Принцесса и мальчишки - Домагалик Януш (первая книга .TXT) 📗
— Галина! Никуда не годится! Ты уже должна стоять перед занавесом! — нервничал Котлярек. — Ведь он для того и держал свет на полу, чтобы не видно было, как ты с этими одеялами возишься. Ты должна выйти на сцену так, чтобы зал этого не заметил. А потом Росяк осветит тебя, и ты начнешь. Ну-ка еще!
На этот раз Сосновская вышла на сцену как положено. Когда на нее навели прожектор, она поклонилась вправо, влево и громко сказала:
— А теперь, дорогие гости, сюрприз! Я не вижу зала…
— Это еще что такое — «я не вижу зала»! — рявкнул Котлярек, заглушая общий хохот. — Что ты плетешь?
— Ну, не вижу зала, свет меня слепит, — оправдывалась Сосновская. — Как же говорить, если я никого не вижу?
— А тебе никого и не нужно видеть! Главное, чтоб тебя видели! Слушай, не зли меня… Дело-то пустячное — перерыв объявить! Выйди-ка еще раз.
Теперь пошло лучше.
— Вас ждет сюрприз, дорогие гости, — говорила Сосновская. — Вы думаете, сейчас будет перерыв, правда? Нет! В ожидании второго действия вы услышите бренчанье…
— Звучание! — громко поправил ее Котлярек. — Повтори!
— …услышите звучание гитары! И песню нашей дружины — «Балладу о харцерской дружбе».
Сосновская сделала маленькую паузу и нараспев стала декламировать:
— Очень хорошо, Галя, — похвалил ее Котлярек. — Ты говоришь только первый куплет песни, потом голос твой затихает… И в этот момент гаснет прожектор. Полный мрак. И тут тебя сменяет Магда Новицкая. Несколько аккордов гитары, вспыхивает прожектор на балконе, и Магда начинает петь. Здорово, а? — Котлярек с торжеством обвел всех взглядом и сам себе ответил: — Очень здорово! Это произведет впечатление!
— Самое большое впечатление произведет то, что я объявлю, а никто не запоет! — сказала Сосновская, сходя в зрительный зал. — Магды-то все нет… А ей уж давно пора быть!
— А если она вообще не придет? — заметил кто-то у стены. — Что тогда?
— Вдруг она забыла? И в школе ее не было — ни вчера, ни сегодня… Ну? Ты не подумал об этом? — Доманский так взглянул на Котлярека, будто сам был режиссером, а тот его ассистентом.
Котлярек громко рассмеялся:
— Чтобы Магда забыла? О спектакле? Ты что, шутишь? Да она ради выступления сто километров пешком пройти готова! Забыла… Магды что ли не знаешь?
— Точно! — поддержал его Павула. — Для Новицкой петь под гитару то же, что для меня футбольный матч «Полонии» с «Легией». Святое дело.
— Но в школе-то ее не было, может, все же… случилось что-то? — упирался Доманский. — Вообще-то надо было кому-то еще вчера домой к ней сбегать, узнать, почему она в школу не пришла, ну и прочее.
— Кому-то надо было! Сам бы и пошел, — возмутилась Сосновская.
— А мне-то что? Я просто так говорю… Я здесь занавесом ведаю. Остальное дело не мое!
— А чье же?
— Не знаю. В конце концов, есть у нас председатель совета дружины, пусть у него голова и болит.
— А он, между прочим, тоже опаздывает, — насмешливо заметил кто-то.
— Генек на мотоцикле за гримом помчался, — возразил Павула. — Ты же знаешь, зачем треплешь зря?
— Я одно знаю: Котлярек — вожатый, Котлярек — режиссер, у Котлярека ума палата и тетка на телевидении, пусть он всем и занимается, — заключил Окуньский под дружный хохот.
«Вот он, самый удобный момент, — подумал Росяк. Они говорили громко, и он на балконе слышал каждое слово. — Сейчас скажу им, что Новицкая прийти не сможет, и все разъяснится. А может, сперва Витеку сказать? Пусть лучше он замену предложит».
