Целестина, или Шестое чувство - Мусерович Малгожата (лучшие книги TXT) 📗

— Шутишь! — тихо воскликнула Данка. — С этим художником?

— А то с кем же!

— В кино? — допытывалась Данка, забыв о ватрушке, которую держала в руке.

— Нет, после кино, — ответила Цеся, не открывая глаз.

Девочки стояли под пальмой в конце коридора. Большая перемена только что началась, и изо всех дверей в коридор хлынули ревущие потоки одолеваемых голодом и жаждой учеников общеобразовательного лицея. Все они либо уже что-то жевали, либо разворачивали пакеты с завтраками.

Возле стенгазеты двое ребят серьезно обсуждали актуальные проблемы спорта. Неподалеку от них три выпускника громко разглагольствовали о Кьеркегоре. [6] Целестина открыла глаза и подумала, что мужчины в самом деле смешной народ. Столько страстей из-за какого-то там футболиста или философа, а заглянешь им в душу — непаханая целина.

— Думаю, он в меня влюбился, — сказала она, горячо желая, чтобы так оно и было на самом деле.

— А ты? Скажи, что ты почувствовала, когда он тебя поцеловал? — спросила Данка с набитым ртом.

— Знаешь… — Цеся немного подумала, после чего ответила честно: — Целоваться, конечно, приятно, но, пожалуй, вокруг этого слишком много шуму… Я имею в виду всякие фильмы и тому подобное, понимаешь? Честно говоря, меня ужасно разбирал смех, но, может, это только я такая дурочка…

— Смех разбирал? — Данка была просто возмущена. — Ну слушай, ты действительно какая-то недоразвитая!

— Да понимаешь… от него пахло одеколоном «Ярдли», и я представила себе, как он стоит перед зеркалом и одеколонит свои усики… — пискнула Цеся и захихикала.

Данка посмотрела на нее соболезнующе:

— Ну ты даешь! А чем от него должно было пахнуть, луком? Нет, у тебя в самом деле мозги набекрень.

— Да нет же, нет, правда было очень здорово, — поспешила заверить подругу Цеся, поняв задним числом, что в таких признаниях излишняя откровенность неуместна. — Я пошутила, он потрясающий, серьезно.

— Ну видишь, — успокоилась Данка.

— А как там Павелек? — спросила Цеся, чтоб не оставаться в долгу и развернула свой завтрак. Ей опять чертовски хотелось есть.

— Павелек? — переспросила Данка и выбросила, в корзинку пустой пакет от завтрака. — Мы снова поссорились.

— Похоже, у вас это хроническое. Из-за чего теперь?

— Из-за Гайдука, — беззаботно ответила Данка. — Павел пошел к нему домой. Узнать, почему он не ходит в школу. Гайдук велел ему убираться и заявил, что в школу больше не вернется. Можно сказать, вышвырнул дурачка за дверь, а тот еще его защищает. А меня заодно Павелек обозвал глупой гусыней, вот я и обозлилась.

Пронзительный звонок перекрыл шум в коридоре, Цеся завернула в бумагу нетронутый завтрак. Пора было возвращаться в класс. Впрочем, у нее все равно почему-то начисто пропал аппетит.

Дома никого не было. Холодные пустые комнаты; тишина, подчеркнутая тиканьем будильника; разбросанные по полу в столовой машинки Бобика и клоун с оторванными ногами — от всего этого дурное настроение Целестины могло только ухудшиться. Честно говоря, это было даже не дурное настроение. У Цеси началась тяжелейшая хандра. По причинам, ей не известным.

Намыливая руки, Телятинка воспользовалась случаем и поглядела на себя в зеркало. Она пришла к заключению, что выглядит отвратительно: нос как картошка, глаза — щелки, волосы тусклые, сама сгорбленная, поникшая, на лице выражение тупой тоски, предвестницы черной меланхолии.

Мир ужасен. Атмосфера отравлена, в воде фенол и прочая пакость, озонная оболочка вокруг Земли насквозь продырявлена, еще немного — и космическое излучение уничтожит всю жизнь на планете. Ни дня без войны, постоянно на земном шаре кто-то кого-то убивает. Дожди кислотные и радиоактивные, и во всех овощах пестициды, у маленьких детей в костях стронций 90, число больных белокровием увеличивается с каждым годом. Кроме того, люди неискренни и непостижимо лицемерны, и вообще — почему нельзя ни с кем найти общий язык?

