Отчий край - Куанг Во (книги txt) 📗
Островитянин, услышав от меня эту историю, сердито погрозил кулаком:
— Точно, империалисты они такие! Раз империалисты, так уж обязательно вернутся на фабрику в Зиаотхюи!
Мы с ним еще поговорили немного на эту тему, и распаленное воображение уже рисовало мне картины возвращения французов в Зиаотхюи — засады, атаки, стрельбу, — словно все то, что случилось в Намбо, именно так же будет происходить здесь.
Островитянин сказал, что нужно непременно пойти в Зиаотхюи и посмотреть, какова там сейчас обстановка. Проверить, так сказать. Это почти безопасно: ведь мы оба уже знаем по нескольку приемов народной борьбы и вдобавок хорошо плаваем. В случае чего, мы сможем отойти к реке и вплавь вернуться в Хоафыок.
Мы решили, что такую проверку сделать просто необходимо.
До фабрики в Зиаотхюи можно было добраться двумя путями. Один такой путь лежал через село, другой проходил через тутовые рощи на берегу Тхубона. Этот второй и показался нам наиболее подходящим, там мы не рисковали никого встретить. Мы несколько раз повторили прием «связывания», как следует потренировались в нырянии и плавании и наконец отправились в дорогу.
Мы шли по узкой тропинке, которая вилась по краю тутовой рощи. Недавнее наводнение оставило слой ила и свежей грязи на стволах деревьев, высаженных на границе двух сел: Хоафыока и Зиаотхюи.
Зиаотхюи было соседним селом, но оттого, что там жили французы, нам всегда казалось, что это где-то очень далеко. Наверно, потому что фабрика в Зиаотхюи была для нас уже совсем иным миром. Это был тот самый капиталистический мир, про который рассказывали завербованные во французскую армию вьетнамские солдаты. Из их рассказов мы твердо усвоили только одно: путь туда лежит через глухие джунгли и глубокие океаны — во Францию солдаты попадали на тридцатый день пути по морю…
Поэтому поход на фабрику Зиаотхюи мы с Островитянином воспринимали как очень далекий и трудный, связанный с неизведанными опасностями и риском.
И сейчас, подходя к границе земель Зиаотхюи, я воскликнул:
— Вот уже глухие, вековые джунгли!
— Ой, какие же они глухие! Ой, какие вековые! — подхватывая мою игру, закричал Островитянин.
Мы сошли с тропинки и пробрались через живую изгородь из бамбука — именно она и была теми самыми «вековыми джунглями», о которых мы кричали.
— А сейчас приготовимся к пересечению океана! — сказал я, увидя за деревьями пруд.
— Нужно быть как можно осторожнее, — сказал Островитянин, — лучше всего плыть кролем.
Я сложил всю одежду и передал ее Островитянину. Островитянин будет плыть стоя. А я поплыву кролем, как лягушка. Если враги на фабрике начнут в нас стрелять, то погибнет только один из нас. Тот, кто останется в живых, вернется и доложит обо всем, что увидел.
За прудом, когда мы его переплыли, открылся вид на заводскую трубу. Она, точно острый нос, упиралась прямо в небо.
Мы двинулись вдоль рва. По ту сторону его тянулись нескончаемые тутовые рощи. Взобравшись на вершину холма, мы увидели три ряда невысоких домиков, стоявших в окружении густой зелени.
— Подберемся без шума, — прошептал я, точно нас подслушивали.
— Не бойся, — шепнул Островитянин.
Мы осторожно продвигались вперед. Возле фабрики показалось несколько человек.
— Вижу хорошо, — прошептал Островитянин. — Это не французы. Это наши.
В той же стороне появилась ватага ребят.
— Проиграли, проиграли! — кричали они друг другу.
Мы подошли поближе и увидели, что это пастушата, игравшие в салочки.
Во всех домах окна были плотно закрыты. Мы подошли к дому, в котором раньше жила та француженка, что погналась за нами со шваброй, и спрятались в банановых зарослях. Я прошептал на ухо Островитянину:
— Вот оно, логово империалистов! Не спускай глаз с окон.
Островитянин, подняв с земли камешек, швырнул его в зеленые жалюзи, за ним еще один. Однако было по-прежнему тихо. Мы вышли из банановых зарослей, поднялись на высокий бетонный фундамент и подобрались ко входной двери. Островитянин приоткрыл створку: внутри была кромешная тьма. И вдруг раздался топот, точно стук подкованных гвоздями башмаков, вслед за тем по округе разнесся страшный рев. Я в ужасе бросился наутек. Только выбежав на дорогу, я остановился подождать Островитянина.
