Хроникёр - Балуев Герман Валерианович (книга жизни .txt) 📗
— А если копить, копить, копить, а потом купить сразу буханку?
— Хлеба?
— Ну.
— Сто лет надо копить, — сказал Пожарник. — Ты знаешь, сколько она стоит? Двести рублей! А у меня брат получает шестьсот рублей. На три буханки. Так он работает! А мы?
— Эх, хорошо бы работать!
— Работать... — с презрением сказал Пожарник. — Че ты умеешь?
— А ты?
— А ты! — свирепо передразнил Пожарник. — Я затонский. Я подрасту, меня сразу на завод возьмут. Только вот боюсь, вдруг силенок не хватит, — сказал он озабоченно. — Позориться-то нельзя!
Ноги сами вынесли их на подсыпанную шлаком Заводскую. Ее, как уже говорилось, образовывали громоздкие бревенчатые казенные двухэтажные дома. Они таращились лысыми квадратными окнами. По оси улицы росли уже окутавшиеся зеленым дымом березы. Сквозь их нежную занавесь были видны венчающие улицу механический цех и покрашенная в голубое контора. Проскочив между ними, Заводская как бы вылетала в простор, в голубое небо, опирающееся краем на миражно-розовую пену далеких гор.
И они, выйдя на берег, постояли, ошеломленные этим открывшимся перед ними простором. Разлив громадно вздулся, затопил весь лесистый клин, отделяющий Бездну от Волги. Кусты уже скрылись под водой, лес странно проредился, стоял посреди разлива, смотрелся в воду, и через него свободно шли голубые валы.
То, что было до леса, стало теперь Бездной, неслось сочным голубоватым водопольем. И причаленные по четыре борт к борту суда, еще недавно заполнявшие своими телами едва ли не всю ширину реки, теперь потерялись среди этой шири, льнули к берегу как железная накипь, как длинная полоса наноса. Рубки пассажирских пароходов поднялись уже выше шлаковой подсыпки набережной, и это было почему-то страшно весело, будоражаще. Прямо с Набережной наши ребята сквозь сияюще вымытые стекла рубок рассматривали громадные, оклепанные медью штурвальные колеса, переговорные, тоже горящие медью, трубы. Отблескивали белым заново выкрашенные шлюпки, играли надраенные медные поручни, сияли золотым лоском прилипшие к дымогарным трубам свиристели ярко-медных гудков — предмета особой гордости и бережения каждой команды.
За сохранившими свою праздничность пароходами стояли переделаные из буксиров канонерские лодки. Деревянные надстройки на них были заменены стальными. Носовое орудие в башне, две автоматические зенитки на мостике, крупнокалиберный пулемет на корме — все это было невероятно волнующе, ибо придавало знакомому и привычному новый, военный, свирепый смысл. Уже готовые канонерки были выкрашены «дичью», то есть серой шаровой краской. Маляры еще торчали кое-где в люльках. На палубах мелькали военные моряки и пароходские. Пароходские были почти все знакомые, а моряки — совсем молодые: мальчишки. И это тоже действовало возбуждающе. У Славки-Пожарника даже слезы выступили, и Лешка спросил его:
— Ты чего?
— Чего-чего... — передразнил Пожарник, — Растем медленно — вот чего!
Караван тянулся до самого устья Бездны. И с места, где они стояли, была видна густота мачт, черные прогорклые зевы труб, все лоснилось и отблескивало свежей краской, слышались мягкие утробные вздохи паровых машин, звяканье ключей, треск и шипение вспыхивающей по всему каравану электросварки.
Устав расстраиваться, они сошли под рыжий, образованный металлической стружкой, бугор и пошли по-над цехами завода, перепрыгивая через вытекающие из-под забора горячие напористые ручьи, виляя между громадных старых осокорей, на недосягаемых вершинах которых, в самом поднебесье, копошились грачи. Они своевременно углядели вооруженную винтовкой тетку-охранницу и скрылись от нее за строящимся бронекатером. Бронекатер, отливая голым железом, стоял на стапеле из сосновых брусьев. И они с наслаждением втянули запах сосны, окалины, сладковатый запах электросварки — божественные запахи затона, который для Лешки необъяснимо и прочно стал до боли, до счастья родным. Некоторое время они смотрели, как работает электросварщик — в серо-желтой брезентовой робе, в брезентовых же ботах на сосновой подошве, к которой брезент крепился пробитыми по контуру подошвы обойными гвоздями.
