Первый ученик - Яковлев Полиен Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Войдя, Мухомор сделал два шага, шаркнул, сдвинул каблуки и замер перед письменным столом Аполлона Августовича. Тот продолжал рассматривать какую-то ведомость и даже не поднял глаз.
Мухомор ждал.
Директор по-прежнему делал вид, что не замечает вошедшего, сосредоточенно перелистывал бумаги и синим карандашом ставил на полях птички. Прошло минут пять, пока он наконец медленно поднял голову, откинулся на спинку кресла, отложил в сторону карандаш и произнес:
— А… Это ты…
— Я…
— Подойди ближе. Так. Еще шаг вперед. Что скажешь?
— Не знаю, — начал Мухомор. — Вы звали.
— Переводясь в нашу гимназию, ты обещал хорошо вести себя. Помнишь?
— Помню. Но я ведь ничего не сделал такого…
— Ты забываешь, где ты учишься, — строго сказал директор. — Вот что плохо. Где ты учишься?
— Здесь.
— Это не ответ. В каком учебном заведении ты учишься?
— В гимназии.
— Вот именно. У тебя на мундире сколько пуговиц? Девять? А на обшлаге сколько? Две? Что это значит?
— Девять и две? Одиннадцать.
— Замолчи. Всякую гадость ты знаешь, а этого не знаешь. Кто учредил гимназию?
— Нашу гимназию? Вы…
— Глупо. Не я, а императрица Екатерина Вторая. В слове «Екатерина» девять букв, потому и на мундире у тебя девять пуговиц. На обшлаге две пуговицы, это значит «Вторая». Екатерина Вторая. А что из этого следует?
Мухомор переступал с ноги на ногу, потрогал ухо, кашлянул и уставился на письменный стол, где в толстом сафьяновом переплете лежал кондуитный журнал.
— Гимназия, — продолжал директор, — это такое учебное заведение, откуда выходят порядочные люди, а не вольнодумцы и фантазеры. Кто это тебя научил сказать батюшке, что насаждение христианства среди диких племен Америки — плохое, нехорошее дело? Это тебе дома такие мысли внушают? Или, может быть, кто-нибудь из старшеклассников? А? Говори честно и откровенно. Не бойся.
«Поп наябедничал», — подумал Мухомор. Посмотрел на директора, на кондуит…
— Я жду ответа, — закуривая папиросу, сказал Аполлон Августович. — Говори.
— Я… — начал растерянно Мухомор. — Я… — И умолк.
— Ну-ну, продолжай.
— Я это сам… Никто меня не учил.
— А отец твой… Ну, как бы тебе сказать… Он читает какие-нибудь книги?
— Отец? Он редко бывает дома. Он больше на паровозе.
— Ну, а когда приезжает, он читает же что-нибудь? — Читает.
— Что же именно он читает?
— Не знаю.
— Как это не знаешь? Евангелие, например, он читает? В церковь ходит?
— В церковь? Ходит, — соврал Мухомор. И вдруг вспомнил все, что делается у них дома. Отец в церковь совсем не ходит, мать ходит редко, да и то, если пойдет, отец посмеивается. Его, Мухомора, отец тоже никогда в церковь не посылает. Привозит отец с собой какие-то книжки, часто дает их читать знакомым машинистам, кочегарам, рабочим из мастерских и всегда говорит при этом:
— На всякий случай, поаккуратнее, товарищи, чтобы не всякий видел, потому как эти книжки… такие книжки, что и в Сибирь с ними угодить недолго. Читай, другому давай, а глазами туда-сюда поглядывай, посматривай, чтобы, неровен час, какой шпик не разнюхал.
Ему, Мухомору, тоже наказывал:
— Обыск у нас был, помнишь? То-то, брат, держи ушки на макушке, да по ошибке вместо арифметики мою книжку в гимназию не затащи, а то будет Тебе арифметика.
И еще вспомнил Мухомор, что про царя отец всегда говорил сердито и непочтительно. И про хозяев на железной дороге, и про полицию.
Все это молнией пронеслось в его голове, и стало понятно, что и зачем хочет выведать у него директор.
— Отец в церковь ходит часто, и мать ходит часто, — твердо сказал он и тут же прикрасил, будто на крещение мать святой водой все комнаты окропила.
— Вот видишь, — поднял палец директор, — родители у тебя хорошие, а ты в кого? Как это можно так сказать, да еще при всем классе, что дикарей не следует обращать в христианство? Откуда у тебя эти фантазии? С кем ты дружишь?
Мухомор чуть-чуть не сказал: «С Самохиным», да вовремя спохватился. Соврал:
— Ни с кем в особенности, а так… Со всеми… — Почему с Амосовым ссоришься?
«Все знает», — не мог скрыть удивления Мухомор и подумал: «Уже кто-то донес». Сказал осторожно:
— С Амосовым я не ссорюсь, а только он сам по себе, а я сам по себе.
— Почему?
— Так… У него отец важный, а у меня простой, а Амосов это всегда показать хочет.
Вдруг Мухомор покраснел, загорячился. Сказал:
— Я такой же гимназист, как и он. Если он нос дерет, так что? Дерет и пусть дерет, а я с ним дружить не хочу. А трогать я его не трогаю. Не дразню и не бью. А что он ябеда, так это вам весь класс скажет. Его отец на рысаках. Пусть. А мой на паровозе… Так что?
— Ах, вот в чем дело? — криво улыбнулся директор. — Понимаю…
Он покачал головой:
— Да, нехорошо это, Токарев, с твоей стороны. Вижу, вижу, что тебе уже успели внушить разные глупые мысли. Такой же гимназист… Ошибаешься, милый друг, ошибаешься. Гимназия — это привилегированное, понимаешь ли, при-ви-ле-ги-ро-ван-ное учебное заведение, а не для всех и каждого. Это надо знать. А тебе это надо знать в особенности, ибо ты не из привилегированного сословия. Ты должен особенно дорожить тем, что тебя приняли в гимназию, дорожить и помнить, что на твое место найдется много желающих здесь учиться. Заруби это на носу. Дурь выбрось из головы, а перед батюшкой извинись. А если что-нибудь подобное повторится — можешь искать себе другую гимназию. Иди.
Мухомор нахмурился, постоял, медленно повернулся и пошел. Директор резко остановил его и сказал желчно:
— Невежа! Уходя, поклониться надо. Ступай!
Мухомор вышел.
— Ну что? — спросил Самохин.
— Поп наябедничал. И все из-за твоих индейцев, чтоб им…
— А еще что?
— Все. Пилил долго. Про девять пуговиц рассказал.
— Какие там еще пуговицы? — удивился Самохин.
— А такие…
Мухомор передал ему объяснение директора, почему у гимназистов девять пуговиц на груди и две на обшлагах.
Самохину понравилось.
— Постой, — сказал он, — но ведь у нас на мундирах еще и сзади, пониже спины, четыре пуговицы. А это какая Екатерина? Четвертая, что ли? Но ведь такой не было.
— Ты не понимаешь, — засмеялся Мухомор. — Позади у нас не четыре пуговицы, а две и две. Две справа, две слева. Две Екатерины сразу.
— Тю! — заорал Самоха. — Две Екатерины сразу? Значит, мы на царицах сидим? И У Швабры тоже сзади царицы… Как же это она, Екатерина-то, сама на себя такую глупую форму выдумала?
— Не знаю, — гоготал Мухомор, — наверное, она что-нибудь да думала, когда такой мундир сочиняла. Ведь мы же учили, что она была мудрой царицей.
— Ну и мудрая, — покачал головой Самоха. — Я такой глупости сроду не выдумал бы. Я бы спереди шесть пуговиц пришил: С-а-м-о-х-а, а сзади — ни за что ни одной.
А когда насмеялись вдоволь, Самоха сказал:
— Слушай, шутки шутками, а я так понимаю: это тебе от директора первое предупреждение. Это, значит, — держись. Теперь не так чхнешь — и крышка.
