Дружище Тобик (сборник) - Паустовский Константин Георгиевич (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Ича радовалась, когда Санин подходил к ней, а Санин радовался, что ему было к кому подойти.
После первой охоты Ича безошибочно угадывала, когда он собирался в степь: к прежним привычкам Санина добавила новые, для себя главные.
Санин не услышит звона будильника: трудно подняться в четыре утра после рабочей недели. Ича подходила к его кровати и «скрипела над ухом»: вздыхала, повизгивала. Будила. Санин просыпался и, смущённый, бежал к умывальнику.
А Ича «с песнями» выбегала во двор к сараю, где стоял мотоцикл.
Был случай… Санин встретил на охоте друзей. Они сидели в тени, отдыхали. Их собаки тоже сидели в тени, отдыхали. Ича недалеко от охотников сделала стойку.
— Что это она у тебя?
Санин позвал Ичу. Не двигается, стоит. Охотники сказали:
— Шалит барбос!
Ича подняла птицу на крыло, и Санин без промаха ударил.
Вскочили, заметались барбосы охотников. Ича решила над ними посмеяться. Прежде чем отдать перепёлку Санину, она сделала «карусель»: повертелась с перепёлкой в зубах перед барбосами.
Ича прекрасно разбиралась, какую птицу как прихватывать. Она знала, что вальдшнепы любят отсиживаться в садах, придорожных канавах или где-нибудь на опушке мелкого березняка. Бекасы — те любят болота и сырые луга. Умеют плавать и нырять. А летают очень хитро: делают быстрые и неожиданные повороты. Дупель — он больше бекаса и летает без всяких неожиданных поворотов. Сидеть любит, где посуше. Сожмётся, «западёт», так что его и не учуешь. А коростель — тот бегает.
Поднимешь его, он пролетит шагов двадцать — низко, медленно, с опущенными ногами — и снова побежит по земле.
Все друзья-охотники признали Ичу собакой выдающейся.
На полевых состязаниях Ича выиграла Санину ружьё. Набрала 95 баллов. Она получала дипломы и медали. Получила специальный приз за чутьё. А потом ей даже присудили звание лучшей собаки охотхозяйства при облисполкоме.
…Ичу укусила змея. Как он тогда испугался, сколько пережил!
Это произошло во время лёта серой куропатки. Змея укусила в ногу.
Санин быстро выдернул из петелек сумки шнурок и перетянул им ногу повыше укуса. Принёс Ичу к мотоциклу, положил в коляску и погнал мотоцикл домой.
Дома укушенное место протёр марганцовкой.
Ича улыбнулась ему: не надо беспокоиться, всё обойдётся. Она уже не выглядела такой усталой, какой обычно бывала к концу охоты.
Санин, поручив её соседям, побежал (он до сих пор не понимает, почему побежал, а не поехал на мотоцикле) в ту самую поликлинику, откуда, из подвала, когда-то забрал Ичу.
Он упросил ветеринара немедленно прийти и осмотреть собаку. Ича не молодая, у неё может случиться паралич.
Успокоился он только после того, когда ветеринар осмотрел Ичу и сказал, что сердце работает нормально, затруднений в дыхании нет, а значит, нет и оснований, что может наступить паралич.
Через несколько дней Ича была вне опасности. Действительно, всё обошлось.
Но Санин на охоту не ездил, чтобы дать Иче возможность отдохнуть, окрепнуть.
У Санина часто спрашивали — не продаст ли он Ичу. Предлагали большие деньги.
Санин отвечал, что он никогда Ичу не продаст. И что он вообще не имеет права её продавать, потому что он её и не покупал, денег за неё не платил — ни больших, ни маленьких. Он только снял с неё верёвку, а Ича — она сняла с него одиночество. Но этого он никому уже не говорил.
Одну зиму они часто охотились на зайцев. Ездили далеко. Холодно было, но они ездили.
Санин подранил зайца. Заяц ушёл. Ича ушла за ним вдогон. Санин испугался — не вернётся, замёрзнет. Снег очень глубокий. Тоже отправился по следу за Ичей и зайцем. Здесь вот Ича остановилась, отдыхала. Здесь вот заяц прыгал, след запутывал. Ича сделала круг, распутывала след. Нашла и опять вдогон.
Сильный заяц попался. Раненный, а идёт и идёт. Наверное, «листопадник» — осенью только родился.
