Ключик-замочек(Рассказы и маленькие повести) - Кузьмин Лев Иванович (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
Но только вот что странно: раньше Элизабет к тому, когда придет отпуску конец, относилась совершенно спокойно. Когда придет, тогда и придет, когда запрягут, тогда и запрягут… А нынче — вот на тебе! — ударилась в этакую печаль! Ну, разве сам тут с толку не собьешься? Вот и он, Чашкин, сбился. И конечно, побежал к ветеринару, а потом и к Петру Петровичу…
— Вы уж, доктор, на нас не обижайтесь!
— Да что вы, дорогой Чашкин. Визит был не напрасен ни капли. Я даже рад, что теперь с вашей лошадкой познакомился. Она в самом деле чем-то похожа на человека. И неожиданности в ее поведении нет никакой. Все это означает, что раньше она у вас была действительно как беспечный ребенок, а теперь вот взяла да и повзрослела и гулять ей просто так уже не интересно. Я вот сам в своих отпусках сначала радуюсь, а потом жду не дождусь конца… Это очень славная лошадка, Чашкин, я поздравляю вас!
— А мне вот тоже безо всякого дела гулять никогда, даже в каникулы, не интересно, — засмеялся Вася. — Так, выходит, я тоже взрослый?
— Если вон там, за дверью, во дворе, на высокий чурбанчик встанешь, то получится — почти взрослый… — ответил Петр Петрович, и теперь засмеялись все.
Лошадка и та глянула на Васю так живо, так светло, будто ответ Петра Петровича поняла полностью и очень, очень с ним согласна.
А потом началось самое приятное.
Как только Чашкин вывел вороную складненькую Элизабет под уздцы во двор, так мигом туда сбежались чуть ли не все служители зоопарка.
Они ведь из-за пони наволновались тоже. Они теперь тоже поздравляли Чашкина.
Да Чашкин скромно повел рукой в сторону Васи, в сторону Петра Петровича: «Вот, мол, кого надо поздравлять-то, вот кого благодарить!» — и приказал побыстрее отпереть сарай с тарантасиком.
Ах, каким расчудесным был этот тарантасик!
Когда его выкатили из холодной темноты сарая под светлое солнышко, когда смели с него мусор и пыль, он так и заиграл весь легко изогнутыми рессорами, своими точеными колесами, крашеными лаковыми крыльями и облучком!
А когда Элизабет встала в оглобельки и над ее гривкой поднялась темно-синяя с алыми розанами и с медным колокольчиком дуга, и когда Чашкин, взяв вожжи в ладонь, широким, приглашающим жестом показал Васе и Петру Петровичу на кожаное сиденье, то Вася даже захлебнулся от радости, а потом вдруг испуганно спросил:
— Разве пони троих увезет?
— Больше увезет. Да еще как! С музыкой, с ветерком… Жаль, наш кучер Ваня Чемоданов тоже гуляет в отпуску — он бы прокатил вас еще и с посвистом!
И вот под Петром Петровичем и Васей приятно скрипнуло сиденье. Кругленький расторопный Чашкин легко вспрыгнул на облучок, поправил картузик, махнул помощникам: «Расступись!», и Элизабет сама, не дожидаясь ни свиста, ни окрика, стронула рессорный тарантасик и пошла, пошла, пошла по мощеному двору меж обтаявших сугробов сначала ходким шагом, а потом и напористой рысцой.
На асфальтовую, в мелких лужах дорожку выкатили с таким звоном, с таким цокотом копыт, что теперь даже и байкальская нерпа Нюрка никого не могла возле себя удержать.
Все мальчики, все девочки так и замерли, услышав эту летящую, гремящую, весеннюю музыку подков, колес и колокольчика.
А когда увидели, как бодро несет Элизабет над собою дугу, словно маленькую радугу, когда сияющий Чашкин вдруг обернулся к Васе, поманил к себе на облучок и отдал вожжи: «На, да не бойся! Лошадка сама не сойдет с круга!» — то и все мальчики, все девочки закричали:
— Нас прокатите! И нас!
Чашкин спрыгнул, подхватил двоих, ловко усадил в тарантасик прямо на всем его на ровном, на быстром ходу.
— Следующие занимайте очередь, — весело сказал он.
Петр Петрович тоже выпрыгнул, тоже усадил вместо себя двух тоненько ахнувших девчушек.
