Дороже всякого золота (Кулибин) - Малевинский Юрий Николаевич (бесплатные версии книг txt) 📗
За каждой такой записью сколько труда! Иван Петрович сам строил макеты своих будущих машин и в «малой пропорции» проверял работу будущих механизмов. Так было и с его водоходами. Начал Иван Петрович с небольшого ялика. Проверить на малом, убедиться в правильности своей мысли было законом в работе изобретателя.
Кесарев, которого спешные заказы академии приучили бойко поворачиваться, иной раз упрекал Кулибина:
— Что тут проверять? И без того ясность имеем полную.
— Ты, Петр Дмитриевич, срок обдуманно ставь. Лучше господам ученым приборы в полной кондиции передавать, чем потом конфуз иметь и не один раз дорабатывать…
Обдумывая свои проекты, Иван Петрович любил посидеть на берегу Невы. Со сладкой грустью вспоминалась Волга, крутой откос горного берега, Хурхом. Где он теперь? Алексей Пятериков писал из Нижнего, что Хурхом служил в Казанском гарнизоне и перешел на сторону Пугачева. «Должно, на каторгу сослали, и в живых, поди, нет?» Кажется, только вчера взбирались на колокольню к Филимону, а между тем много воды утекло и в Волге и в Неве. Старик Евдокимов, которого встретил Иван Петрович в Москве, считает, что одной жизни мало для открытий. Первая жизнь — это как бы подготовка. Но вторая жизнь человеку на земле не дана. Значит, нужно успеть за отпущенные годы сделать как можно больше. Нужно спешить… И нельзя спешить! Нельзя спешить с изготовлением планетных часов, потому что много еще в них неясного. Иван Петрович задумал сделать такие часы, на точность хода которых не влияли бы ни жара, ни холод. В этих часах Кулибин собирался ходовое колесо расположить горизонтально, чего не было еще в практике.
Однажды, возвращаясь с металлического завода Берда, Иван Петрович увидел около своего дома толпу. «Что-то случилось!» Недоброе предчувствие сжало сердце. Навстречу выбежал Шерстневский:
— Мужайтесь, учитель…
— Что случилось? Скорее!
— Наталья провалилась на Неве. У закраины. Спасли ее, народ на берегу был.
— Зачем же она через реку-то? Ледоход того гляди.
Наталья лежала в постели, укутанная одеялами и овчинным полушубком. Лицо, как тогда у Коромысловой башни, совсем молодое.
— Наташа, как же это?
Веки ее дрогнули.
— Лежи, лежи спокойно. Я сейчас за доктором.
Без шапки, по грязной весенней дороге бежал Иван Петрович за доктором. «Зачем, зачем ей надо было ходить в эту распутицу?» И вдруг ясная мысль поразила его громом: это он сам виноват, что не построен мост через Неву. Он, приближенный ко двору императрицы, он, имеющий таких покровителей, как князь Потемкин, не мог добиться у них денег на постройку моста. Ты спрашиваешь ее: зачем она пошла за реку? Разве не знаешь, что в доме одни долги? Она ходила, чтобы купить продукты подешевле. Там подвоз, а на Васильевском острове все так дорого. Она берегла каждую копейку, а ты все жалованье тратил на свои изобретения. По твоей же просьбе тебя отстранили от должности смотрителя Академических палат! Ты хотел изобретать! Изобретай, но и жалованье тебе сократили наполовину. Разве для тебя это имело значение? Ты хотел быть свободным!..
Что было потом, Иван Петрович помнил плохо. В доме все бегали, суетились. Доктор, аккуратный немец, бранил за что-то русских. Грея воду, без конца топили печь. От духоты хотелось рвать на груди рубашку. У Натальи на лице румянец. Вот сейчас встанет, и как в молодости, поведет хоровод или, как в Подновье, затянет песню о зеленом хмеле. Но вместе этого шепчет молитвы Бородулина.
Затем ей вторила похожая на скворца монахиня:
— Велики дела господни, вожделенны для всех любящих оныя. Дело его — слава и красота, и правда его пребывает вовек…
«Сколько красивых слов и сколько несправедливости на свете, — думалось Ивану Петровичу, — всемогущий бог, всемогущая царица, всемогущий Потемкин — и никто сделать ничего не может. Для бога — храмы, для царицы — роскошь, для Потемкина — слава, а для Натальи — гроб из сосновых досок, и детям — сиротство».