Росяк оглядел зал, отыскал глазами Окуньского, но позвать его не успел.
— Теперь прогоним второе действие! — решил Котлярек. — Актеры, приготовиться! Окуньский, гаси верхний свет!
Репетиция продолжалась. Те, кто не принимал в ней участия, вышли в коридор. Вообще-то они вполне могли бы прийти к началу представления, но Котлярек настоял, чтобы вся дружина уже к трем часам собралась в школе, и, разумеется, в форме.
— Ведь спектакль ставит вся дружина, — объяснил он председателю. — Значит, по времени все должны быть одинаково заняты в нем. Ты согласен?
Председатель уступил, хотя налицо было явное преувеличение. Какой-нибудь Сикора, к примеру, отвечавший за раздевалку для учителей и почетных гостей, или Пустецкий, у которого был ключ от комнаты, служившей костюмерной, принимали участие во всех репетициях наравне с Витвицкой, исполнительницей главной роли, и Котляреком — режиссером спектакля. А может, все же был в этом какой-то смысл? Присутствуя на репетициях, все ребята невольно выучили роли. И в случае необходимости почти любого актера можно было заменить.
Административная группа — так красиво назвал председатель дружины гардеробщиков и распорядителей, чтобы им не обидно было, — расселась на ступеньках.
Сикора вынул из кармана несколько ирисок, пересчитал их и угостил своих гардеробщиков — распорядителям уже не хватило.
— Ешь, рабочий класс! — сказал он. — Ну, видите, как вам с начальством подфартило? Попробуйте мне потерять шляпу или шарф председателя родительского комитета — голову оторву… Ага! Зоська, иголки есть? Нитки?
— Ты уже два раза спрашивал.
— Ничего, можно и в третий раз ответить, когда начальство спрашивает! Возьми-ка еще ириску, у меня в кармане завалялась.
Все знали, что в другом кармане у Сикоры с пяток ирисок припрятано для Зоськи, но никто словом не обмолвился. А чего? Влюбленные, их право — пусть себе едят ириски. В самом деле, Котляреку, что ли, Сикора должен конфеты покупать?
— А знаете, — сказала вдруг Зоська, — нельзя все же отправлять людей в туристические поездки за границу.
— Почему это? Что тебе вдруг на ум взбрело?
— Да потому, что мне не пришлось бы сегодня дежурить здесь с иголками и нитками, если бы нашему председателю дружины в одном театре в Будапеште не пришили бы вешалку к пальто.
— Не переживай, в Польше тоже пришивают, — утешил Зоську Окуньский, он тоже вышел из зала и присоединился к ним.
У Витека Окуньского была в спектакле очень несложная роль. В его обязанности входило гасить и зажигать верхний свет, а также обслуживать боковой прожектор. Это был неподвижный прожектор. Включишь его разок — и он в течение всего действия освещает сцену. А когда занавес опускается, гасишь его. И конец. В общей сложности Окуньский должен был примерно раз десять щелкнуть выключателем. Работка, прямо скажем, не пыльная, но ответственная! К тому же на случай, если в школе перегорят пробки, Окуньский носил в кармане три запасных. Вот и все.
Другое дело второй осветитель, Росяк. Он обслуживал укрепленный на балконе подвижный прожектор.
Росяк мог перемещать свет по всему залу, сужать круг, расширять его, а еще попеременно оперировал четырьмя цветными стеклами. Он отвечал за все световые эффекты.
Функции распределял председатель совета дружины. Почему, к примеру, именно Окуньский с Росяком ведали светом? Да потому что они были друзьями, все это знали. А почему Зоську определили в раздевалку под начало Сикоры? Потому что председатель понимал: раздели он их — Сикора начнет нервничать, и тогда в раздевалке будет кавардак.
Из-за двери доносились голоса актеров, мучившихся во втором действии. Здесь, на ступеньках, было спокойно, пока не появился председатель.
Он вбежал в мотоциклетном шлеме, передал его Сикоре (ответственный за раздевалку!) и с гордостью потряс коробочкой с гримом.
