Том 48. Тринадцатая - Чарская Лидия Алексеевна (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
— Кодя! — отчаянно закричал Слава. — Если мы не остановим автомобиль — мы погибли! Ты слышишь меня? Машина врежется в стену и разобьется на мелкие куски!
Она отлично слышала его. Но что могла сделать бедная, легкомысленная девочка, чтобы остановить машину, совершенно не зная ее устройства?!
Шапка давно упала с ее головы и осталась где-то на дороге.
"Да, мы погибли! Спасения нет! — думает Кодя. — Спасения нет, потому что нельзя остановить машину, и я одна виновата в этом!"
А автомобиль все мчался и мчался вперед, все ближе и ближе к роковой преграде.
Село уже недалеко. Вон лавка… вон амбары… вон избы крестьян…
Заметив мчавшийся с быстротой молнии автомобиль, люди с отчаянными криками бросились в разные стороны.
Бегут испуганные бабы… Бегут старики… В страхе отскакивают от края дороги дети… С громким лаем мчатся собаки вслед бешено скачущему автомобилю.
Кодя и Слава уже не смотрят друг на друга. Глаза обоих прикованы к одной точке.
Эта точка — дом старосты.
Площадь уже недалеко, а там и дом. На его крыльце стоят люди. Они машут руками, кричат. Лица их встревоженны. Это видно издалека.
— Остановите! Остановите! — слышен не то стон, не то вопль с крыльца дома.
Но ничто уже не может предотвратить катастрофы.
Машина, все еще не переставая шипеть, со всех сил врезается в стену дома старосты.
Автомобиль исковеркан. Стена дома пробита. На снегу лежит выброшенный Слава, с беспомощно раскинутыми руками.
Жучок тут же. Он повредил себе лапу. С отчаянным визгом он то зализывает свою рану, то бросается к Славе и лижет ему лицо и руки.
Но где же Кодя?
Староста и сбежавшиеся крестьяне извлекают окровавленную девочку из-под колес автомобиля.
— Кажись, она умерла! Не дышит! — говорит кто-то.
— А барчук жив? — вторит другой.
Слава открывает в эту минуту глаза и, заметив бесчувственное тело своего друга, кричит отчаянно:
— Кодя! Она умерла! Кодя, бедная, милая, дорогая"
Из лесной усадьбы приехали насмерть перепуганная Валерия Сергеевна, шофер, кучер Михайло и доктор.
На исковерканную машину госпожа Симановская даже не взглянула. Она бросилась в дом старосты, куда уже перенесли детей.
— Я жив, я жив, мама, а Кодя…
Слава недоговорил и, повиснув на шее матери, заплакал.
Валерия Сергеевна, крепко прижав к себе Славу и едва удерживаясь от рыданий, бросилась к Коде.
Доктор Анна Васильевна поспешила за ней.
С окровавленною головой, без чувств Кодя лежала на лавке под образами.
Жена старосты и ее дочери перенесли Кодю сюда.
При виде госпожи Симановской они кинулись к ней, причитая:
— Матушка, красавица, барыня, наша благодетельница! Убилась до смерти, убилась воспитанница наша… Отошла уж, почитай, душа ее ангельская… Вот горе-то, вот несчастье!.. Не помочь ей теперь… А с убытками… Ладно, все возместится, знаем вас, матушка-барыня, не первый год: и дом поправите, и все изъяны, а вот девоньку-то жаль, погибла безвременно, такая молоденькая, злосчастная ты наша сиротинушка, горемычная ты, болезная твоя судьба…
Они бы еще долго плакали над бессильно распростертым телом Коди, если бы Анна Васильевна энергично не приказала им замолчать и не протиснулась к пострадавшей сквозь собравшуюся в горнице толпу.
Кодя не дышала. Закинутая назад голова ее была вся залита кровью, лицо мертвенно-бледно.
Доктор Анна Васильевна быстро приложила ухо к груди девочки и замерла так на несколько мгновений, вся обратившись в слух.
Замерли и другие, следя за каждым движением доктора.
Лицо Анны Васильевны, обычно веселое и добродушное, сейчас поражало своей суровостью.
