ДЕДские народные сказки, или Были-небыли про то, где были — не были - Чуманов Александр (читать книги бесплатно TXT) 📗
Когда оставалось до объекта около километра, стал, притом все отчетливее, ощущаться специфический запах. Дед был абсолютно уверен, что такой — ему в его долгой жизни доводилось ощущать не раз, силился вспомнить, но — никак. Иванушка же, напротив, моментально вспомнил — когда и где, однако не знал слова, которым этот запах исчерпывающе обозначается. А чтобы им произвести обмен мнениями и решить-таки вопрос, требовалось ведь остановиться, заглушить двигатель. А останавливаться… Хотя — почему бы и нет? Коли Контакт, похоже, опять откладывается.
Остановились. Покурить. Сопоставить соображения, появившиеся в головах независимо друг от друга. Мотор «Ёшкина коня» заглушили.
— Воняет чем-то… Все сильней… И никак не могу вспомнить — чем?
— А я — помню. Только не знаю, как называется.
— Может, когда мы на большую помойку за опарышем…
— Нет. Хотя — похоже…
— Может, когда мы червей копали возле коровника…
— Да нет. Так от тебя, дед, иногда пахнет!
— То есть… — Старого аж в краску бросило, он ужаснулся — неужто внук, когда они спят вместе, чует даже во сне, как дед другой раз нечаянно потихоньку…
— То есть, когда ты с вечера «колдырки» накатишь, наутро у тебя изо рта…
— Иванушка, ты гений! — дед аж расхохотался — до того легко стало на душе сразу. — Конечно, это ж он — перегар родимый!
— Ну, перегар, так перегар…
— Хотя ума не приложу, откуда в чистом поле может взяться дух перегара.
— Де-е-д, а ведь это — голова…
— Господи Иисусе, точно… Или просто — очень-очень похожее на голову. Только опять не могу никак вспомнить — на чью. Хотя стойкое ощущение, что… Однако — размеры…
— Может, часть памятника?
— Но тогда каким должен быть весь памятник? И какому дураку придет на ум ставить такой гигантский памятник в чистом поле? Но, главное, памятники перегаром не пахнут!
— Да чего гадать, подъедем — все выясним. А не выясним, так хоть подъедем.
— Может, Иванушка, я — один? Разведать…
— Не. Я — с тобой.
— А если что — кому перед родителями отвечать?
— Я — с тобой.
— «С тобой, с тобой…» Заладил. Как всегда. Ну, давай…
А «Ёшкин конь» вдруг — в отказ! Он и до того как-то с перебоями работал, упирался будто. А тут вовсе заводиться перестал. Дед решил проверить бредовую догадку — развернул мотоцикл в обратном направлении, топнул — с пол-оборота. Обратно развернул — тотчас словно захлебнулся мотор. Не хочет! «Ёшкин конь» не хочет! И в это невозможно не поверить…
— Дед, айда пешком. Тут уж недалеко.
— Айда… Может, лучше — по-пластунски?
— Ты чего, дед?
— Да все то же самое, внук! Кому перед родителями отвечать?
— Ну, давай. По-пластунски.
Иванушка взял на всякий случай из коляски верный свой меч, которым в свое время геройски сражался. Легли. Поползли. Должно быть, очень глупо это со стороны смотрелось — стояли, стояли на виду у всего мира, а вдруг пали и — ползком. Только головы над клевером торчат.
Устали. Поднялись. Отряхнулись. И пошли. В полный рост…
Это и впрямь оказалось Головой. Огромной и, судя по перегару, живой. Чего не может быть, однако — вот. Извольте видеть. При этом оно, одновременно, было и холмом. Очень неровная, кое-где поросшая редким как бы жнивьем поверхность, а наверху — густые заросли ковыля, слегка колеблемые легким ветерком.
Голова мирно спала. И мерно дышала перегаром.
— Вот это башка-а! — восхитился Иванушка.
— Голова… — автоматически поправил дед.
— «Профессора Доуэля»? — вспомнил Иванушка.
— Не-е, та ведь была обычного размера. И в лаборатории. А эта — другая…
— Ты про другую не рассказывал.