И вот так вот, под ребячий писк, под стукоток подков, Элизабет покатила ходкий тарантасик все дальше и дальше по широкому кругу.
Она катила, а из-под небесной сини со старых лип ее приветствовали вовсю грачи:
— Здра-а! Здра-а!
Ей что-то хорошее провизжали тибетские медвежата, просвистели белки, а нерпа Нюрка, нимало не завидуя чужой доброй славе, взвилась над бассейном свечой и звонко похлопала широкими ладошками-ластами.
А Вася, весь так и падая стремительно вперед, еще крепче подбирал вожжи и, глядя, как ходит перед ним, шевелится на встречном ветру лошажья гривка, радостным полушепотом все наговаривал и себе, и Элизабет, и сидящим рядом ребятишкам:
— Ах, какой молодец Чашкин, что сбился с толку! Ах, какой он умница, что позвал меня и папу сюда!
И в лад его словам звонкие подковки Элизабет тоже радостно и складно выстукивали:
— Именно так! Именно так! Именно этак!
КЛЮЧИК-ЗАМОЧЕК
а темными от ночной росы палатками зафукали тормозами тяжелые автомашины.Из передней выпрыгнул прораб Веня Капитонов.
Он, большой, в сером тумане, запрокинул голову, хлестко свистнул. Сонный люд в палатках очнулся, загомонил. Через минуту-две высокие борта машин упали, началась торопливая разгрузка.
А потом, когда в степи рассвело, когда плеснуло розовым солнце, все здешние рабочие и приезжие шоферы сидели, завтракали под сквозным, на крепких столбах навесом.
Рабочие с гостями дружно хлебали стынущий на ветру суп. Лишь Веня, распахнув свой неуклюжий брезентовый плащ, то и дело поправляя на круглом лице очки, все еще ходил и ходил возле желтых смоляных штабелей, все заглядывал в истрепанную записную книжечку.
И вот довольный, что ничего в долгом пути не сломано, не потеряно — каждая доска тут, — книжечку захлопнул.
Стряпуха Юля Петушкова схватила чистую миску, кинулась к струящей голубой дым плите. Сынишка Юли, семилетний Николка, выудил из посудного ящика запасные ложку, вилку, быстро положил на стол, на всегдашнее Венино место. Но Веня Николку и Юлю остановил:
— Намажьте бутерброд, и — точка! Я опять в путь, я опять с машинами на станцию…
И, видя, что он желает сказать что-то еще, причем очень важное, все, кто сидели за столом, хлебать перестали.
Да Веня не сказал ни слова. Веня вынул из плаща, из кармана довольно солидный гвоздь.
И вдруг подшагнул к торчащему рядом со столешницей высокому столбу навеса, и вдруг вдавил одним лишь большим пальцем этот гвоздь чуть не по самую шляпку в столб, в сухую, крепкую древесину.
Приезжие шоферы ахнули. Ойкнул во весь голос Николка. Только рабочие-строители удивились не слишком. Им про Венину могучесть было уже известно. Они ее видели на сегодняшней ночной разгрузке, когда Веня всем помогал, и теперь все ждали: что будет дальше?
А дальше Веня вытянул из кармана брякнувшую связку: новенький врезной замок и длинный к нему, с фигурной бороздкою ключ.
Связку накинул на гвоздь:
— Вот ключик-замочек от четвертой квартиры… Что будем делать с ней?
И все очнулись, все зашумели:
— С какой — «четвертой»? У нас первой ни у кого нет!
Веня объяснил:
— Я сегодня привез все, что нужно для сборки двух домиков. Они одинаковые. В каждом — по паре квартир. А дважды два, ясно даже Николке, — четыре. В трех — по вашей же общей просьбе — мы срочно должны открыть медицинский пункт, свою пекарню и хоть какую-то, но непременно баньку… С прорабской конторой я и в палатке погожу. Все равно больше на ногах да в разъездах… И вот по этой арифметике выходит: четвертую квартиру можно отдать уже и под жилье. Но — кому? Знаю, вы тут без меня думать, гадать начнете, так давайте решим сразу.
И Веня связку на гвозде, словно колокольчик, покачнул, всех оглядел. И тут улыбнулся молодой бригадир Иван Петушков, отец маленького Николки: