Начало жизни - Серебровская Елена Павловна (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
Журнал был
изорван в
клочья и
виноват
был
Севка.
— Как
ты
смел? Что
ты
сделал? — набросилась Маша.
— Я прочитал всю-всю
эту книгу, — ответил малыш
торжественно.
Маша долго выговаривала своему глупому братишке. Кажется, он что-то понял.
Мама куда-то уехала. Ее не было дома день, неделю. Маша всё чаше нянчила Севочку, гуляла с ним. Он был очень смешной, лобастенький увалень, плакал
мало и
всем нравился.
Папа шил сапоги и ездил на огород, няня сбивалась с ног, добывая продукты питания. На мамин паек давали одно пшено и каждый день няня подавала на обед пшенную кашу. Для разнообразия она то посыпала кашу солью и мелко рубленой петрушкой, то поливала молоком, то делала из нее котлетки. Пшено всем надоело, и Маша сказала няне:
— Мы скоро нестись начнем, ты нас всё пшеном кормишь, словно кур…
Няня всё чаще покрикивала на Машу, требуя помощи. Если Маша просила дать ей чашку или чистые чулки, няня заявляла:
— Слуги, подайте на барыню пуги! Сама возьмешь.
Пуга — это был кнут, которым погоняли волов.
Другой раз, приучая Машу к работе по дому, няня сказала:
— Бар теперь нет. Господа теперь
в
Черном море купаются.
— Почему в Черном море?
— Их туда красные загнали…
Маша
не
уклонялась от домашних дел — они подымали ее в собственных глазах. Водопровод в доме перестал работать, как только власть вернулась к красным, — наверно, хозяин «позаботился»
о
водопроводе. Так или иначе, но за водой теперь няня ходила к водокачке, на базарную площадь.
Лето только начиналось, но уже стояли солнечные жаркие дни. Маша грызла черные сухари и часто прикладывалась к медной кружке, которой черпала воду из ведра.
— Ты бы принесла с полведра воды, некогда мне, — бросила ей няня.
Маша с готовностью взяла ведро. Но так как Севочка был тоже поручен ей, она взяла с собой и его.
У водокачки собралась большая очередь. Маша стала
в
самый конец.
Струя воды отталкивала ведро, с большим трудом Маша удержала его, наполнив до половины. В это время на базарной площади началась паника: люди метнулись в разные стороны. Посреди площади, встав на дыбы, кружилась рыжая лошадь. С ее оскаленной морды падала пена. К лошади пытался подъехать красноармеец, сидевший на смирном гнедом коньке.
Маша постояла с минуту, глядя на странное зрелище. Севочка стоял рядом, ему тоже было интересно. Лошадь проскакала совсем близко от них, когда кто-то крикнул Маше:
— Чего таращишься, а ну отсюда подальше! Не видишь, что ли!
Маша отошла в сторонку, постояла немного и пошла домой. На полдороге она увидела идущую им навстречу няню с палкой в руках.
— Ну, слава богу, целы! — сказала няня. — Иди, иди домой, скверная девчонка, там тебе папа задаст! С ума ты сошла, вести ребенка туда, где бешеная лошадь! Ведь лошадь могла раздавить Севочку.
Маша слушала, но не совсем понимала няню: сами послали за водой, а теперь ругаются…
Няня перестала громко ругать Машу и неожиданно сказала ей совсем другим голосом, по-свойски и даже с сочувствием:
— А папа тебя бить будет. Прутья приготовил. Соседка пришла с ведрами и насплетничала.
Маша не поверила: папа был очень добрый. Никто никогда не бил Машу, кроме Виктора, — мягкие шлепки родительских рук она не считала за битье. Конечно, сейчас он расспросит ее, как было дело, выяснит…
Она поставила ведерко в кухне, отдала няне Севочку и прошла в комнату.
— Иди-ка сюда, — сказал отец странным охрипшим голосом. Он был не похож на себя: белки его глаз покраснели, рот был полуоткрыт. В руках он держал зеленый ивовый прут.
Маша подошла, всё еще не допуская мысли, что он побьет. И вдруг он кинул ее лицом на свое колено, спустил короткие ситцевые, мелким цветочком, штанишки и
больно
хлестнул прутом.
Этого она не ждала, нет. Рванулась уйти, но он держал левой рукой, а правой бил. Злодей, тиран, несправедливый! Нет, такому она не хотела подчиниться, такому она и сама могла сделать больно. Она царапала его рукав и вдруг нашла над кистью руки белое, не защищенное место и впилась зубами — другого оружия не было. Сильно, злобно куснула его, так что он оторопел на минуту, но потом с новой яростью нахлестал. Наконец, удалось вырваться и убежать, на ходу натягивая ситцевые штаны.
«Уйду из дому. Несправедливые. Уйду. Пусть мучаются, ищут,
зовут:
Машенька, Машенька! А меня
и
нет» — горько думала она, стоя в углу двора за деревом. Сесть было нельзя — побитое место горело.
— Больно было? — спросил маленький Ленька. Вокруг Маши уже стояли ее верные друзья. Они обо всем уже знали, неизвестно откуда.
— Неужели не больно, — мрачно ответил Славка, не глядя на дрожащую от слёз Машу. И, чтобы подбодрить ее, сказал. — Меня отец часто дерет. Последний раз я ни разочка не заплакал, но когда держишься, то хуже, больнее. А когда кричишь, то легче.
Никто не спрашивал, за что били. Взрослые сильней, они всегда найдут за что. Мало кто из них разбирается
в
сути дела.
Она стояла в углу двора и дрожала. Повернув лицо, увидела, как няня вынесла помои и оглянулась, ища ее глазами. Тогда Маша вышла на улицу.
— Не приставайте к человеку, — сердито сказал Славка ребятам, побежавшим, было, за Машей, и увел их в глубину двора.
Стемнело. Маша пошла к железнодорожному мосту, где когда-то грозил ей ружьем иностранный солдат. Под мостом ехали поезда, над ними по мосту звенел трамвай. Люди спешили домой с работы. Никому, не было дела до того, что Машу обидели. И кто обидел? — Отец, которого она так любила и ждала!
Становилось прохладно, но Маше от этого было только приятнее: меньше горело побитое место… Невзначай она подошла к забору своего двора и вдруг услышала:
— Маша! Машенька! Домой пора! — это кричала
из
окна няня. Маша не двинулась с места. «Уже волнуются. Так им
и
надо» — подумала она.
Спустя полчаса няня вышла на улицу, щелкнув щеколдой калитки, и снова стала звать Машу.
Маша стояла неподалеку у забора, но в темноте ее не было видно. Уже хотелось есть, но для этого надо было идти домой. И не на улице же ночевать, в самом деле!
— Машенька! — звала испуганно няня.
— Сами бьете ни за что, а сами зовете, — ответила ей Маша из темноты. Няня тотчас кинулась на ее голое.
— Иди, папа очень волнуется, — няня взяла ее за тонкую ручку.
«Ага, волнуется! Так ему и надо!» Маша почувствовала себя отчасти отомщенной. Ей не хотелось почему-то видеть отца, она разочаровалась в нем. А он уже пришел в себя. Не мог же он объяснить ей, что мама две недели не дает знать о себе: выехала с детдомом на дачу, обещала вскоре вернуться, взять Машу
и
Севу, а сама не едет. А сейчас всюду столько бандитов, недобитых «зеленых»
и
махновцев. Не мог он сказать, что, по словам соседки,
выходило
так, что Маша заставляла брата подойти с ней поближе к страшной лошади. Ничего этого он не объяснил, а только буркнул неловко: «Пора уже тебе соображать немного!» — и погрузился в книги, которые он всегда раскладывал на своем столе по вечерам. Он выглядел виноватым, хотя не признался в этом и не попросил извинения. Всё равно, на него было стыдно смотреть, и Маша быстро нырнула в постель. Сон освободил ее от тяжелых мыслей.
Она не скоро простила отцу. Как-то вечером зашла учительница из детдома и сообщила, что Анна Васильевна хорошо устроила детей, наладила, питание и на днях приедет, чтобы забрать с собой Машу и Севочку на всё лето. Отец повеселел, стал шутить и возиться с детьми, сочинял им какие-то стихи, рисовал картинки. Маша не могла забыть безобразную сцену порки, но уверилась в том, что больше никогда-никогда отец ее не тронет. Он ничего не говорил об этом, она догадалась сама.