— Не успел еще. Зато теперь имеешь возможность — самолично…
«В конце концов, — соображал лихорадочно дед, пристально всматриваясь в детали объекта, — какая опасность может исходить от Головы? Разве что — плюнет. Отматерит. Может, наконец, дунуть. Но так, как когда-то в Антарктиде дуло — маловероятно… Не должно. Кто же это, однако? Глаза закрыты, да в таком масштабе…»
Вспомнилось еще, как пытались он да несколько человек соседей опознать валявшегося на лютом морозе пьяного мужика нормального масштаба — поднимать, не поднимать — но только когда тот зенки разлепил да башку приподнял, все разом сообразили: вон же это кто! А до того — ни в какую…
— Дрыхнет, — сказал Иванушка вполголоса.
— Дрыхнет, — отозвался дед тоже вполголоса.
— Придется будить, — сказал внук погромче.
— Да, может — ну его? — ответил и дед погромче.
— А зачем мы тогда сюда приперлись?
— Понятия не имею.
— Чтоб в Контакт вступить!
— С этим, что ли?
— Да хоть бы и с этим. Раз больше не с кем.
— Ну, попробуй, разбуди. Не разозлить бы.
— Постараемся. Но если и разозлится… Рук-ног нет. Даже укусить — никак.
Дед думал, что Иванушка начнет кричать что-нибудь или свистеть. А внук вдруг вздумал кончиком меча в носу пощекотать. Дед — перехватить руку, но не успел — кончик уже там. И не дай Бог — резкое движение…
И случилось то, что должно было случиться. Лицо Головы вдруг все как-то сморщилось, крылья носа характерно задрожали, и раздался ужасающий грохот. Будто рушится мир. А Иванушка и дед сперва отлетели метров на десять прочь да потом еще кувыркались столько же, толкаемые воздушным потоком реактивной силы. В Антарктиде, пожалуй, слабей дуло.
Между тем Голова сделала судорожный вдох с леденящим кровь завыванием, и мир словно бы вторично обрушился. Правда, Иванушку с дедом дальше не покатило. Потому что, мгновенно сообразив, для чего вдох сделан, не сговариваясь, уцепились за прочные стебли что есть силы.
— Щ-щас Она еще…
— Не, не должна, — возразил дед. — Дуплет. Обычное дело. А больше — редко. Разве что когда простуда…
Он оказался прав. Судорожного вдоха и устрашающей гримасы не последовало. Зато открылись глаза. И дед почти узнал.
А тут Голова заговорила. Голос был грозный.
— Ты, что ли, опять, Руслан?!
И дед узнал наконец. Эту неповторимую брутальность. Но как же его, бедного, однако…
— Это который — насчет Людмилы, Ваше Высокопревосходительство?
— Какая еще Людмила! Помстилось, что опять — Имраныч, собака. Спикер-спихер, понимаешь. «Хасбулат удалой…» Едри его… Заманал…
— Не, это мы, Иванушка и дед…
— А-а-а, припоминаю… Только я теперь мало что могу. Отставка, понимаешь. Заслуженный отдых, понимаешь. Хотя они… — Глаза в небо. — Они сказали, что я теперь «Ваше все». Или «Наше все…» Вместо Пушкина. И другие задачи, конечно…
— Да нам не надо ничего. Мы — просто, — это подал голос Иванушка, чтобы никто тут не подумал, будто его можно не принимать в расчет.
— Тогда спасибо, что проведать пришли.
— Пожалуйста. Нам нисколько не трудно.
— Да, а мне ведь докладывали, что вы тогда в Антарктиде-то…
— Было дело. Но мы, твое Высокопре…
— Да брось ты это! При моей нынешней должности — ни к чему… А ведь тогда пол-Европы, как Фома — х… В смысле, как — корова языком. Вместе с другом Колем и другом Миттераном. А вы, значит, спаслись?
— Да вот…
— Молодцы. Я всегда говорил, что россияне так просто не пропадают. На лебеде могут, не то что…
— Слушай, но как все-таки с тобой получилось-то?
— А чего — нормально. Служу. Землю русскую от ворога стерегу. Блюдю. Мыслю. Глобальней некуда.
— Но где тело твое? Неужели закопали тебя? Как Саида из «Белого солнца…»?
— Шалишь! Я б сам кого угодно, понимаешь… А тело… Да ну его! Одна морока с ним — то одно, то другое… Небось, тоже ведь со своим уже маешься?
— Не без того, конечно. Однако я пока не готов как-то… — А про себя подумал: «Вообще-то, правильно, пожалуй, что — без тела. А то б еще делов понаделал…»
— Значит, еще мало маешься. Но ничего. Рано или поздно как все заболит!.. В общем, я теперь весь в голове сосредоточен. Мозг у меня теперь — «Мозг нации!» Знаешь, на сколько тянет?
— Ну, центнер…
