Рассказы и сказки - Бианки Виталий Валентинович (лучшие книги читать онлайн txt) 📗
СКАЗКИ ЗВЕРОЛОВА
Люля
— Прежде земли совсем не было, — рассказывает хант-зверолов. — Только одно море было. Звери и птицы жили на воде и детей выводили на воде. И это было очень неудобно.
Вот раз собрались звери и птицы со всех концов моря, устроили общее собрание. Председателем выбрали большого-большого Кита. И стали думать, как беде помочь.
Долго спорили, шумели, наконец постановили: достать со дна моря щепотку земли и сделать из неё большие острова. И тогда на земле жить, и детей выводить на земле.
Хорошо придумали. А как земли достать со дна — не знают. Море-то ведь глубокое, не донырнёшь до дна.
Стали звери и птицы рыб просить:
— Принесите нам, рыбы, щепотку земли со Дна.
— А вам зачем? — спрашивают рыбы.
— Острова делать.
— Нет, — говорят рыбы, — не дадим вам земли острова делать. Нам без островов лучше жить: плыви, куда хочешь.
Стали звери и птицы Кита просить:
— Ты из нас самый сильный и большой зверь. Ты председатель наш. Понатужься — нырни на дно. Собрание просит, — нельзя отказываться.
Набрал Кит воздуху, ударил хвостом по воде, — нырнул. Пошли по морю волны, закачались на них звери и птицы.
Ждут-пождут — нет Кита. Только большие пузыри из воды выскакивают да с треском лопаются. И волны улеглись.
Вдруг забурлила вода, всколыхнулось море, — выкинуло Кита высоко в воздух.
Упал Кит назад в воду, выпустил из ноздрей две струи.
— Нет, — говорит, — не достать мне до дна. Очень уж я толстый. Не пускает меня вода.
Загрустили звери и птицы: уж если Кит не может достать, — кто же достанет?
Собрались все в круг, молчат, горюют.
Вдруг выплывает в середину круга востро-носенькая птица.
— Давайте, — говорит, — я попробую. Может быть, я донырну до дна.
Посмотрели звери и птицы: да ведь это Люля-Нырец! Ростом с малую уточку. На головке рожки из перьев торчат.
Зашумели, рассердились звери и птицы:
— Ты, Л юля, смеёшься над нами! Кита-великана море, как щепку, выкинуло. А уж тебя-то, слабенькую, разом расплющит.
— А может быть, и ничего, — говорит Люля. — Попробую.
И как сидела на воде, так и ушла под воду: только голову опустила — и нет Люли. Даже ряби на волнах не осталось.
Ждут-пождут звери и птицы — нет Люли. И море спокойно, только белые пузырики из воды выскакивают и лопаются без шума.
Вдруг на том месте, где Люля нырнула, опять она сидит. А когда вынырнула, — никто и не заметил.
Сидит, дышит тяжело.
Зашумели, засмеялись звери и птицы:
— Где тебе, Люля, до дна достать! Маленькая ты, слабенькая ты, а с Китом тягаться хочешь.
А Люля молчит. Отдышалась, отдохнула, — опять под воду ушла.
Ждут-пождут звери и птицы, смотрят на воду — нет Люли. И море спокойно, только розовые пузырики из воды выскакивают, лопаются без шума.
Вдруг на том месте, где Люля нырнула, опять она сидит. А когда вынырнула, — никто и не заметил.
Сидит, тяжело дышит. И глаза у неё розовые стали, и на клюве розовый от крови пузырик.
Зашумели звери и птицы: жалко им стало маленькую Л юлю.
— Довольно, — говорят, — ты для нас постаралась. Отдыхай теперь. Всё равно не достать земли со дна моря.
А Люля молчит.
Отдышалась, отдохнула, — опять под воду ушла.
Ждут-пождут звери и птицы, смотрят на воду — нет Люли.
И море спокойно. Только красные пузырики из воды выскакивают, лопаются без шума.
Зашептали звери и птицы:
— Красные пузырики пошли — это кровь Люлина, Раздавило море Люлю. Не видать нам больше Люли.
Вдруг видят: глубоко в воде, под тем местом, где Люля сидела, что-то тёмное мелькает, приближается. Ближе, ближе, и всплыла наверх Люля ножками кверху.
Подхватили её звери и птицы, перевернули, посадили на воду ножками вниз и видят: сидит Люля, еле дышит. Глаза у неё кровью налились, на клюве — красный кровяной пузырик, а в клюве — щепотка земли со дна морского.
Обрадовались звери и птицы, взяли у Люли щепотку земли и сделали большие острова.
А маленькой Люле за то, что землю достала со дна моря, постановили дать награду: пусть в память об этом подвиге навсегда останутся у Люли глаза и клюв красивого красного цвета.
На этом общее собрание и кончилось И помчались звери, помчались птицы делить между собой землю. А Люля осталась сидеть, где она сидела: она не могла ещё отдышаться.
Звери и птицы разобрали всю землю, до последнего клочка. Для Люли-то и не осталось места. Вот и живёт она на воде по-прежнему.
Придёт пора детей выводить — соберёт камыш да ветки, что с берега в воду упали, устроит себе плотик плавучий. На нём и выводит детей.
Так и плавает всю жизнь по воде.
А глаза и клюв у Люли — это верно — и до наших дней красные остались.
Кузяр-Бурундук и Инойка-Медведь
Прежде Кузяр-Бурундук был весь жёлтый, как кедровый орешек без скорлупки. Жил он — никого не боялся, ни от кого не прятался, бегал, где хотел.
Да раз ночью поспорил с Инойкой-Медведем. А маленькому с большими — знаешь, как спорить: и выспоришь, да проиграешь.
Спор у них был: кто первый утром солнечный луч увидит?
Вот взобрались они на пригорышек и сели.
Инойка-Медведь сел лицом в ту сторону, где утром из-за леса солнцу вставать. А Кузяр-Бурундук сел лицом туда, где вечером солнце зашло за лес. Спиной к спине сели и сидят — ждут.
Перед Кузяром-Бурундуком высокая гора поднимается. Перед Инойкой-Медведем лежит долина гладкая.
Инойка-Медведь думает:
«Вот глупый Кузяр! Куда лицом сел! Там до вечера солнца не увидишь».
Сидят, молчат, глаз не смыкают.
Вот стала ночь светлеть, развиднелось.
Перед Инойкой-Медведем долина чёрная лежит, а небо над ней светлеет, светлеет, светлеет.
Инойка и думает:
«Вот сейчас падёт на долину первый лучик — и я выиграл. Вот сейчас…»
А нет, всё ещё нету лучика. Ждёт Инойка, ждёт…
Вдруг Кузяр-Бурундук за спиной у него кричит:
— Вижу, я вижу! Я первый!
Удивился Инойка-Медведь: перед ним долина всё ещё тёмная.
Обернулся через плечо, а позади-то макушки горы так солнцем и горят, так золотом и блещут!
И Кузяр-Бурундук на задних лапках пляшет — радуется.
Ой, как досадно Инойке-Медведю стало! Проспорил ведь малышу!
Протянул тихонько лапу — цоп! — за шиворот Кузаря-Бурундука, чтоб не плясал, не дразнился.
Да рванулся Кузяр-Бурундук, — так все пять медвежьих когтей и проехали у него по спине. От головы до хвоста пять ремешков выдрали.
Шмыгнул Кузяр-Бурундук в норку. Залечил, зализал там свои раны. Но следы от медвежьих когтей остались.
С той поры робкий стал Кузяр-Бурундук. Ото всех бегает, по дуплам, по норкам прячется. Только и увидишь: пять чёрных ремешков мелькнут на спинке — и нет его.
Глаза и уши
Жил Инквой-Бобёр на извилистой лесной речке. Хороша у Бобра хата: сам деревья пилил, сам их в воду таскал, сам стены и крышу складывал.
Хороша у Бобра шуба: зимой тепло, и в воде тепло, и ветер не продувает.
Хороши у Бобра уши: плеснёт в речке рыба хвостом, упадёт лист в лесу — всё слышит.
А вот глаза у Бобра подгуляли: слабые глаза. Подслеповат Бобёр: и на сто коротеньких бобриных шагов не видит.
А в соседях у Бобра на светлом лесном озерке жил Хоттын-Лебедь. Красивый был и гордый, ни с кем дружить не хотел, даже здоровался нехотя. Поднимет белую шею, окинет взглядом с высоты соседа — ему кланяются, он чуть кивнёт в ответ.
Вот раз случилось, работает Инквой-Бобёр на берегу речки, трудится: осины зубами пилит. Подпилит кругом до половины, ветер налетит и свалит осину. Инквой-Бобёр её на брёвнышки распилит и тащит на себе брёвнышко за брёвнышком к речке. На спину себе взвалит, одной лапой придерживает брёвнышко, — совсем как человек идёт, только трубки в зубах нет.