Кошмар. Кошмар.

Цеся уныло побрела на кухню. Может, если поесть, настроение исправится. Она поставила на плиту кастрюлю с фасолью по-бретонски и попутно локтем столкнула бутылку с молоком. Пока вытирала линолеум, фасоль пригорела. Ужасный смрад распространился по всему дому, Целестина села на кухонную табуретку и расплакалась.

Разумеется, именно в эту минуту угораздило явиться отца. Он открыл дверь своим ключом и, почувствовав запах горелого, направился прямо на кухню.

— Что случилось? — испуганно спросил он при виде утопающей в слезах дочки.

— Ничего, просто у меня хандра, — объяснила Цеся, безудержно рыдая.

— Ой-ой-ой! — сочувственно вздохнул отец. — Не позавидуешь. — И, взяв с тарелки кусочек огурца, съел его с аппетитом, хрустя и чавкая.

— Не чавкай! — сквозь слезы крикнула дочка.

— Почему?

— Меня это ужасно раздражает!

— Ах, бедняжка. Послушай, а отчего, собственно, у тебя хандра?

Цеся рассказала — в общих чертах. Она выложила ему все, хотя вряд ли он, бедняга, был повинен в том, что озонная оболочка похожа на решето.

— Это неприятно, — согласился Жачек. — Подумать только, а я и не знал, что она продырявлена.

— Вы все слепые и близорукие! А мир на грани катастрофы!

— Мы не можем быть одновременно слепыми и близорукими, — внес поправку инженер Жак.

— Можете! — бушевала Цеся. — Вы холодные эгоисты! Вам плевать, что рядом мучается человек.

— Какой человек? — немедленно спросил отец.

— Я вообще говорю! — тонким голосом крикнула Цеся. — Человек, одинокое существо, а вас это нисколько не волнует! Одиночество и бесчувственность — вот болезни двадцатого века!

— Ага… — сказал отец понимающе. — Бесчувственность. Кажется, я начинаю кое-что соображать…

— Ничего ты не соображаешь!!!

— Опять ревем, — констатировал Жачек, вытирая дочкино лицо кухонной тряпкой. — Ничего страшного, гормональная перестройка организма, других веских причин не вижу. Знаешь, дочка, я тебя утешу.

— Не хочу.

— А, это другое дело. Если тебе нравится хныкать, тогда в самом деле лезть с утешениями в высшей степени бестактно.

— Ну, а как ты меня можешь утешить, как?

— Я могу, например, тебе сказать, что с миром ничего плохого не случится. Человек, как таковой, — создание, не лишенное разума. Я верю в человека.

— Ну и верь на здоровье, — ответила Цеся и громко высморкалась. — Меня этим не утешишь.

— Однако реветь ты уже перестала. Скажи на милость, а откуда у тебя эти устрашающие сведения?

— Из газет, — сердито ответила Цеся.

— Сие означает, что, кроме тебя, еще кое-кому известно об этих ужасах?

— Ну, наверно.

— Тогда не стоит огорчаться. У людей, как правило, есть общественное чутье и инстинкт самосохранения. Кроме того, нельзя сказать, что человечество состоит исключительно из преступников, тупиц и невежд. Я сам лично знаю нескольких благородных и разумных индивидов. Надо только, чтобы их становилось все больше. И чтобы они объединили свои усилия.

— Это ты здорово завернул, — признала Цеся.

— Лет через десять и ты сможешь к ним присоединиться. Например, в качестве эксперта ООН по борьбе с белокровием.

— Не смейся.

— А что? У тебя есть все возможности.

— Нет, а если серьезно — ты правда считаешь, что я могла бы в какой-то степени на все это повлиять?

— Все мы можем в какой-то степени на это влиять, — ответил Жачек на удивление серьезно. — Из крупиц складывается целое, силы суммируются: одна порошинка пустяк, а много — взрывчатый материал. Ты моими делами никогда особенно не интересовалась, но представь себе, что и я в меру своих скромных возможностей оказываю кое-какое влияние на судьбы мира, хотя всего-навсего проектирую судовые двигатели. И неважно, что мне хотелось бы заниматься совсем другим. То, что я делаю сейчас, очень нужно, и я считаю, ты должна мной гордиться.

— Ты у меня молодчага, — сказала Цеся, окончательно осушив слезы. Хорошо, что именно ты мне достался в папочки.