Во что бы то ни стало - Перфильева Анастасия Витальевна (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗
— Не хочешь? Можешь не идти. Только тогда останешься без завтрака.
— Уй, нет, шамать хочу — во! — притворно испугался остроглазый.
— Что это значит — шамать?
— Шамать, лопать, штевать, хряпать, — добродушно пояснил Васька Федосеев, — по-нашему — пожрать. Ясно?
Наполовину одетые сгрудившиеся мальчики с любопытством следили за Марьей Антоновной. Она, улыбаясь, спокойно ответила:
— Конечно, ясно. Но зачем же так много слов? Неужели твоему желудку не хватит одного — поесть? Как по-твоему, хватит?
— Хватит! — загоготал Васька. — Лишь бы еды побольше…
И разочарованные ребята, поняв, что даже Васька сдался, один за другим, подтягивая лиловые брюки, потянулись в умывальню.
Марья Антоновна прошла в спальню девочек. Здесь было тише и чище. Многие уже успели, несмотря на запрет, поменяться местами, передвинуть кровати, разложить на подоконниках обломки гребешков, цветные лоскуты вместо лент, зеркальца… Кто-то, протянув между кроватями бечевку, развесил на ней кое-как простиранное свое «убереженное» белье. У одной из кроватей стояла воспитательница и уговаривала большую, с одутловатым лицом девочку вставать. За время пути от Ростова девочка эта не проронила и десяти слов, только ела, спала и смотрела на всех сонными глазами.
Марья Антоновна вынула из кармана листок бумаги, объяснила лениво застилавшим кровати девочкам:
— Первые по этому списку назначаются сегодня дежурными, отвечают за порядок в спальне. Кто грамотный? Читайте.
Девочка постарше, с красивым презрительным лицом, не без интереса прочла по складам три фамилии.
— Слышали? Надо подмести пол, вытереть пыль и никого после завтрака в спальню не пускать.
— Удержишь их! — фыркнул кто-то. — Зайдут, намусорят, а мы убирай?
Другая девочка, костлявая и нескладная, пробасила:
— Чем мести-то? Веников нема…
— Веники получите в кладовой. И тряпки. — Марья Антоновна нагнулась над неряшливо застеленной кроватью. — Постель будем убирать так… — аккуратно разложила байковое одеяло, загнув на нем грубую чистую простыню.
— Что же, мне за них перестилать прикажете? — негодующе крикнула одна.
— Дура! Я, когда дежурить буду, всех повыгоняю, а сама барыней разлягусь. Лафа!
Девочки захохотали.
— Ну-ну, барыня… — Марья Антоновна тоже смеялась. — Идите в столовую… Не сразу, не сразу, сперва маленькие.
И высокий, отделявший спальню девочек от зала коридор огласился дружным шарканьем обутых в одинаковые веревочные тапочки ног.
Столовая помещалась за крытым двориком около кухни. Большая, обшитая свежим тесом комната была убрана заботливыми руками: вместо занавесок на окнах висели бумажные фестоны, под потолком — чудом уцелевшие на чердаке от старых елочных украшений китайские фонарики… Посредине стояли добела выскобленные, похожие на нары столы. На них дымилась в оловянных мисках каша, гордо возвышались фарфоровые позолоченные чашки с забеленным кипятком. Возле каждой чашки лежало даже по маленькому куску сахара.
Сахар исчез мгновенно — мальчишки с ходу попрятали его в карманы, девочки — в кулаки или под куски черного, пополам с картошкой хлеба. Как по команде, застучали ложки…
Завтрак кончался. В дверях показались Марья Антоновна, Андрей Николаевич, Кузьминишна…
— Здравствуйте еще раз! — громко сказала Марья Антоновна.
Бритые головы повернулись дружно. Марья Антоновна прошлась между столами.
— Ребята, мне очень хочется рассказать вам историю одного из вас. Фамилии я называть не буду…
В столовой сразу стало тихо. Судомойка неслышно добирала опустошенные миски, из кухни вышла повариха в клеенчатом фартуке. Воспитательницы присели на скамейки.
— Однажды в Москву пришло письмо. Незнакомый нам человек писал: «Помогите! У моего друга был сын, такой славный веселый мальчишка… Друг мой погиб на фронте, а мальчишка пропал. Никто не знает, где он скитается, мать его тоже умерла. В городе еще недавно шли бои с белыми. Где искать мальчика? Как узнать, куда он подался? Говорят, его видели где-то в другом городе на вокзале… А может, это был не он? Помогите, ему, наверно, плохо одному! Помогите всем, кто лишился родителей, остался без крова…» — Марья Антоновна замолчала.
