Семьдесят неизвестных - Квин Лев Израилевич (лучшие книги TXT) 📗
И всё-таки…
Сомнения не покидали Нину до того момента, когда на другой день она, наконец решившись, сказала:
— Кондина, составьте список на получение денег.
— Ведомость? — Оля просияла.
И Нина вздохнула облегчённо, отметив про себя как явную радость девушки, так и её осведомлённость в финансовых терминах и усматривая в этом ещё одно доказательство своей правоты.
— Да.
— Девчонки! Девчонки! Нам платят! — И тут же Оля уточнила озабоченно: — По пяти рублей?
— Ой, как хорошо! Спасибо вам, Нина Павловна!
Нина отошла, промолчав.
«Вот и заработала благодарность», — горько думалось ей.
Нину донимал соседний пёс, по кличке «Спутник». Этот мохнатый коротконогий разбойник почему-то невзлюбил её. Стоило только Нине появиться в дверях школы, как Спутник, оставив все свои дела, бросался к ней с лаем и так, отчаянно лая, провожал до самой фермы, проявляя, впрочем, благоразумную осторожность и соблюдая постоянную дистанцию в несколько шагов (были, вероятно, неприятные знакомства с пинками в его собачьей жизни). Не помогали ни увещевания, ни подачки. Спутник уминал их в момент, а затем, подкрепившись, бросался на Нину с удвоенной энергией.
Прибегнуть же к силе она не решалась: не хватало ещё гоняться за собакой на виду у всей деревни.
Спутник, чувствуя беспомощность своей жертвы, как и всякий агрессор, наглел всё больше и уже стал примеряться, как лучше схватить её за ногу. Волей-неволей пришлось идти к соседям.
Пёс был лишён свободы, но, словно зная, кому обязан этим, целые дни терпеливо караулил Нину в засаде возле забора, не подавая признаков жизни и неожиданно вскакивая с лаем как раз в тот момент, когда она проходила мимо. Нина пугалась, в страхе шарахалась в сторону, хотя отлично знала, что пёс на цепи.
А однажды Спутник, неожиданно вспрыгнув передними лапами на забор, так напугал её, что она оступилась и упала.
Чьи-то сильные руки подняли её, поставили на сухое место.
— Ушиблись?
Знакомый голос! Грубоватый, простуженный.
Она подняла глаза. Парень лет двадцати, светлый чуб из-под шапки. Улыбается. Нет, не насмешливо, по-доброму.
Посмотрела в сторону школы. Так и есть: у входа стоит мотоцикл.
Он! Моторизованный Ромео!
— А я вас тогда в темноте не разглядел. Мне показалось — вы намного старше.
— Вобла! — вспомнила она и рассмеялась невольно.
Он смутился.
— Слышали?
— А разве вы не хотели, чтобы я слышала? — Она нагнулась, отряхнула грязь с пальто. — Вот противная собака!
— Вы бы цыкнули раз — и дело с концом. — Ромео сделал шаг в сторону пса, всё ещё бушевавшего у забора, прикрикнул на него грозно, топнув ногой, и Спутник, гремя цепью, с визгом унёсся в глубь двора. — Это же трус, каких мало.
Они вместе пошли к школе.
— Ах да, у меня ведь поручение от вашей квартирной хозяйки. — Он вытащил из кармана фонарик, подал ей.
— Большое спасибо!
— Кушайте на здоровье!
Он подошёл к мотоциклу, отвёл его от стены.
— Можете зайти в школу, — предложила Нина. — Девочки вот-вот вернутся с фермы. Если хотите их видеть, конечно.
Он улыбнулся:
— А я их уже видел. Вы же сюда запретили приезжать, так я на ферму. Вот только пакетики забыл им отдать. — Он снял с заднего сиденья мотоцикла большой свёрток. — Мамаши им посылают. Передадите, ладно?
— Разберутся, кому что? — спросила она, принимая свёрток.
Ромео удивлённо посмотрел на неё:
— А зачем? Они же всё равно поделят.
Мотор затарахтел. Ромео кивнул на прощание, улыбнулся, надевая водительские перчатки.
— Беру свои слова обратно.
И поехал.
— Какие слова? — крикнула она.
— Насчёт воблы, — донеслось сквозь шум мотора.
Она смотрела ему вслед, пока мотоцикл, сильно вихляя по скользкой колее, не свернул в сторону, на просёлок. Потом медленно поднялась на крыльцо.