Ича притащила зайца. Он был огромным, тяжёлым. Ича долго не могла отдышаться. Санин счистил с её головы сосульки и на лапах между пальцами. Ича дрожала от холода и никак не могла согреться.
Он снял с себя толстый свитер и натянул на Ичу.
В свитере она и приехала домой.
…Это было тоже зимой — Санин на привале забыл портсигар. Охотились они тогда не одни. С ними был охотник, который вместе с другими сказал когда-то на Ичу «шалит барбос».
Охотник был со своей собакой. Так что Иче приходилось работать в паре. А работать в паре Ича не любила, поэтому весь день была надутой, неразговорчивой.
Портсигар Санин положил на пенёк, а пенёк, пока они жгли костёр и закусывали, засыпало снегом.
Собрались и пошли. Санин о портсигаре забыл — не видно его. А Ича идёт и не идёт. Санин позвал её. Нет, не идёт. Хлопнул по спине рукавицей.
Ича ухватила его за рукавицу и потянула к пеньку. И только тогда он вспомнил о портсигаре.
Извинился перед ней и сказал, что никогда не ударит её даже в шутку рукавицей и на охоту не будет заставлять ходить в паре, если она этого не хочет.
От года к году совершалось неизбежное — Ича старела: укорачивалось чутьё, укорачивалось зрение, укорачивался слух.
Ича делала вид, что ничего не происходит. А Санин делал вид, что ничего не замечает.
Они обманывали друг друга. Но Санину это делать было легко, а Иче — всё труднее.
Теперь Ича, когда возвращалась с охоты, засыпала уже прямо в коляске мотоцикла. Однажды не услышала будильника. Санин её разбудил. Как она растерялась и Санин растерялся!
Ича тут же «с песнями» захотела выбежать во двор, споткнулась на лестнице и едва не упала. Но потом, во дворе, сделала «карусель», улыбнулась ему.
Санин улыбнулся в ответ — всё в порядке, Ича. Ведь это подвела нога, в которую когда-то укусила змея. Санин выкатывал из сарая мотоцикл и незаметно, вроде бы случайно, помогал Иче влезать в коляску.
Ему легче обманывать её, чем ей обманывать его. И он спешил всегда первым обмануть.
В степи он теперь больше отдыхал и курил, чем охотился.
Ича делала вид, что сердится на него, покрикивает. А Санин извинялся, убеждал её, что ещё неизвестно, что лучше — стрелять или не стрелять. Охота для него вообще никогда не бывала чем-то главным, и заниматься он ею начал особенно после того, когда остался один. Ему нужно было куда-нибудь уходить — и он уходил в степь.
…Пролетел жук — Ича не увидела. Прошелестела ящерица в траве — Ича не услышала. А потом и будильник совсем перестала слышать, и «скрипеть над ухом» перестала, и следы зайцев и лисиц видеть перестала, причуивать птицу.
Санин всё чаще подходил к Иче. И она была счастлива, что он к ней подходит. Теперь она уже не старалась его обмануть. И Санин тоже не старался её обмануть. Это было невозможно.
…Ича спускается с лестницы во двор. Идёт тихонько, лапы у неё путаются.
Санин ласково оглаживает её ладонью, говорит:
— Ничего, Ича, ничего.
Потом она останавливается около сарая и просто стоит. Ича и Санин никуда не едут. Оба просто стоят.
Ича кладёт ему в руки голову и молчит.
А каждую ночь он подходит к ней, укрывает чем-нибудь тёплым. Помогает перевернуться с боку на бок, массирует затёкшие лапы.
Ича не в силах сказать ему что-нибудь хорошее или даже просто открыть глаза. Как будто бы она пробежала в степи свои сорок — пятьдесят километров. Они ей теперь только снятся — и тогда она вдруг ночью потянет совсем щенячьим голосом, высоким, прерывистым: увидела степь, увидела всё то, что теперь не видит.
К Санину приходит знакомый ветеринар. И каждый раз Санин просит его сделать Иче укол витаминов или ещё чего-нибудь.
Ветеринар уколы делал. А потом сказал, что делать эти уколы бесполезно, что у собаки уже такая старость, которая её тяготит. И что собаку надо привезти на мотоцикле в поликлинику.
Санин сказал, что он не повезёт Ичу туда, в подвал.
— Это неизбежно, и оставлять собаку в таком положении нельзя, — ответил ветеринар. — Вы не можете этого не понимать.