— И какой дурак буйвола запер в доме! — сказал он, подходя. — Так завопил, что я чуть насмерть не перепугался.
Мы отступили к Хоафыоку.
Я считал, что наша разведка провалилась: ведь нам не удалось обнаружить живую силу противника. Островитянин тоже расценивал наш поход как поражение. Нужно было придумать уважительную причину нашей неудачи, и я тут же сделал вид, что не могу идти, и со стоном спросил:
— Ты что, не видишь, что ли, что я ранен?
Островитянин недоуменно посмотрел на меня, но тут же оценил мою сообразительность и не замедлил с ответом:
— Бедный Кук, ты тяжело ранен!
Островитянин был даже рад, что ему нужно спасать друга. Он опустился передо мной на корточки и подставил мне свою спину. Устроив меня на ней поудобнее, он вскачь пустился прямо в заросли тутовника. Голые ветви — в конце сезона листьев на них уж совсем не было — точно кнутом стегали меня по бокам и спине, по лицу.
— Отпусти! — заорал я, но Островитянин только плотнее обхватил меня своими крепкими, как кожаные ремни, руками.
Я извивался, пытаясь освободиться, но чем больше я вырывался, тем быстрее он бежал. Он мчался так, точно не чувствовал под собой земли. Наконец он споткнулся и упал. Воспользовавшись этим, я вскочил и кинулся наутек. Но Островитянин бросился следом и догнал меня. Мы стали бороться, и эта борьба среди тутов продолжалась довольно долго. Я подставлял ему подножки и без стеснения отпускал тумаки, но Островитянин положил меня на лопатки и уселся мне на живот. В таком положении я уже сопротивляться не мог.
В конце концов ему удалось снова взвалить меня себе на плечи, и он опять пустился вскачь. Я умолял его о пощаде, но он знай себе твердил: «Мы вместе примем смерть, я не могу бросить тебя в такой беде!» Я уже совершенно отчаялся, как вдруг мы услышали окрик:
— Это вы? Ну-ка быстрей домой! А ты, здоровый такой, с чего это ты оседлал его?!
Я поднял голову и увидел свою сестру.
— Я уже думала, что вы утопли, — сердито сказала она.
От нее я узнал, что наша буйволица Бинь сама вернулась домой. Сестра, обеспокоенная, кинулась к пастушатам выяснять, где мы, и они ответили, что мы с Островитянином пошли к реке, после чего нас больше никто не видел.
Сестра, испугавшись не на шутку, бросилась на поиски и тут, к счастью, увидела нас.
— На этот раз, — сказала она, — тебе от плетки не уйти! А за то, что ты заставил Островитянина, более слабого и младшего, таскать себя на спине — тебе достанется особо!
…С тех пор как вернувшийся из уезда Бон Линь рассказал, что французы под прикрытием английской армии напали на нас в Намбо, обстановка в Хоафыоке стала тревожной.
Мы с Островитянином каждый день проводили своп тренировки по плаванию и по борьбе. Вообще, хотя Бон Линь строго-настрого наказал нам никому не рассказывать о том, что мы видели в ту ночь в баньяновой роще, хранить эту тайну было ужасно утомительно. Она так и рвалась наружу. А руки у меня просто чесались продемонстрировать прием «связывания» на ком-нибудь из пастушат с другой улицы — знай наших!
Каждый день утром я выходил к арековой пальме во дворе тренировать мускулы.
— Ты что, совсем с ума сошел? — кричала мама. — Что за манера такая, обхватит пальму и давай на ней раскачиваться. Дерево испортишь!
Моя сестра побывала на политзанятиях в уезде и, вернувшись домой, ночами не спала, все занималась.
В особую тетрадь с твердой обложкой она записывала интересные выражения, которые ей довелось услышать. Некоторые из них она прочитала мне:
— «Мы обрели независимость и свободу. Настала новая жизнь. Прежде мы гнули спину на империалистов, которые обирали нас. Сейчас мы работаем на себя, на благо своего отечества. Если мы станем работать хорошо, то наша родина будет богатой и каждый из нас будет счастлив. Поэтому мы должны трудиться, работать, не щадя себя». Понял? — поглядела на меня сестра. — Нужно работать, не щадя себя, а не драться с пастушатами или заставлять более слабых таскать себя на спине. «…Таких угнетенных, как мы, только в одной нашей стране несколько миллионов, — продолжала читать сестра. — А всего на земном шаре сотни миллионов угнетенных и эксплуатируемых. Они находятся точно в таком же положении, как мы, и поэтому активно нас поддерживают. Угнетателей и эксплуататоров всего лишь ничтожная кучка. Эта маленькая кучка не в состоянии противостоять сотням миллионов людей, и мы непременно победим!»
