Детство и юность Катрин Шаррон - Клансье Жорж Эммануэль (читать книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Самый большой дом на Городской площади! Просторный прямоугольник этой площади, обсаженной по краям молодыми вязами, отлого поднимался к вершине холма, на котором стояла Ла Ноайль. У входа на площадь высился монастырь Кармелиток. Строгий серый гранит фасада был прорезан узкими, словно бойницы, окнами, забранными толстыми решетками. Орельен и Жюли уверяли, что за массивными монастырскими стенами разыгрываются жуткие драмы. Они слышали, как отец рассказывал своим товарищам о монахинях, бичующих себя до потери сознания; об их неудачных попытках сбежать из обители; о несчастных, потерявших рассудок от истязаний, которым их подвергали.
Катрин побоялась идти вдоль монастырской стены и осмотрительно держалась середины площади.
Сквозь пышную листву вязов видны были островерхие крыши богатых особняков, огороженных узорными решетками, за которыми угадывалась густая зелень садов. На дверях домов красовались блестящие медные дощечки. Ах, если бы она могла прочитать выгравированные на этих дощечках имена домовладельцев и отыскать среди них фамилию Дезарриж! Она никак не могла решить, какой же из домов на площади самый большой и самый красивый. Все они казались ей одинаково прекрасными.
Вдруг двери одного из особняков распахнулись, и оттуда вышла кучка празднично разодетых и оживленно болтающих крестьян. Катрин подошла к ним и, собравшись с духом, спросила:
— Скажите, пожалуйста, это дом Дезаррижей?
Старик крестьянин, худой и сгорбленный, взглянул на девочку и отрицательно покачал головой; жена его метнула на Катрин подозрительный взгляд.
— Нет, — ответил старик, — здесь живет мэтр де Ломени, стряпчий. Да вон и он сам.
Женщина досадливо нахмурилась, потянула мужа за рукав, и они ушли, отвесив адвокату почтительный поклон. Мэтр де Ломени направился к беседке для оркестра, стоявшей посреди площади. Немного погодя из другого дома вышел еще один человек и присоединился к мэтру де Ломени. Наверно, это были те самые богачи, о которых жители предместий говорили с оттенком почтительной зависти: «Господа с Верха», потому что Городская площадь господствовала над Ла Ноайлью и ее пригородами.
Дойдя до середины площади, Катрин остановилась; то, что она увидела перед собой сквозь завесу листвы, разом заставило отбросить все сомнения и опасения. Красивый сад с расчищенными, усыпанными песком аллеями отделяла от улицы чугунная решетка с золочеными остриями; ворота были распахнуты настежь. Катрин подошла ближе. В глубине сада, за куртинами ярких цветов, возвышалось стройное здание, показавшееся ей дворцом. Причудливые кариатиды поддерживали легкий балкон. Крышу здания венчала круглая башенка с часами.
«Ну и глупая же я, — подумала Катрин. — Вот он — самый большой, самый красивый дом Ла Ноайли». Она заглянула в ворота, там никого не было, и тогда она медленно двинулась вперед по желтому песку аллеи. Не успела она сделать и несколько шагов, как услышала скрип гравия под колесами. Катрин бросилась в сторону, в кусты, а мимо нее промчалась нарядная коляска с черно-красными колесами. Кучер в белых перчатках, голубой ливрее и кожаной высокой шляпе держал туго натянутые вожжи. На бледно-розовых подушках сиденья томно полулежала белокурая дама в черном шелковом платье. Нет, это была не Эмильенна! Катрин приложила руки к груди — так сильно забилось ее сердце.
Подождав немного и не заметив ничего подозрительного, она выбралась из своего убежища и пошла дальше.
Аллея, описав широкий круг и обогнув цветочные клумбы, привела ее к парадному крыльцу. Из приотворенного окна неслись легкие звуки музыки. «Это она играет», — подумала Катрин. Проворно поднявшись по широким ступеням, девочка толкнула тяжелую застекленную дверь и вошла в просторную полутемную прихожую с тремя пологими лестницами, уходившими вверх. Раздумывая, какую из них выбрать, Катрин вдруг услышала чей-то грубый голос. Она в страхе огляделась, но никого не увидела. На мгновение Катрин замерла на месте и уже собиралась было пуститься наутек, как вдруг из темноты под лестницей появился какой-то высокий, грузный человек, лысый и бородатый, и направился прямо к ней. Боже милосердный, какой страшный отец был у Эмильенны! Как объяснить этому великану, что Катрин пришла спасти от беды его дочь? Великан между тем подошел к ней, и Катрин с ужасом заметила, что у него нет правой руки, а вместо нее из пустого рукава торчит железный крючок. Человек проследил за испуганным взглядом девочки, смутился и пробормотал скороговоркой, глотая слова:
— Не бойся… это протез. — Он поднял свою искалеченную руку. — Память о семидесятом годе.