Несколько дней Иван Петрович не выходил из дому. Брался за работу — не работалось. Открывал сундучок Натальи. Остались в нем вышивки — рукоделье Натальи. Вот на полотенце цветы. Совсем как живые ромашки и колокольчики. Кажется, только-только сорваны на откосе у Нижнего, даже сохранились росинки. А кружева ее работы! Они напоминали заволжские, покрытые серебристым инеем леса. Прежде как-то Иван Петрович не замечал художеств жены. Все недосуг. Начать бы жизнь сначала…
Во двор вкатили белые рысаки:
— Вас требует светлейший князь, — передал адъютант, звякнув шпорами.
— Я похоронил жену.
— Приношу вам глубокое соболезнование, — поклонился адъютант, — но я должен передать, что светлейший князь Григорий Александрович ждет вас незамедлительно.
…Бал в Таврическом дворце был грандиозен. В Петербурге ничего подобного еще не видели. Потемкин обрядился в двухсоттысячный кафтан, расшитый алмазами. Это был подарок императрицы. Премудрые механизмы, созданные Кулибиным, управляли всем освещением дворца. Это был сплошной фейерверк.
Дворец был убран великолепно. В одном зале зимний сад. Цветущие магнолии, померанцевые, миртовые деревья, бассейны с золотыми рыбками, зеленые лужайки. В саду сооружен зеркальный грот с мраморной купальней. В глубине грота алтарь, украшенный яшмовыми часами, гирляндами цветов. Среди колонн алтаря на пьедестале стояла мраморная статуя царицы. В саду высилась пирамида, убранная дорогими камнями, из которых сложилось имя царицы. В саду можно было услышать голоса самых различных птиц. За этим «райским» уголком была зала для танцев. Вместо люстр здесь висели больших размеров шары. Свет от них отражался в мраморе и зеркалах. Богатые ложи были украшены гирляндами цветов. Во всем пышность и богатство.
В самый разгар празднества Потемкин вывел в центр зала Кулибина.
— Господа, — громко произнес Потемкин, — вот тот изобретательный человек, который, подобно Прометею, принес нам огонь и радость. Я хочу выпить с замечательным механиком нашего времени.
Подали два бокала на серебряном подносе.
— Ваша светлость, — умоляюще посмотрел на своего покровителя Кулибин, — отпустите меня, я похоронил жену.
— Да, да, — чуть смутился Потемкин, — можете ехать.
Шепоток пробежал по залу.
В саду Кулибин опустился на скамейку. Во дворце веселились. Слышалась музыка, в окнах мелькали потешные огни. А кругом была кромешная темень.
…В книге по механике Крафт писал: «Главные силы, управляемые при машинах, следующие: 1. Люди. 2. Скот. 3. Воздух. 4. Вода. 5. Огонь. 6. Тяжелые гири, или перевесы, и стальные пружины».
Кто сказал, что Кулибин напрасно искал вечный двигатель? А откуда бы взялось у него на самодвижущемся экипаже маховое колесо или цилиндрические подшипники, подобие которых выпускают наши современные заводы? Работая над вечным двигателем, Иван Петрович познал многие секреты механики и перенес их на мельницы без плотин, водоходы, разводные мосты, станки и машины для мануфактур. Но вернемся в XVIII век.
В Петербурге прошел слух, что по ночам ездит по улицам экипаж без лошадей. Приписывали это нечистой сило. Шерстневский посмеивался:
— Побьют нас когда-нибудь, Петрович. Ноги из педальных туфель не унесешь.
Туфли в трехколесной самокатке были привинчены наглухо к педалям. Человек, обувший их, должен поднимать то одну, то другую ногу, как бы поднимаясь по лестнице. С педалями соединялись две тяги. Они и вращали ось, на которой крепилось маховое колесо. Инерционное движение махового колеса обеспечивало равномерность хода коляски. Барабан на самокатке выполнял роль коробки скоростей. Экипаж мог развивать тихий, средний и полный ход. Механизмы приводились в действие одним человеком, который «вышагивал» скорость на запятках. У Шерстневского это получалось очень даже лихо.
— Махнем, Петрович, на сей колымаге в Нижний.
— Дороги худые. Разве только волоком.
Все больше тянуло Ивана Петровича на родину. Хоть короткое время хотелось побывать.
