Смелая жизнь - Чарская Лидия Алексеевна (читать онлайн полную книгу txt) 📗
– Слушай, Юзеф! – серьезно, как взрослая, заговорила Зося. – Ты знаешь, как я люблю тебя… А когда так сильно любишь и молишься за близкое существо, как я молюсь за тебя, молишься много и часто, Господь его сохранит, непременно сохранит, вот увидишь! И Божия Матерь сохранит тебя для нас, мой Юзек! Я ведь буду так горячо, так много молиться за тебя. И потом, слушай, у меня есть крестик, распятие Иисуса, вот он… Это распятие мать надела мне на шею, когда умирала… Возьми его, Юзек. Оно оградит тебя от всего дурного. Я верю в это, я знаю, тебя не убьют. Юзя мой, братец мой милый! Ты не можешь умереть, ты такой юный, здоровый, красивый! Вот оно – распятие… Сам Иисус и Его Святая Матерь сохранят тебя при помощи его…
Сквозь едва прикрытые веки окончательно проснувшаяся Надя увидела, как маленькая паненка сняла с груди крестик и повесила его на шею брата. Потом взгляд ее обратился к Наде.
– Спит крепко, – прошептала Зося чуть слышно. – Бедняжка, как он еще молод! Совсем дитя! И какое кроткое и печальное у него лицо, взгляни, Юзек! И он должен идти в поход, драться; может быть, его ранят, убьют… О, какой ужас!.. Я не знаю почему, но мне кажется… Ах, Юзя, мне кажется, что сами ангелы заплачут на небе, если с тобой или с ним случится что-нибудь дурное! Ты говоришь, он бежал из дому? Бедный, бедный мальчик! Нелегко ему уходить на войну без материнского благословения и прощения… А может, и у него есть сестра, которая его так же любит, люблю тебя, мой Юзеф… Но она не может благословить его, как я тебя благословляю… А что, если… – И лицо паненки разом вспыхнуло и заалело. – Что, если я благословлю этого ребенка, Юзеф? Кто знает, может быть, мое благословение оградит его от вражеской пули.
И прежде чем ее брат мог ответить ей что-либо, Зося опустилась на колени и склонилась над ложем Нади.
– Храни тебя Иисус и Мария, бедный мальчик! – произнесла она с теплым участием в голосе и осенила мнимого улана широким крестом; потом неожиданно приблизила свое лицо к его лицу, и Надя почувствовала на своем лбу прикосновение ее горячих детских губок.
Затем Зося крепко обняла брата.
– Смотри же, Юзек, – произнесла она шаловливо, скрывая под деланной веселостью внезапно охватившее ее волнение, – возвращайся назад поскорее, и непременно офицером. Слышите ли, не иначе, будущий пан корнет. Непременно!
И, поцеловав крепко брата, она бесшумно выскользнула за дверь, легкая и воздушная, как настоящая лесная эльфа.
Едва ее стройная фигурка успела исчезнуть за порогом, как Вышмирский бросился к Наде и стал теребить ее за плечи, говоря в несвойственном ему волнении:
– Проснись, Дуров! Проснись, несносный соня! Ты проспал одну из лучших минут твоей жизни… Моя сестра… О, Матерь Божия, что за золотое сердце у этой девчурки! Ах, она… она, помимо своего желания, пристыдила меня… И не она, Дуров, а само провидение ее устами.
Когда Надя открыла глаза и села на постели, он продолжал с тем же волнением:
– Слушай, Саша! Я был глуп и не прав сегодня, выдав тебя перед обществом… Но, видишь ли, люди обладают недостатками, и я в их числе, конечно, а между всеми моими недостатками есть один, худший из них – это зависть… Когда мои слушали тебя, а в особенности Зоська, когда ты завладел вниманием ее и целого общества, я, веришь ли, Дуров… я почувствовал зависть… самую глупую зависть к твоему успеху. И мне стало досадно, что они так обласкали тебя – чужого… между тем как я, свой, кровный, был ими как бы позабыт. И особенно Зоськой, вниманием и привязанностью которой я так дорожу. Вот тебе и причина моего грубого и глупого поступка. Прости меня, Дуров!.. Сейчас моя сестра была здесь… Она с таким участием отнеслась к тебе, Саша… Она благословила тебя на войну… И при виде ее поступка, ее участия к тебе, к твоему сиротству я почувствовал раскаяние и стыд… Глупо нам ссориться, Дуров. Мы оба сироты и должны поддерживать друг друга. Простишь ли ты меня, простишь?