Но вот оно просветлело. Что-то похожее на улыбку пробежало по губам. Еще минута напряженного внимания, и она сказала, обращаясь к Валерии Сергеевне:
— Успокойтесь… Она жива… Сердце слабо, но бьется… А пока бьется сердце, надежда на спасение есть…
Кодя больна. Кодя при смерти. И снова в "Лесном убежище" со дня на день ждут ужасной вести, которая должна прилететь из Маленького дома.
А пока на израненную голову наложены швы.
Но надежды на выздоровление Коди мало.
В горячечном бреду она то и дело кричит в тяжелом забытьи:
— Автомобиль… Вот он… Возьмите его, возьмите… Где Слава?… Спасите Славу и Жучка… Оставьте Кодю… Бросьте Кодю… Им помогите… Они не виноваты ни в чем… Виновата я… Кодя… И пусть я погибну… Я заслужила это… Простите меня… Простите…
Доктор-хирург, вызванный из города, Анна Васильевна, Валерия Сергеевна и Марья Андреевна чередуются у постели больной.
В самом «Убежище» вся жизнь теперь перевернулась вверх дном. Уроки отменены. Дети бродят по двору и не отводят глаз от окон Маленького дома, где в комнате Валерии Сергеевны лежит, борясь со смертью, Кодя.
Только теперь, когда нет с ними Коди, "лесные девочки" поняли, как она им всем дорога, эта не в меру шаловливая, но честная, чуткая девочка, и как им было всем хорошо и весело с ней. Правда, она была большая проказница, эта Кодя, но ничего преднамеренно злого не было в ее проказах. Неужели же она должна умереть?
— Ур-ра! Кодя будет жить! Кодя поправляется! Ей лучше!
Слава кричит так громко, что лесное эхо вторит ему.
Вмиг его окружают двенадцать девочек, тормошат его, от нетерпения дергают за руки, за куртку.
— Будет жить, говоришь?
— Ур-ра! — вскрикивает Софочка и от радости бросается на шею Славе.
— Слышите вы, что говорит Слава: Соколиный Глаз будет жить! Да здравствует Соколиный Глаз! Теперь мы его…
Софочка недоговаривает, отчаянно гримасничает, силясь удержать слезы, но не в состоянии сделать это. Они текут двумя обильными ручьями. При виде их храброе сердце Следопыта не выдерживает: на минуту смелый краснокожий забывает об обещании храбрецов и, обняв за шею Мудрого Змея, уткнувшись носом в его плечо, ревет так, что няня прибегает узнать, чем обижен Славушка и не надо ли за него заступиться.
Вместо ответа плач только усиливается.
Плачет Большая Липа. Плачет вспыльчивая Вера. Плачет суеверная Маня, уверяя сквозь всхлипывания, что она видела во сне собаку, а это к счастью. Плачут две сестрички. Плачут две подружки, причем Ляля-малютка и белокурая Наташа утираются одним платком. Плачет смуглая Наля. Ревмя ревет Саша-растеряша, сморкаясь по ошибке вместо платка в нечаянно унесенную со стола салфетку. Плачет Ганя, причитая по-деревенски. Бесшумно рыдает Сара в своем уголке.
Няня, узнав наконец причину плача, кидается от одной к другой, силясь успокоить детей, и заканчивает тем, что садится в угол, подпирает щеку рукой и начинает в тоне Гани причитать по-деревенски:
— Кодюшка моя… родненькая моя… хошь и не любишь ты няньки старой, ворчуньи гадкой, а я тебя люблю, государыньку мою, и жалею тебя крепко, болезную мою, и…
Няня не в состоянии продолжать. Слезы градом льются на ее передник, добрые, сладкие, хорошие слезы.
Ярким лунным светом освещена лесная поляна. Над ней золотой купол, испещренный мигающими звездами. Сосны и елки стоят посреди полянки. Одна, самая высокая, самая развесистая и красивая, впереди. Хлопья снега, как куски белоснежной ваты, прихотливо разбросала на ее зеленых ветвях красавица-зима.
Слава и его учитель что-то долго возились сегодня подле этой елки. Кучер Михайло с дворниками и сторожем помогали им.
Под елку они спрятали какой-то ящичек, на концах елочных ветвей укрепили стеклянные шарики.