Затем вздохнул, помолчал и, ткнув здоровой рукой в колодку разноцветных орденских ленточек на своей могучей груди, добавил:
— И это тоже…
Тут великан широко улыбнулся, и весь страх у Катрин сразу исчез.
— Зачем ты пожаловала в супрефектуру? — спросил старик.
— В супрефектуру?
— Ну да, в супрефектуру, — подтвердил великан.
— Я думала… — начала Катрин.
— Что ты думала?
Не ответив, она бросилась к полурастворенной двери, выскочила наружу и помчалась во весь дух, словно за ней гнались волки. Она миновала сад, выбежала за ворота и остановилась перевести дыхание только тогда, когда укрылась позади беседки для оркестра.
Итак, самый большой, самый красивый дом Ла Ноайли был не домом Эмильенны Дезарриж, а супрефектурой — так ей сказал человек с крючком.
Как непонятен этот городской мир! Здесь, в Ла Ноайли, Катрин со всех сторон окружают загадки: они и притягивают, и отталкивают, увлекают и ранят.
К чему эти убогие трущобы предместий? Для чего пышное здание супрефектуры, венчающее вереницу богатых особняков на Городской площади? Почему существует на свете красавица Эмильенна, а рядом — толпа оборванных, озлобленных нуждой и голодом детей? Почему нужда и голод? Почему у рабочих фарфоровой фабрики трясутся руки?
Погруженная в свои мысли, Катрин не заметила, как добрела до дому.
Франсуа дремал на стуле у окна; Клотильда ползала на четвереньках под столом.
— Оставляешь нас одних на весь день, — угрюмо проворчал Франсуа. Подохнем тут когда-нибудь оба — Клотильда и я, — и никто не услышит!
Канцелярия правительственного чиновника, управляющего округом.
Катрин низко опустила голову. Она попыталась вытащить сестренку из-под стола, но Клотильда стала отбиваться, захныкала, а когда Катрин хотела поднять ее, сделалась вдруг ужасно тяжелой. Так и пришлось оставить ее на полу.
Катрин подошла к окошку, сквозь которое в комнату еще проникало немного света, облокотилась на подоконник и беззвучно заплакала. Она сама не понимала, чем вызваны ее слезы: горем или усталостью? Нет, никогда не станет она подругой Эмиль-енны, она даже не может объяснить себе, зачем ходила разыскивать ее жилище. Ей стыдно, что она бросила калеку-брата и крошечную сестренку одних в этой печальной, полутемной комнате…
Громко скрипнула входная дверь. Катрин даже не обернулась и продолжала стоять у окна, не отрывая затуманенных слезами глаз от желтого квадратика вечернего неба, которое медленно заволакивала вечерняя мгла. Голос матери, ласковый и тревожный, вывел ее из оцепенения:
— Что случилось? Франсуа, Кати, Клотильда! Где вы? Витаете в облаках, что ли?
Мать поцеловала Франсуа, притянула к себе голову Катрин. — Ты плачешь?
— Не знаю…
— Слышали? Она не знает! — повторила мать и ласково потрепала Катрин по щеке.
Катрин улыбнулась сквозь слезы.
— Плакать не время, — сказала мать.
Она нагнулась и вытащила Клотильду из-под стола.
— А эта какова, грязнуля несчастная! Кати, иди сюда, помоги мне!
Франсуа уже насвистывал. Он взял со стула каштановый сук и принялся старательно вырезать на его коре ромбики. Катрин оживилась. Она бегала по комнате, доставая из ящиков комода чистое белье для Клотильды. Мать разожгла огонь в очаге; пляшущие языки пламени озарили ее тонкое, похудевшее лицо.
Франсуа отложил в сторону свою палку и внимательно посмотрел на мать. Потом поманил проходившую мимо Катрин, дождался, пока мать ушла в другую комнату, и шепнул сестренке на ухо:
