Верность Отчизне - Кожедуб Иван Никитович (читаем книги .TXT) 📗
Провожаем в часть товарищей. Среди них Иванов и Петраков.
Нелегко расставаться с друзьями.
Меня направляют на аэродром, в эскадрилью, где курсанты учатся на «И-15». Я же летаю на «И-16». Подаю рапорт о переводе в другую эскадрилью — в Малиновку, куда направлены Коломиец, Панченко, Усменцев. Несколько дней ожидания — и наконец приказ о моем переводе в Малиновку.
Радостная встреча с товарищами. Разговорам нет конца. Мне рассказывают, что командир эскадрильи летает хорошо, но работать в его подчинении нелегко. Он бывает резок, крут, за малейшее нарушение воинской дисциплины строго наказывает. За разъяснениями к нему не обратишься. А в нашей работе ведь еще много неясного для нас самих.
Вечером мы собрались поделиться наблюдениями, посоветоваться друг с другом.
Перед нами нелегкая задача — в короткий срок научить курсантов сложному искусству пилотажа на истребителе. Мы должны оценить способности каждого курсанта, к каждому найти подход. Для этого надо узнать его характер, узнать его настроения и нужды, даже быть в курсе его домашних дел. И необходимо расположить его к себе, тогда он раскроет всю свою душу, скажет об ошибках в полете. Ведь последствия небольшой ошибки бывают иногда непоправимы. Но нужно быть взыскательным и требовательным. Особенно в авиации, где недисциплинированность может привести к тяжелому летному происшествию. А главное, мы должны привить курсантам любовь к летной профессии, к сложному искусству пилотажа на истребителе, научить метко поражать воздушную цель — словом, сделать их настоящими летчиками-истребителями.
У меня в группе одиннадцать курсантов. Они ловят каждое мое слово, приглядываются к каждому действию в самолете. Относятся к занятиям серьезно, занимаются прилежно.
Первое время я очень волнуюсь. Но постепенно все входит в колею. Готовлюсь к занятиям методически, веду дневник группы. Помогаю курсантам разбираться в теории, отдельно работаю с отстающими.
Среди моих прилежных курсантов выделяется Вячеслав Башкиров. Он старше меня, вдумчив, исполнителен, у него хорошее общее и политическое образование, он часто проводит политбеседы с курсантами, занимается с отстающими. Башкиров неплохо рисует, и мы вместе с ним оформляем стеннуюгазету.
С курсантами я подружился. Часто разговариваю с ними, вникаю в их дела, интересы. Ведь успехи и неудачи курсанта — Это успехи и неудачи инструктора.
И все же по-настоящему я узнаю своих курсантов только весной, когда группа приступает к летной практике..
Первым вылетает на «УТ-2» Вячеслав Башкиров, как всегда показывая пример прилежания, упорства и дисциплинированности.
Настроение у меня приподнятое: все ребята уже самостоятельно летают на «УТ-2». Успехи учеников радуют: моя группа идет впереди других. За успешную подготовку курсантов получаю благодарность от нашего комэска и денежную премию. Деньги, как обычно, посылаю отцу.
Наступает лето 1941 года. Живем еще напряженнее, поглощены работой. Цель одна — безупречно по ускоренной программе подготовить пилотов, как год назад готовили и нас.
В дни, выделенные для командироких полетов, как мы говорим — полетов инструкторов «на себя», удается много и систематически тренироваться на «И-16». Было бы можно, кажется, не вылезал бы из самолета. Сама техника пилотирования, шлифовка фигур доставляли мне ни с чем не сравнимую радость. Движения уже были отработаны, как говорится, почти до автоматизма. Жаль только было, мы так мало вылетаем на стрельбу, мало отрабатываем тактические приемы, не то что в строевых частях.
Зато мы совершенствовали свое методическое мастерство. Я руководствовался примером Константина Тачкина, который доверял курсантам в воздухе и подчас позволял им до предела доводить их ошибки.
На учебно-тренировочных самолетах оружия не было, но, обучая в мирной обстановке курсантов летному мастерству, я всегда помнил, что готовлю воздушных бойцов.