– От души! – весело отозвалась Надя, в то время как две предательские слезинки, признак женской слабости, навернулись ей на глаза.
Многое бы отдала она, лишь бы вернуть назад эту беленькую черноглазую девочку с прозрачными крылышками эльфы, чтобы прижать ее к себе и покрыть горячими поцелуями ее милое личико, ее карие глазки…
Нервы бедной девушки были взвинчены до последней степени. Поступок Зоси и раскаяние Вышмирского тронули ее до глубины души. Ей приходилось делать невероятное усилие над собой, чтобы не броситься на грудь приятеля и не расплакаться навзрыд. А Юзек, казалось, понимал, что происходило в душе Нади, потому что глаза его были полны самого искреннего участия, когда он говорил:
– Нам предстоит нелегкий путь впереди. Трудная, тяжелая, боевая жизнь… Там, на чужбине, нас, может быть, уже караулит неприятельская пуля… Давай же подадим друг другу руки, будем поддерживать один другого насколько можно. Ведь оба мы еще молоды, так непростительно молоды, Дуров! Клянусь тебе сердцем Зоси, я не могу простить себе моего сегодняшнего поступка. Как я был глуп тогда в столовой, когда завидовал тебе из-за одного внимания общества и его расположения и любезности к тебе…
– Внимание общества… его расположение… любезность… – с тоскливой горячностью вырвалось из груди Нади, – ах, зачем мне они?! Всю эту блестящую толпу с ее вниманием и любезностью я бы не задумываясь отдал – слышишь ли ты меня, Юзек? – да, отдал бы за одну такую ласку твоей сестры, которыми она тебя сейчас так щедро осыпала. Ведь я так одинок, так ужасно одинок, Юзеф, в этом большом, громадном мире!
– Бедный Дуров! Бедный Саша! – горячо воскликнул Вышмирский. – Отныне ты не один!
Мы будем неразлучными друзьями на целую жизнь!
И юный пан Юзеф крепко обнял своего нового друга.
На следующее утро, на заре, когда гости еще сладко спали в доме, лихая тройка Канута уже выезжала из ворот замка. Два юных уланчика, сидевшие в ней, поминутно оглядываясь назад, махали киверами. Там, за ними, на высоком крыльце замка стоял пан Казимир, его две дочери и Зося. Старый Канут махал шляпой, Ядя и Рузя – платками, а маленькая фигурка в светлом капотике, фигурка вчерашней ночной эльфы, только крестила вслед отъезжающих, в то время как побледневшие губки ее шептали с мольбою:
– Матка Боска, Иезус Пречистый, спаси и сохрани их!
– Хорошо, что вернулись вовремя! А то бы пришлось на марше догонять полк! – весело кивнув вновь прибывшим, произнес пан Казимирский, встречая Вышмирского и Надю. – Через час мы выступаем!
«Через час мы выступаем! Через час мы выступаем!» – пело и ликовало в душе Нади. Она уже не чувствовала себя больше одинокой… Впереди ее звала и манила давно жданная, долго лелеянная в глубине сердца и наконец сбывшаяся мечта…
– Алкид! Алкидушка, родимый! – говорила она в необычайном оживлении, гладя блестящую, лоснящуюся шею своего коня. – Чуешь ли ты, старый товарищ, что ждет нас впереди? Алкидушка, ненаглядный мой, родненький, ведь мы драться идем, на войну идем! Наконец-то дождалась этого твоя хозяйка!
И она обнимала своего любимца, покрывая поцелуями его глаза, уши, шею. Верный конь понимал, казалось, свою госпожу. Он тихо помахивал хвостом и издавал легкое радостное ржание.
Ровно через час Надя уже скакала в рядах своего эскадрона под звуки полкового марша и мелкую дробь барабана, выбивающую поход.
Глава V
Первое боевое крещение. – Юная героиня
Серый туманный день повис над Гутштадтом. Крошечное прусское местечко все окунулось в серую пелену непроницаемого тумана. Сырой, далеко не по маю пасмурный день моросил мелким нудным дождиком, дул холодным пронизывающим ветром и весь окутывался все плотнее и плотнее в свой непроглядный серый покров.
Сыро, холодно, скверно…
По дороге, ведущей от Гутштадта, движутся усталые эскадроны. Дневка назначена в версте от местечка, в громадной долине между чахоточным леском и маленькой речонкой, невозмутимо катящей свои мутные воды.
