Карымшакова с невыразимой грустью.
Факт четвёртый: странное происшествие на почте.
По словам заведующей, рядовой Карымшаков трижды на дню отправлял одну и ту же бандероль и она трижды непонятным образом выскакивала из опломбированного и опечатанного почтового мешка обратно. По свидетельству заведующей, Карымшаков отбивался от настырной бандероли двумя руками. Однако — и это заведующая твёрдо помнит — бандероль в итоге победила: Карымшаков сунул её под мышку и, чуть ли не рыдая, ушёл.
И наконец, факт пятый, самый необъяснимый и последний.
Недели через две в поведении незнакомца неожиданно наступил разительный перелом:
в случае появления дождя зонт раскрывался теперь не только над Карымшаковым, но и над остальными; газированная вода отпускалась не только Карымшакову но и другим;
прежняя надпись на ящике — «Бесплатные услуги. Чистим сапоги» — сменилась другой: «Каждый солдат сам обязан чистить свои сапоги».
— Кто тебе этот дядька? — с удивлением спрашивали солдаты. — Родственник?
— Дальний, — отвечал Карымшаков. — Иллюзионист из нашего сельского цирка.
— Выходит, и газировка у него не настоящая, и зонты, и ящик для сапог?
— Это всё настоящее. У иллюзионистов всё настоящее, — успокаивал Карымшаков.
Фактов, как видим, скопилось более чем достаточно, и капитан Насибулин решил по душам поговорить с подчинённым.
Однако рядовой Карымшаков опередил его. Он пришёл сам, тихий и взволнованный, и сказал:
— Товарищ капитан, разрешите обратиться по личному вопросу?.. Не могли бы вы устроить мне экзамен по сольфеджио?.. — В руке рядовой Карымшаков держал маленькую тыквочку. — А то без этого он никак не уезжает.
После столь удивительной просьбы капитан Насибулин, естественно, не мог не спросить: кто не уезжает, куда не уезжает и почему?
Пришлось рядовому Карымшакову объяснить всё.
— Как вы знаете, товарищ капитан, родом я с предгорий Копетдага. У нас там есть и горы, и оазисы, и пустыни. Земля древняя, удивительная и во многом ещё загадочная. До сих пор считалось: родина джиннов — Аравия. Однако профессор Семёнов, с которым я до армии вёл археологические раскопки и который обучил меня игре на нескольких музыкальных инструментах, но, к сожалению, не успел обучить нотной грамоте, утверждал, что родина джиннов — Копетдаг. Я этому не верил. Теперь верю.
Месяц назад я получил из дома посылку: урюк там, кишмиш, вяленая дыня и так далее. И ещё маленькая тыквочка. К тыквочке была приложена записка. От мамы. «Дорогой мой и ненаглядный Рахим…» В общем, сами знаете, как они все пишут.
— Знаю, — сказал капитан.
— «Абрикосы и виноград в этом году хорошо уродились, хлопок и того лучше. Кланяются тебе отец, сёстры твои Фатима и Гюльсары и твой младшенький братик Пулат». Тот ещё фрукт, товарищ капитан, я вам доложу. «Будешь есть кишмиш и урюк — обязательно поделись с товарищами…» Просто смешно, товарищ капитан. Как это она себе представляет? Я залезу с головой под одеяло и стану тайком от всех есть кишмиш?.. А дальше в записке вот что: «Ещё посылаю тебе эту маленькую тыквочку. Открой её, когда будешь один». Слово «один» три раза подчёркнуто синим карандашом. Мама у меня бухгалтер. Товарищ капитан! Хотя маму свою я иногда критикую, но всё равно люблю.
— Понимаю, — сказал капитан.
— А если критикую Пулатика… В общем, с него всё и началось.
Сидел он однажды, выдалбливал тыквочку и вдруг говорит:
— Думаю, нашего Рахима уже наградили.