О чём, интересно, говорил Ромео со своей возлюбленной? Нет, не этот — тот, настоящий, Монтекки. О любви, о звёздах? Но нельзя же всё время о любви и звёздах! Песни пел? А если бы простудился и охрип? Как Ромео… Нет, не тот, настоящий, а этот, моторизованный.
Нина рассмеялась. Что только не придёт в голову!
Ромео приехал ещё раз. Это было уже накануне окончания практики. Нина из своего окна видела, как окружили его девочки, расспрашивая о чём-то; как бережно сняли с сиденья и унесли к себе большой, заботливо укутанный тряпками ящик.
— Опять что-нибудь из дому? — спросила Нина, когда они вместе шли на ужин.
— Ага, — коротко ответили ей.
Она не стала больше спрашивать. Отношения между ней и девочками оставались по-прежнему на точке замерзания. «Да», «нет» или, вот как сейчас, «ага».
Вечером девочки допоздна работали на ферме — приводили в порядок красный уголок. Выбелили помещение, вымыли пол, повесили самими же написанные лозунги, приладили к двери первый номер сатирической газеты «Му-му», — они решили не терять связь с фермой и по очереди раз в две недели приезжать сюда выпускать стенгазету.
Нина прочитала текст, исправила две орфографические ошибки. Вообще ей понравилось, она даже не ожидала. Написано остроумно, меткие карикатуры. Интересно, кто рисовал? Ася? У неё с собой набор цветных карандашей.
А ей ничего не сказали, всё делалось втайне от неё.
Стало обидно. Вышли на улицу. В двух шагах от неё кто-то тяжело спрыгнул с крыши фермы.
— Кто? — испуганно отшатнулась она.
— Я, не бойтесь.
Ромео!
— Что вы делали на крыше?
— Загорал. — Он рассмеялся. — Видите, какая луна?
— Нет, в самом деле?
— Да так, мелочи… — Он закурил, пустил струю дыма в звёздное небо. — Распогодилось. Наконец-то! Давно пора. Сев на носу.
— Вы что-то сегодня не торопитесь домой.
— А я не поеду. Завтра здесь, в колхозе, комсомольское собрание. Я от райкома. Послали.
Помолчали немного. Потом она, решившись, спросила:
— Можно личный вопрос? Не обидитесь?
— А чего же, давайте.
— Почему вас родители Загоруйко не любят?
Он невесело усмехнулся.
— Ну, выдали вопросик! В самую точку.
— Вы простите, если я…
— Нет, почему же… Он у нас механиком работал, в совхозе. Ну и… В общем, нечестно работал, для себя. Думал, я не скажу, промолчу… Ну, потому что… сами понимаете… А я не мог. Вот он и злится… Ничего романтического, как видите. Проза жизни.
Из дверей фермы шумно высыпали девчата.
— Миша, сделал?
Увидев Нину, стихли сразу, зашептались, оглядываясь на неё с опаской.
Пошли домой со смехом, с песнями, будоража сонную тишину деревенской улицы.
Последний день на практике. Завтра возвращаться.
Нина шла позади всех, освещая себе дорогу карманным фонариком.
Одна.
…На прощание устроили нечто вроде митинга. В красном уголке, посветлевшем, нарядном, собрались девочки, доярки, вернувшиеся из отпуска, тётя Клаша. Пришли и деревенские школьницы со своей учительницей, седой подвижной старушкой, — видимо, привела их в воспитательных целях: летом им тоже предстояло работать на фермах.
Тётя Клаша вышла первой, но вместо речи пустила слезу:
— Как не хочется расставаться с вами, дорогие вы мои!
И стала, плача, целовать девочек, одну за другой, расстроив всю намеченную программу.
Выручил старичок зоотехник.
Он пришёл прямо с заседания правления колхоза, усадил обливавшуюся слезами тётю Клашу, откашлялся и торжественным тоном зачитал благодарность школьникам от правления.
Потом сказал:
— Год был тяжёлый, сами понимаете, оплатить ваш труд в полной мере не можем. И вот решили начислить по двенадцати трудодней. Что получат колхозники осенью, то и вам придётся, а кто захочет поработать у нас во время летних каникул — милости просим. На равных правах со взрослыми. Скажу вам не льстя: таких доярок на любой ферме с руками оторвут.
Нина смотрела на обрадованные весёлые лица девочек и тоже улыбалась.
