Продлёнка - Матвеева Людмила Григорьевна (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗
И вдруг Денис сказал:
— Ничего я не помогал. Он сам. До свидания, Марина.
И Денис убежал, стукая по каждой ступеньке как-то особенно громко.
А Валерка ещё посидел у Марины в пионерской комнате, здесь хорошо сидеть. Играла музыка, в аквариуме плавали золотые рыбки. Марина клеила цветную шляпу для маскарада. Шляпа была зелёная в красный горох.
Тут Марина перестала водить кисточкой по шляпе, задумчиво посмотрела на Валерку и сказала:
— Мария Юрьевна, кажется, уходит из нашей школы. Её зовут вернуться в институт.
— Уходит? Марь Юрьна? А как же мы?
— Ну что значит — как же мы? Есть другие учителя. А у неё малышка подросла, её отдадут в ясли.
— Я не согласен. Раз она наша учительница, при чём здесь институт какой-то?
— Не кипятись, Сиволобов Валерий, — задумчиво сказала Марина, — не горячись. Всё в жизни бывает. Разлуки тоже надо уметь переживать. И знаешь что? Не расстраивайся.
— Вот ещё, — ответил Валерка и пошёл домой.
Назавтра вся продлёнка знала, что Мария Юрьевна после зимних каникул уйдёт от них. Совсем. И вся продлёнка грустила.
— Довели, — сказала Катя Звездочётова, — противные.
— С нами не сахар, конечно.
— А может, останется?
— А если попросить как следует?
— Давайте уговорим.
Тут пришла Мария Юрьевна.
— В чём дело? Почему народ взволнован?
Они смотрели на неё. Валерка Сиволобов даже удивился: «Знает, а спрашивает, как будто не знает». И сказал:
— Нечестно. Сами уходите, а мы остаёмся.
— Откуда ты знаешь, Сиволобов?
— Один человек сказал.
— Ничего ещё не решено. Я ещё подумаю, — сказала Мария Юрьевна. — Садитесь готовить уроки. А то нахватаете завтра двоек.
— Не решено? — Денис заглянул ей в глаза. — Честно?
— Да честно, честно. Уймитесь вы наконец. Как вы мне надоели.
Они смотрели на неё, на свою Марию Юрьевну. У неё лицо немного насмешливое, но доброе. Они привыкли к ней. Иногда она их ругает. Требует, чтобы они были интеллигентными людьми, а у них не получается. Но так хочется считать, что она их любит. Они же это чувствуют. Она к ним тоже привыкла и не уйдёт к своим студентам. «Подумаешь, студенты», — хмыкнул Валерка. А ещё он подумал: «Надо уметь переживать разлуки».
И как раз в это время вместо серого дождя за окном пошёл самый настоящий снег, он летел крупными хлопьями, бился о стекло, ложился на серый блестящий асфальт.
Сильный человек
Люда Обручева считает двадцать второе октября одним из плохих дней в своей жизни. В этот день мама купила пианино.
Сначала ничего плохого не было.
На огромной машине привезли чёрное блестящее пианино. Два грузчика осторожно стаскивали его на землю. Мама бегала около них и повторяла:
— Ребята, ребята, тише. Не мебель — музыкальный инструмент. Ребята, я прошу.
У мамы сбилась шапка, растрепались волосы. Она ничего не замечала.
— Прошу, ребята! Осторожнее.
— Из просьбы шубы не сошьёшь, — ответил мордастый.
Другой, немордастый, засмеялся. Люда узнала его — это был отчим Жени Соловьёвой, Люда уже видела его здесь, во дворе.
— Добавлю пятёрку, — пообещала мама.
— Десятку, — сказал мордастый.
— Не мебель же, — опять засмеялся отчим, — музыка. Это надо понимать.
Разговаривать и тем более смеяться им было, наверное, трудно: они в это время держали пианино на широких лямках и эти лямки крепко врезались в их плечи.
И всё-таки они оба смотрели на Людину всклокоченную маму с таким видом, что она быстро ответила:
— Хорошо, ребята, десятку добавлю.
— Другой разговор, хозяйка, — хихикнул отчим.
Люда подумала: «До чего противный».
Пианино сразу удобно встало в комнате, которую мама называла гостиной. Папа называл эту комнату зал. Люда называла её просто большой комнатой.
Пианино стояло теперь у той стены, где раньше был книжный шкаф. Шкаф пришлось подвинуть в угол.
Люде сначала нравилось, что у них пианино. Оно сдержанно блестело чёрным лаком, в нём отражался голубой абажур. Клавиши были ярко-белые, чёрные клавиши рядом с ними казались особенно чёрными.
Люда подошла познакомиться, как с человеком. Дотронулась до клавиши осторожно. Звук продержался некоторое время и замер. Пианино отозвалось вежливо и мягко. И можно было нажать другую клавишу — новый звук, праздничный, уверенный, поплыл по комнате и растаял. А если постукать вот по этим клавишам, как будто зайчик бегает. А если по тем — медведь идёт.
— Так мы играли ещё в детском саду, — сказала Люда.
— Инструмент — не игрушка, — ответила мама. — Завтра пойдём записываться в музыкальную школу.
Папа мечтательно промурлыкал:
— Научишься играть, Людмила, будешь исполнять, что захочешь.
— Полонез Огинского, — сказала мама.
— Да. — Папа согласился без энтузиазма, а потом повеселел: — Или «Цыганочку» — ведь и «Цыганочке» научат в музыкальной школе?
— Научат, — скучно ответила Люда.
Она уже почувствовала, что ничего хорошего из этого не получится. Хотя чувство было неопределённое — так, туман набежал и пропал. Люда Обручева не любит всякие туманы, она человек определённый и ясный. Купили пианино, — значит, надо на нём играть. А чтобы играть — надо учиться музыке. Всё ясно и понятно.
Когда Люда легла спать, она ещё некоторое время помечтала. Соберутся гости. Мама подаст пирог с зелёным луком и яйцами. Они будут хвалить пирог. Тётя Клава скажет:
«Когда в доме дружно — тесто это чувствует и хорошо подходит».
Тут тётя Клава многозначительно взглянет на своего мужа, дядю Серафимыча. А он заговорит о другом:
«Хорош пирог, ой хорош. Положи мне ещё. Худеть будем завтра».
Потом мама подаст варенье из брусники. И тётя Клава скажет:
«Ну варенье! Из простой брусники, а как вкусно! Потому что с настроением всё сделано. А когда без настроения — ничего не сготовишь, всё горчит». Брови у тёти Клавы тоненькие, а голос густой.
Дядя Серафимыч будет пить чай не спеша, отдуваясь.
«Положи мне ещё варенья», — попросит он маму.
Мама положит и обязательно скажет:
«Люблю гостей и чтобы ели с аппетитом. Меня, если хвалить, я горы сворочу. Вы меня цените, я вас очень за это уважаю. Человеку похвала и оценка во как нужна!» Мама проведёт пальцем по шее.
А папа скажет:
«Что же теперь? Доску почёта дома завести? Твой портрет на неё вывесить? За пироги твои?»
Мама только махнёт на него рукой.
И вот тут тётя Клава кивнёт на пианино:
«Сколько же за рояль отдали?»
«Это пианино, — скажет мама, — рояль треугольный, Клава».
Мама назовёт сумму. Папа с гордостью посмотрит на дядю Серафимыча. Вот, мол, как живём. Ребёнка своего музыке учим, и никаких средств на ребёнка не жалеем.
И тут мама скажет обычным тоном, как будто ничего особенного не происходит:
«Люда, сыграй нам что-нибудь».
И все замолчат и станут ждать, когда Люда сыграет.
Она сначала откажется. Ни один музыкант не должен соглашаться сразу. Так считает Люда. Ну что это за музыкант — ему сказали «сыграй», он сел и заиграл! Нет, она будет говорить, что ничего ещё не умеет, недавно учится, пальцы не слушаются.
Они станут её упрашивать. Папа посмотрит на Люду с гордостью — вон как она куражится. Мы, Обручевы, все такие, с характером. Мама скажет:
«Не ломайся, Люда. Не народная артистка».
После этого можно будет сесть к пианино и медленно, сначала неохотно, заиграть. И музыка поплывёт, полетит, посыплются хрустальные звуки, зазвенят медные, тяжёлые. А серебряные поскачут, как монетки на каменных ступеньках. Пальцы забегают быстро-быстро, легко-легко.
Люда сумеет, она это чувствует. Во сне она уже играет — сначала полонез Огинского, потом «Цыганочку». А потом ещё что-то, она не знает названия — это незнакомая, новая, самая прекрасная музыка.
У Раисы Михайловны, учительницы музыкальной школы, согнутая спина. Если смотреть на эту спину, Раиса Михайловна кажется старенькой и маленькой. Но если посмотреть на её пальцы, когда она берёт аккорд, кажется, что это рука совсем другого человека — сильного, уверенного мастера.
