Синие лыжи с белой полосой - Гавриленко Алексей Евгеньевич (список книг txt) 📗
Голос этого высокого человека показался знакомым. Она совсем недавно его слышала. Где? Вечерний мрак не позволял ей разглядеть лицо этого гражданина.
— Мне надо обязательно найти одного мальчика, я его очень обидела, — почему-то призналась Эля. И хотя она никогда не заговаривала с незнакомыми людьми на улице, сейчас, неожиданно для самой себя, она ничего не стала скрывать.
— Неужели вы?.. Неужели такая чуткая и такая тактичная девочка могла обидеть Славу?
И Эля даже не удивилось, что этому человеку известно имя ее друга. Она закивала головой.
— Милая девочка, послушайте меня, — проговорил он тихим голосом. — Бывает, что мы обижаем тех, кого любим, это очень и очень нехорошо. Но позвольте вам не поверить, что вы сделали это нарочно.
— Я не хотела, я просто…
— Я верю, верю вам. Я точно знаю, что он вскоре простит вас. Непременно. Только пообещайте мне…
— Я уже вынула цветы из кубка! Честное слово!
— Милая девочка, я очень-очень не хочу, чтобы вы простудились и получили, не дай бог, воспаление легких. Тем более в такой знаменательный для вас день! Для этого вовсе не надо стоять в ванной голыми ногами на полу, как утверждает Михаил. Послушайте меня. Возвращайтесь домой и позвоните бабушке Славы, объясните ей все, и мы найдем его. Хорошо?
Тихий голос этого загадочного человека имел какую-то власть, он словно гипнотизировал и успокаивал. И Эля снова послушно закивала.
— А вы разыщете его?
— О! Непременно, даже не сомневайтесь, все будет хорошо. Поверьте, то, что вы бросились за ним в такую холодную, промозглую ночь, очень достойный поступок. Но сейчас не время барышням находиться на улице без кавалеров. Позвольте поухаживать? — И таинственный незнакомец вежливо открыл дверь. — Всего вам доброго, милая барышня.
Тусклая лампочка подъезда выхватила из темноты взволнованное лицо тети Маши, она на ходу настегивала пальто.
— Эля! С кем ты разговаривала?
Эля обернулась, похлопала глазами на совершенно пустую улицу и взяла маму за руку.
— Ни с кем, мама, пойдем домой…
…Бабушка прижимала телефонную трубку к уху. Она слушала, как Эля отчаянно упрекала себя за то, что поставила в кубок цветы, за то, что на глазах Славки отдала лыжи Мишке (но ведь, замечу, она не могла отдать их Славке, он же не записан в их секцию), и еще много чего взволнованно и сбивчиво говорила Эля.
— Не волнуйся, моя девочка. Я найду его, ты ни в чем не виновата. — Бабушка положила трубку и, накинув старенький плащ, вышла во двор.
Она и на самом деле знала, где ее внук. Когда Славке становилось грустно и одиноко, он убегал в детский сад, расположенный по соседству, в тот садик, куда они ходили с Элей в одну группу. В такие минуты он забирался в старенькую беседку и забивался в дальний угол.
Бабушка вошла под навес и в кромешной темноте сразу же почувствовала, что Славка на своем «лобном месте», как она давным-давно назвала эту скамейку, на которой когда-то впервые и нашла своего беглеца.
Вот и сейчас он забрался на лавку, обхватил ноги руками и уперся щекой в колени. Она присела рядышком.
Дождь барабанил по крыше, затекал струйками в щели, стучал по доскам пола. Бабушка молчала. Конечно, она могла бы строго позвать маленького внука домой, взять его за руку — никуда бы он не делся, она легко могла бы увести его в тепло, но она была мудрой бабушкой, она понимала, что обида, которая поселилась внутри, должна выйти и покинуть человека, иначе она может задержаться надолго. А впоследствии, если обида занозой застрянет в человеке, она превратится в злость, станет грубостью, переродится в ненависть. Такие люди никого не любят. И их тоже никто не любит, а за что их любить? А бабушка не хотела, чтобы Славка никого не любил, она хотела, чтобы он сам справился со своей обидой, чтобы он понял и простил Элю.
Прошла минута, другая. Много воды утекло с потолка на пол, а бабушка все молчала и молчала. И вдруг Славка заговорил первым:
— Замерзла?
— Вовсе нет, — тихо прозвучало под стук дождя, лишь только старенький плащ зашуршал в темноте.
— Замерзла!
— Чуть-чуть. Сейчас пойдем. — Но вместо этого бабушка обняла Славку и накрыла его полой своего тонкого плаща.
Какое-то время они внимательно слушали барабанную дробь, потом бабушка тихо произнесла под этот монотонный аккомпанемент:
— Ты у меня совсем уже большой… Я и не заметила, как ты вырос. Помнишь, я сегодня обещала рассказать тебе про маму и папу? Ну так слушай, мой мальчик.
Из дома выкатился лакированный Мишка и вприпрыжку поскакал к соседнему подъезду, на его плече гремели лыжи. Лыжи, которые он хотел отнять у Эли и, замечу, которые бы он наверняка отнял, если бы не загадочный «сударь» с гигантским зонтом. Странно, но Мишке показалось, что именно этот человек сейчас стоит у ограды детского садика. Мишка на бегу обернулся и зацепился взглядом за одинокую сутулую фигуру. Так и бежал с повернутой головой. Как только не шлепнулся?
«Сударь» замер в тени своего невероятно большого купола, и, если бы Мишка мог видеть его лицо, ему могло почудиться, что взгляд незнакомца устремлен к тучам, как будто с ними можно о чем-то беседовать.
Но тучи были заняты своим обычным делом, дождик беспрерывно постукивал по крыше древней беседки. Такой старой и ветхой, что при взгляде на нее становилось понятно — сотни и сотни разных детей, многие из которых уже успели вырасти и стать взрослыми, прятались здесь от ненастья в самые трудные мгновения своего детства.
— Однажды на одних очень важных соревнованиях, — зазвучало над Славкиным ухом, — твоя мама заняла самое последнее место. Да, не удивляйся, — бабушка покачала головой, — самое-самое последнее. Вот как это было.
Вначале, как обычно, после выстрела стартового пистолета она вырвалась вперед и обогнала всех-всех. На своих самых лучших лыжах она легко оставила позади соперников. Но нежданно-негаданно, как это и бывает, случилось несчастье. На очередном спуске она упала, и у нее сломалась одна лыжа. Пополам. Такая досадная неожиданность! А на соревнованиях есть правило — на дистанции лыжи менять нельзя. Ни в коем случае! Все, кто видел это падение, разом вскрикнули в испуге — так она сильно упала. Но твоя мама поднялась… И вместо того чтобы сойти с дистанции, поковыляла к финишу. Ей было очень больно. Она подвернула ногу. И сломанные лыжи больше не ехали, а только мешали. Ее сразу же нагнали преследователи. Сначала те, кто ехал следом, а потом нее остальные… Если бы она тогда сошла с этой трассы, никто бы ее не осудил. Так поступали все, у кого ломались лыжи. Все-все. А она упрямо шла к финишу. Твой папа бежал рядом и уговаривал ее сойти… Ей советовали сойти с лыжни и болельщики, и даже судьи, все же видели, как ей больно… Но она никого не слушала, она все шла и шла вперед. А ее догоняли и обгоняли даже самые слабые соперники, они раньше и мечтать об этом не смели. Все уже прибежали на финиш и отдыхали, а самая сильная, чемпионка, все шла и шла по этой трассе. Падала, поднималась и шла…
Славка замер, у него тоже почему-то заболела нога. Будто это он ее подвернул. Он сжался в комок и слушал тихий голос бабушки. Впервые в жизни она рассказывала ему про его маму.
— Я раньше никогда не задумывалась, зачем она это сделала. Я всегда считала, что это ее самая большая в жизни неудача, я думала, что она проиграла те соревнования, а теперь я понимаю: это была ее самая большая победа. Просто у нас с тобой нет ни кубка в серванте, ни медали за ту победу. За такие победы их не дают… Только сегодня я поняла, Славка, зачем твоя мама преодолевала свою боль. Она уже тогда думала про тебя, малыш. Она стремилась к финишу не ради результата, она думала о тебе — думала про своего крошку-сына, у которого в жизни будет еще много-много трудностей и неудач, а не только успехов. Она хотела, чтобы ты знал, когда вырастешь, Славка: без трудностей не бывает побед, она хотела, чтобы ты умел не сдаваться. Ведь когда у тебя есть лыжи, легко побеждать, мой мальчик… А ты попробуй не сдаваться, когда у тебя и лыж нету, когда все у тебя не складывается, когда тебя даже в спортивную секцию не принимают…
