Мне на плечо сегодня села стрекоза - Вольф Сергей Евгеньевич (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Да мне, может, новенькая нравится, Ириша Румянцева! — ни с того ни с сего ляпнул я. — Ну чего вы привязались?
— Значит, Ириша, да? — сказала Таняпка. — Новенькая, да? Ах, ты наш Волк, — в Иришу влюбился.
— Правда, Волк? — сказала Ритуля. — Ты скажи, ты нас не стесняйся.
В общем, они меня затюкали, повалили в снег, а я все еще был красный и хохотал как-то ненатурально, без всякой охоты. Ладно уж, пусть думают про Иришу.
Солнце уже припекало, я был весь мокрый, снег был мокрый и Памир был мокрый. Пахнет, подумал я, весенними каникулами. Может быть, думал я, лед вовсе сойдет или будет очень хрупким, когда дед поедет в санаторий, и ему не придется переживать, что он не сможет рыбачить со льда. А если лед сойдет и там, возле санатория, будет какая-нибудь речка, так ему, может, и не запретят ловить.
Мы отряхнули наших девочек — Таняпку и Ритулю — и отправились просто побродить по городу. Памир то вел себя кое-как: прыгал, играл с собственным поводком и пытался ухватить чью-нибудь варежку, то шел чинно возле моей левой ноги, будто он взрослая и вполне воспитанная собака. На Исаакиевской, возле «Астории», мы решили посидеть на солнышке в треугольном садике. Когда мы вошли гурьбой в садик, Таняпка вдруг вышла чуть вперед и раскинула в стороны руки, как бы нас притормаживая, не пуская.
— Братцы, — зашептала она. — Тихо. Вон Алешина любовь как раз сидит. Видите? Читает. Наша Ирочка Румянцева.
Точно — это Ириша и сидела. С книгой. Тут же все весело загалдели и бросились к ней тормошить. Она сначала очень растерялась, но потом заулыбалась, обрадовалась и сказала, что очень рада, что нас встретила и что вот — отличный случай! — неплохо бы нам всем закатиться к ней в гости: папа с мамой будут прямо счастливы. Я ее отлично понимал, догадался: наверное, родители переживали, как у нее там налаживаются отношения с классом. Ведь плохо же, если не налаживаются.
Мы ввалились к Ирише прямо всемером да еще с Памиром. Я хотел отвести Памира домой, но Ириша сказала, что с ним даже лучше, веселее.
Родители у Ириши оказались на редкость симпатичными. Внешне — полная противоположность: она маленькая, кругленькая, а он, папа, — худой, длиннющий. Я даже подумал, как это он с такими ходулями-ногами помещается в кабине машины, раз он профессиональный шофер.
Мы накачались чаю с домашним печеньем, посмотрели телевизор. Памир, умница, вел себя пристойно, и вообще было очень уютно и весело. Вспоминая потом этот день, я понял, что он был чуть ли ни последним таким веселым, но я об этом тогда даже и не догадывался.
Иришин папаня (как-то так само собой легко получилось) много рассказывал о своих дальних рейсах. Главное, он нас вовсе не развлекал и не учил жить — просто рассказывал. Он ходил в дальние многодневные рейсы на огромных грузовых машинах, и когда я представлял себе его в ночной кабине, высоко над землей, среди мигающих разноцветных лампочек на пульте, он чем-то напоминал мне летчика.
— А ночью? А если вдруг… волки? — спросила Таняпка, и все мы захохотали.
Вскоре (мы сами сообразили) нам пора было, к сожалению, расходиться: кругленькой Иришиной маме как раз надо было готовить папу в дальний рейс.
Дома дед возился с зимними снастями.
— Ничего, — бормотал он. — Сердце сердцем, а пропускать окуневый клев по последнему льду я не намерен.
27
Ночью я написал рассказ. Мне не спалось, и я засел за этот рассказ. Дело было вовсе не в том, что я сел писать его, раз уж не спалось, а мне именно из-за рассказа и не спалось, он-то и не давал мне уснуть.
Честно говоря, я даже не знаю, получился у меня именно рассказ или что-то совсем другое. Мне почему-то кажется, что рассказ — это когда какие-то события происходят, что-нибудь такое случается, а в моем рассказе вроде бы ничего особенного не происходило: просто едет человек, шофер, в дальний рейс, едет ночью — один-одинешенек в ночи на всем белом свете, едет и думает о разном, — вот об этом я и написал.