Нам часто напоминали о повышении боеготовности, еще большее значение придавали быстрому сбору по тревоге. Мы упорно готовились к обороне. Изучали опыт воздушных боев на Халхин-Голе и Карельском перешейке. С воодушевлением пели:
Но все, что мы читали, что слышали по радио о войне на западе, нам казалось чем-то отдаленным, не имевшим к нам отношения. Правда, настораживали письма товарищей, служивших в частях. В начале июня Петраков писал нам, что дух у них боевой, что «тревожат» их почаще, чем нас. О том же писал и Иванов, служивший в своих родных краях — на границе Белоруссии.
…Я летал к Харькову. Любовался руслом Северного Донца, новостройками, колхозными полями, вольными зелеными просторами. Вспоминал Ображеевку. Давно я не виделся с близкими, с отцом. Он писал часто обо всех новостях, о хороших видах на урожай, беспокоился обо мне и уже мечтал, что осенью, после выпуска курсантов, я приеду домой на побывку. Мечтал об этом и я.
Часть 2.
Идет война народная
Боевая тревога
Воскресное утро. Мы, инструкторы, сидим в палатке-столовой и с аппетитом завтракаем. Рядом со мной старые друзья: Панченко, Усменцев, Коломиец — и новый приятель, мой тезка, Иван Моря — отличный летчик. Характер у него веселый, добродушный, здоровье богатырское. Он тоже любит спорт, и мы с ним часто меримся силой.
Погода пасмурная, моросит дождь. Но настроение у нас самое радужное. Беспечно балагурим, весело строим планы на нынешний свободный день. И вдруг смех обрывается. Наступает тишина, и только слышна команда начальника штаба:
— Боевая тревога! Боевая тревога! Все по самолетам!
К нашему удивлению, начальник штаба сам вбежал в палатку, громко повторяя:
— Боевая тревога! По самолетам!
Переглядываемся. Таким мы его никогда не видели: лицо побагровело от волнения, стало суровым, напряженным. Да никогда он так и не кричал. Видно, что-то случилось.
Вскакиваем и, шмыгнув под полой палатки, спешим на стоянку своих «УТ-2». Механики уже запустили моторы.
— Немедленно рассредоточить самолеты по окраинам аэродрома! — раздался зычный голос комэска Вовка (тоже впервые услышали мы такой приказной тон).
Снова удивленно переглядываемся: раньше нас обычно собирали ночью, до подъема, и, засекая время, проверяли быстроту сбора и подготовки самолета.
Спешим рассредоточиться. Начали выруливать — только смотрим, чтобы не обрубить друг другу хвост: ведь такой приказ получен впервые.
И вот я уже сижу рядом с механиком под крылом самолета. Дождь моросит не переставая. С нетерпением ждем отбоя.
— Так долго тревога еще никогда не длилась, — замечает механик. Оглянувшись, добавляет: — Смотри-ка, что там делается?
На поляне за аэродромом, где находится военный лагерь, палаток как не бывало.
Там выстроились красноармейцы, и до нас докатилось протяжное «ура-а!».
Что же происходит? У нас — тревога, там — митинг. Раздается команда:
— Инструкторов вызывает командир!
Мы выстроились в центре летного поля. К нам подошел командир. Не сводим глаз с его лица: оно словно стало суровее, непроницаемее, чем обычно.
— Отбоя нет, — говорит он, и его голос звучит спокойно. — Сегодня на рассвете гитлеровские войска, несмотря на договор о ненападении, без объявления войны, внезапно, вероломно вторглись в пределы нашей Родины.
Неужели война? Нет, этого не может быть! А командир продолжает:
— Фашистские стервятники бомбардировали наши мирные города, атаковали ряд аэродромов.
Тут голос нашего строгого комэска дрогнул. Но, чуть помолчав, он сказал по-прежнему ровным тоном:
— Началась война. Боевые действия развернулись на фронте от Балтийского до Черного моря. Бойцы Красной Армии оказывают героическое сопротивление врагу. Наши летчики уже вступили в бой.