— Во, обувка! Ты понял? — с уважением сказал Пожарник. — И нижней команде на пароходах такую дают.
Бронекатер на следующем стапеле был уже сварен. В него напузырили волжской воды. И места промокания на сварных швах были обведены мелом. Пожарник и Лешка сами дотошно осмотрели весь корпус: нет ли где пропущенной мокрети. Но все огрехи электросварки были отмечены добросовестно, и они успокоились.
— Доверяй, да проверяй, — сказал Пожарник. — А то в бою потечет — как воевать?!
Несколько бронекатеров стояли уже на воде. Их узкие, длинные тела были выкрашены суриком, и катера походили на клинки в запекшейся крови.
— Щавеля хотя бы пожевать, — грубовато сказал Лешка.
Еда была на уме постоянно. Но о ней зряшно не говорили. А если кто и вылезал, то это было всегда конструктивно, это значило, что человек измыслил, как ее добыть. Вот и сейчас Пожарник сразу же уловил, о чем промолчал Лешка, вскинул лицо и посмотрел на Стрелку, отодвинутую половодьем в синюю даль. Высокая коса словно присела, притопилась, как корабль, сравнявшийся палубой с бегущей водой. Острие Стрелки уже совсем затонуло, вздымающийся на этом острие дуб раскидисто и дико торчал посреди разлива, а там, где Стрелка расширялась в луга, ее уже перелило, обратило в остров, в чуть выступающую над половодьем охристую травянистую спину с блестками снеговой талой воды.
— Давай прыгай, — сказал Пожарник. — Через воду. Пожуй щавеля!
И оба посмотрели на лодки, что были прикованы под обрывчиком, шуршали друг о друга бортами на слабой волне. Они спрыгнули к ним, уселись на бревне, и Славка разжевал новому приятелю, что лодки скинули на полую воду для дела: оханом да вентерями гребануть первую весеннюю рыбку да бревен на дрова притаранить.
— Их знаешь сколько несет? Ты что?! Можно приволочь на дом.
Они встали, и Славка показал, как крепится охан и как буксируются бревна. В одной из лодок были оставлены весла.
— Во, лодырь! — возмутился Славка. — Оставил весла! А если угонят?!
Они подошли к лодке и внимательно осмотрели, как весла насажены уключинами на цепь, которая затем захлестывается за протянутый по берегу трос и смыкается в дужке плоского паршивого замка.
— И замок-то повесил... И-эх! — заругался Славка.
— Его одним ударом можно сшибить.
— Ну уж, одним ударом!
— Точно.
Лешка выковырял из песка камень и ударил по замку. Замок крутанулся вокруг троса и вернулся на место.
— Кто ж так бьет! — рассердился Пожарник.
Он продернул цепь, положил замочек на торчащую, из песка железку и ударил так ловко, что замок сразу раскрылся.
— Понял?
Славка с удовлетворением, а потом с некоторым изумлением посмотрел на разбитый им чужой замок.
Оба зыркнули глазами вдоль берега: не видит ли кто? Но стапеля со стоящими на них бронекатерами закрывали их. В двух местах с треском слепила электросварка, усами сыпались толстые искры, и от этого насильственного свечения берег под осокорями казался во мраке, был задернут сварочным голубоватым дымком.
Лешка, помедлив, сдернул цепь с троса, освободил весла, взглянул ожидающе на Пожарника, и тот, нахмурившись, оттолкнулся от берега, прыгнул животом на нос, сел и гневно посмотрел на Лешку. Тот суматошно и неумело отгребал от берега. Течение сразу же подхватило лодку, бронекатера на берегу быстро сдернулись в сторону.
— Эх! — крякнул с досадой Славка. — Как гребешь?! Как гребешь?!
Он бросился за весла и ловкими короткими гребками погнал лодку наискось течению, бронекатера медленно вернулись на место; лодка, выдравшись из тенет воды, стала на ход, легко заскользила.
— Догонят — утопят! — все уширяя гребки, с усилием крикнул Славка.
Лешка усмехнулся. Чувство преступной холодящей свободы вздернуло, пробудило все его существо. Он уже и сам пугался себя. Он уже заметил, что упоение и счастье для него в бегстве, но — от чего?