Я писал, и вдруг ко мне в комнату тихонечко влез дед.
— Чего это ты не спишь? — спросил он. — Смотрю, свет горит.
— А ты-то чего не спишь? — спросил я. Потихонечку, как бы между прочим, я прикрыл тетрадку с рассказом.
— А чего не сплю? А я вообще ночью мало сплю. Думаю или читаю. Тебе это неизвестно, потому что сам-то ты спишь как сурок.
— А как спят сурки?
— Непробудным сном. До звонка будильника, как и ты. Чего не спишь?
— Да сочинение пишу, дед, — соврал я.
— Чего это вдруг? А вчера что — прошляпил?
— Да нет. Я его… Ну, переписываю заново. Переделываю. Чтобы был полный блеск, — продолжал я врать.
Деда со своими рассказами я стеснялся. Кого я совершенно не стеснялся, так это Игоря Николаевича. И я подумал, что это происходит вовсе не потому, что именно он и подсказал мне попробовать писать. Все дело в том, какой он человек. Не то чтобы хороший (дед мой — просто замечательный человек), а какой-то особенный, что ли, особый. И особый он был не потому, что сказал мне: попробуй писать, а и писать-то я начал потому, что он был особый человек и сказал мне об этом как-то особенно.
После я дня два переделывал рассказ, поработал над ним; потом позвонил Игорю Николаевичу.
— Как дела? — спросил он.
— Рассказ написал, — сказал я.
— Отлично.
— Вы свободны сегодня? Я вас повидать хотел.
— Давай. Это возможно.
— У меня Памир живет, щенок, вы его видели.
— Так. Ну и…
— Его в метро не пустят. Как к вам трамваями добираться?
— Да, брат. Это нелегко. Долго. У нас времени будет мало, мне надо в редакции побывать, в центре. О, давай так, я съезжу туда пораньше, а потом где-нибудь и встретимся.
— А может, возле меня, в Юсуповом саду, а?
Он долго молчал. Огромная такая пауза. Я успел подумать, что, может, я случайно сказал что-то не то…
— Нет, — наконец сказал он. — Не стоит. Я больше не буду туда ходить. Все это, брат, бессмысленно. Этого человека я так и не встретил, да, может быть, и потом не получится. Скорее всего. Просто я уже не верю.
Мы договорились о встрече. Удивительно, я вдруг задумался над тем, кто же я такой в глазах других людей. Вот Игорь Николаевич — он теперь довольно легко говорит мне о том, каково ему в его ситуации, ну, не говорит, а не скрывает… Так, будто я и саму его ситуацию знаю. А ведь нам обоим известно, что я ни на капельку не в курсе дела. Чутким он меня, что ли, считает? Будто я все понимаю, что с ним происходит, чувствую. Даже если не знаю конкретно, что именно. А я вовсе не казался себе чутким.
К Дому радио, где мы договорились с ним встретиться, мы с Памиром приехали вовремя, а вскоре и он появился.
Мы отправились втроем в Михайловский сад, тем более — очень потеплело, а главное, пойти в кафе-мороженое (как я раньше подумал) с Памиром было никак нельзя. В середине сада я спустил Памира с поводка, и он начал носиться как угорелый. Здесь, в саду, я не боялся, что он удерет: он был послушный пес.
— Ну, давай рассказ, — сказал Игорь Николаевич. — Как вообще дела?
— Не знаю, — сказал я. — Никаких особенных дел нет. Засунули меня в школьный драмкружок — приходится ходить. А какой я актер? Смех один. Вот все мечтаю, что летом поеду с дедом в путешествие, на лодке. Вы-то не забыли? Если сможете, мы с дедом двумя руками за. Только вам своя лодка будет нужна. Достанете?
— Наверняка. Есть у приятеля.
— Двухместная?
— Ага. Большая.
— А если мы еще паренька из нашего класса возьмем, вы не против?
— Конечно, не против, — сказал он, но я видел, что он уже читает мой рассказ. — Рассказ не очень-то получился, — сказал наконец Игорь Николаевич. — Во всяком случае, мне не нравится.