Слушали ее настороженно, с любопытством.
— Письмо попало в Москве к людям, которые посылали санитарный поезд за ранеными красноармейцами, за всеми, кто дрался против белых, очищая нашу советскую землю… — Она говорила очень тихо, но каждое слово было отчетливо. — И вот в одном из городов удалось отыскать того мальчишку. Сейчас он сидит здесь, в этой комнате. Среди вас много таких же, как и он, большинство. Давайте же сделаем так, чтобы каждый почувствовал себя здесь дома! Ведь этот дом — ваш. Вы его первые хозяева! Никто больше не смеет обозвать вас воришками, голодранцами, шпаной… Давайте забудем тяжелое время, когда голодали, мерзли, когда вас гоняли из подворотен, из подвалов…
Марья Антоновна снова замолчала, поглаживая рукой доску стола. Кое-кто из ребят переглянулся, зашептался… Она вскинула голову.
— Я знаю, некоторые думают: ну привезли меня сюда, ну накормили, одели. А раньше лучше было! Что хочу, то и делаю, куда хочу, пойду. Вольная жизнь, сам себе хозяин. Что же, кто думает так, пусть уходит, силой мы никого не держим. Только пусть честно скажет, на его место ведь найдутся другие… Но так ли было хорошо? Вспомните: всякий обругает, попрекнет, выгонит. Не посчитается, что ты хочешь есть, ничего не умеешь, что заступиться за тебя некому.
— Зачем за меня заступаться? — крикнули вдруг с задней скамьи. — Я сам!
— Ой ли? Сам небось только стрекача от облавы задавал, как мышонок в подворотню прятался.
— Так то от облавы… — Ребята заулыбались.
— А чем вы хуже других? Я уверена — многие лучше!
Мальчишки зашептались опять, девочки сидели спокойнее. Андрей Николаевич подошел к одной, положившей на стол бритую голову и смотрящей в окно усталыми глазами, осторожно поднял, заглянул в эти глаза — девочка сжалась, покраснела…
— Ребята, у нас с вами так много дела, — очень просто, задушевно сказала Марья Антоновна. — Через два месяца мы начнем учиться. Два месяца — шестьдесят дней. А сколько надо сделать! У нас за городом, возле Москвы-реки, огород. Правда, поздновато, но попробуем засадить его овощами. Есть морковь, лук, фасоль, обещали подбросить свеклу. У нас классы не подготовлены. Парты привезли, да половина сломана. Может, кто из вас умеет столярничать? Мастера мы пригласим, он покажет, материалу достанем… К зиме ботинок нету, а вы все разуты…
— Что же их, из тряпок тачать?
— Зачем? Достанем обрезки кожи. Нам обещали помочь на фабрике, где шьют обмундирование красноармейцам. Тачать выучимся! Тапочки веревочные, что на вас, думаете кто делал? Воспитатели сами плели. Сперва ужасно трудно было, какие-то уроды получались, а теперь… Ну-ка покажи! — Она повернулась к Дине, сидевшей рядом с Леной на скамейке.
Та торжественно и мрачно дрыгнула ногой, ребята покатились со смеха.
— Потом: девочкам надо теплые платья…
— Девчонкам? Я шить не буду, хоть убейте! — крикнул Васька Федосеев.
А его сосед, остроглазый, пропищал:
— Сапогов нету, босой прохожу!
— Босой? Посмотрю я, как ты зимой по снегу босиком попрыгаешь! Ты ведь из-под Таганрога, там-то тепло…
— А вы откудова знаете?
— Знаю. Потом: учебники у нас с вами есть, но такие растрепанные, просто срам. Можно наладить в бывшей сторожке переплетную мастерскую. Клей из крахмала, на чердаке пропасть старого хлама, картонок, папок…
— На чердаке? Хо-хо, я на чердак — хоть сейчас!
— А нам что, огороды копать? Дураков ищите!..
— Можно еще корзины из прутьев плесть! Я у корзинщика на базаре торговал.
— Фью, торговал! А где прутья драть? Лесу-то — фью…
— Так что же — значит, за дело?
Все сразу точно язык прикусили.
Марья Антоновна, задумавшись, остановилась у раскрытого окна. В него властно врывался низкий и протяжный заводской гудок.
