Парадокс Ромео - Усачева Елена Александровна (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
– Нормально так. Сначала звонит, мол, приходи, а потом спрыгивает. Нет, ну, ты скажи, нормально?
– Все вы тут ненормальные! – прошептал ошарашенный Всеволод. Больше всего его поразило обещание скорой расправы. С чего вдруг? Что он такого сделал?
– Чего ненормальные? – обиделся Соколов. – Нормальные. В следующий раз тебя рядом с Наткой увижу – бить буду. Понял?
– Понял. – Всеволоду стало скучно. – Почему нельзя просто учиться?
– А чего? Мы не учимся, что ли?
– Учитесь.
– Вот так вот, – удовлетворился Соколов. Изобразил на лице желание закрепить успех, но ничего больше не сказал.
На школьном дворе стало пусто. Дворник скреб примерзший снег около ступенек. Что-то было еще. Какая-то фраза, зацепившаяся за сучок.
– Как ты сказал? – вспомнил смутившие его слова Всеволод. – Наташа тебе позвонила?
– Ну да. А чего?
Всеволод демонстративно развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел по дорожке.
– А чего? – кричал ему в спину Соколов.
В целом, конечно, ничего. Конечно, белая никакая не пешка. Самая настоящая ладья или слон. Это Соколов пешка. Ему позвонили – он прибежал. Увидел противника – кинулся в бой. А позвонила она, выходит, сразу, как увидела Всеволода. Ну ладно, этот сет он все равно выиграл. Но белую надо держать в голове. Мало ли что опять выкинет.
Дорожка уперлась в проезжую часть. Все торопились перебежать ее, успеть на автобус, подходящий к остановке. Всеволод тоже торопился, но пока еще не мог понять куда. Ясно только, что школу ему пока придется прогуливать, а может, снова уйти. Уйти совсем, чтобы потеряли. Сказаться больным, подготовиться к кругосветному путешествию и пешком отправиться в Камбоджу.
Но пока все равно идти было некуда. Дома мама и еще не ушедший в институт отец. В этой школе белая и сумасшедший девятый класс. Что у них будет дальше? Раковину били, из окна прыгали, отличника потеряли… Может, они решат выйти на тропу войны и начать бить восьмые классы? Гимназия?.. В гимназию хотелось. Там было все правильно, а главное – спокойно. Но в гимназию без телескопа, того самого телескопа, что они взяли, а не какого-то чужого, лучше не соваться. Оставалась музыкальная школа. Утро, занятий почти нет, можно найти свободный кабинет и немного порепетировать.
Свободного кабинета не нашлось, зато Всеволода пустили в актовый зал. В маленьком двухэтажном особнячке музшколы актовый зал ютился под самой крышей. Крыша эта часто протекала, поэтому паркет в зале местами потемнел и от сильного удара ногой рассыпался на пазлики. Десять рядов разнокалиберных стульев выстраивались в рыхлый зрительный зал. Рояль стоял на возвышении. От линялого паркета здесь остро пахло сырым тальком. От стульев, которые редко когда бывали полностью заняты, веяло тоской.
Всеволод поднялся на сцену, посмотрел на молчащий инструмент. Черный зев рояля был закрыт, клавиши спрятаны. Сейчас он был похож на добродушного бегемота, уснувшего в теплой воде. Всеволод положил на крышку перед собой планшет. Интересно, в Камбодже живут бегемоты? А крокодилы в реке Меконг водятся?
С крокодилами было не очень хорошо, в первых двух ссылках о них ничего не говорилось. Зато у Камбоджи был король. И об этом предупредили сразу. Звали его Нородом Сиамони, и был он кхмером. Не весело жилось в Камбодже, шли там постоянные войны и революции, буянили партизаны, кто-то все время пытался захватить власть. И всю эту шумиху, человеческие волнения уносила на своих волнах река Меконг. Четыре с половиной тысячи километров переваривала, перемалывала она людские эмоции, чтобы под конец, собрав воду с огромной площади, обрушить все это в Индийский океан. Оттого-то этот океан такой и неспокойный.
Всеволод наконец-то сел за инструмент и стал играть, представляя, как будет стоять на берегу широкой реки, как будет нестись серая вода, будут проплывать мимо узкие лодочки аборигенов, по берегам будут торчать сети, рыба станет биться на крючках. В общем, представлялось все это неплохо.
Не успел умереть звук, как раздались сухие хлопки.
– Неплохо-неплохо, – улыбнулся Кадим Алиевич.
– Я не знал, что вы в школе, – вышел из-за инструмента Всеволод.
– Мне позвонили. Сказали, что ты ищешь свободный кабинет. По счастью, я был рядом. Хочешь позаниматься?
Всеволод глянул на притихший рояль. Он снова стал похож на бегемота. Закрыл крышку, чтобы спрятать его белые зубы.
– Нет, я не готов.
– Последнее время для тебя это нормальное состояние.
Кадим Алиевич стоял у последнего ряда, а Всеволод все еще был на возвышении, и от этой неправильности, от этого несоответствия рождалось странное ощущение.
Преподаватель улыбался. Он смотрел, чуть подняв голову, от улыбки лицо его собралось крупными морщинами. Учитель больше не задавал вопросов, он просто ждал. И Всеволод понимал, что от него ждут объяснений, но в голову назойливо лезли бегемоты с крокодилами, шумела мутная река.
– Ты собираешься заниматься дальше?
Всеволод глянул на молчащий инструмент. Он был сыт только что выданной ему музыкой и теперь помалкивал, наслаждаясь покоем.
– Скорее всего.
Для начала надо было разрушить неправильность. Всеволод сошел в зал и, трогая рукой спинку каждого стула, мимо которого проходил, направился к учителю.
– Что же тебе мешает?
Кадим Алиевич был похож на старую черепаху Тортилу, предлагающую Буратино золотой ключик.
– Жизнь.
– Забавно.
– Она играет не по правилам.
– А какие должны быть правила?
– Все должно быть ясно и понятно, как в шахматах.
– По правилам сказки? Добро побеждает зло?
– Да.
– Добрый молодец на коне отвоевывает красную девицу?
Всеволод поморщился. Упоминания о девицах, пускай и сказочных, были неприятны.
– Не обязательно. Главное, что по правилам. Когда есть правда.
– Но правда не бывает одна. У каждого своя правда.
– Но есть же универсум. Про добро. Сильный помогает слабому. Выигрыш с наименьшими потерями. Помощь людям.
– Ты к чему ведешь? Бабушку через дорогу не перевел?
– Музыка – это гармония. Почему жизнь не может быть гармонией?
– Потому что в музыке есть семь нот, которые подчиняются одному композитору, а в жизни – каждый своя нота, и каждая хочет заявить о себе.
– Я говорю и действую как правильно. Я это могу объяснить. Но они не слышат.
– Значит, ты не являешься для них авторитетом.
– Я? Зачем мне быть для них авторитетом? Я не хочу!
– Тогда что ты хочешь?
Всеволод оглянулся на рояль. Инструмент довольно ухмылялся, как будто только что победил в невероятно сложном споре. Рождалось такое ощущение, как будто уже кто-то ему это говорил. Или это были его собственные мысли?
– Можно жить так, как ты говоришь. – Кадим Алиевич улыбался. Чему-то он был рад. – Но тогда надо заниматься только музыкой. Или только наукой. Есть ученые-затворники. К жизни сольфеджио не приложить. Жизнью руководит эмоция. А это самая непредсказуемая вещь на земле. Да! Есть еще желания. С ними тоже не все просто.
– Непонятно, почему все не хотят поступать разумно, – упрямился Всеволод, хотя спор становился бесполезным. Слишком много абстрактных слов.
– Давай лучше займемся музыкой, – рассудил преподаватель. – Тем, что более понятно.
Кадим Алиевич прошел к инструменту, движением руки предложил Всеволоду следовать за ним. Всеволод не торопился. Все было, конечно, правильно, но слегка не так.
Играл Кадим Алиевич блестяще. Он умел заражать музыкой, умел уводить за собой. В этом было что-то не от жизни, а от обмана. Как будто вместо жизни, вместо улицы с людьми, вместо друзей в школе тебе предлагают смотреть сериалы.
Он честно отзанимался, отыграл положенные произведения, Кадим Алиевич его даже похвалил, но, выйдя на улицу, Всеволод тут же спрятал руки в карманы, сжал кулаки, чтобы выдавить из пальцев музыку, прекратить ее обманный бег.
Потемнело, с неба посыпалась белая крупа, ветер резко заворачивал замерзшие частички, подбрасывал вверх, обрушивал их на головы. Всеволод прислушивался к вою ветра, надеясь разобрать в нем нужные слова. Для окончательной уверенности в том, что он делает, ему нужна была поддержка. Но ее не было. Она улетала прочь вместе со снегом. Пороша змеилась по гулкому асфальту.
