Красные следопыты (Повести и рассказы) - Голышкин Василий Семенович (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗
РАССКАЗЫ
ЛУННАЯ РОЩА
Случилось так, что я заблудился в лесу. Забрел в страшенную глухомань и — нездешний житель — заблудился. Лес, бывший до того веселым, приветливым, показался мне вдруг злым, нелюдимым и, главное, озорным, что на меня больше всего действовало.
Милый, тихий орешник и тот расшалился. Прицелился — бац по козырьку — и одним щелчком сшиб с меня фуражку. Я кинулся за ней — вот-вот, кажется, ухвачу, да не тут-то было... Корявая, старая сосна — ну, до шуток ли ей, прабабушка! — дала мне подножку, и я завалился на муравьиную кучу.
В довершение всего забияка дуб выстрелил мне в лоб громадным желудем, и пошел я по лесу светить даровым фонарем. Лишь сплетницам осинкам да глупой кривой ели было не до меня. Осинки трещали желтыми язычками листвы, а глупая кривая ель, вообразив себя мочалкой, со скрипом намыливала шею своей ближайшей соседке.
«Злость голове плохой советчик», — подумал я. Успокоился и стал прикидывать, в какую сторону податься, чтобы выбраться, в конце концов, из лесной чащобы.
Посмотрел направо — мухомор-светофор красным глазом подмаргивает: «Нет, мол, пути». Посмотрел налево — берлога черной пастью стращает: «Нет, мол, пути». Я рассердился и крикнул:
— Хватит шутки шутить!
Это я лесу крикнул. Для храбрости. Чтобы себя подбодрить. И вдруг слышу в ответ:
— Ты чего, дяденька, а?
Я вздрогнул. Лес вдруг человеческим голосом заговорил. Чудеса, да и только! Однако, сообразив, что чудес на свете не бывает, я обернулся на голос и увидел мальчишку лет десяти — двенадцати. Задрав кверху курносый носишко, он вприщур рассматривал меня широко расставленными глазами и беззвучно смеялся, потешаясь, должно быть, над тем, как я столбом стою перед ним и слова не могу от удивления вымолвить.
— Ты... Ты кто? — спросил я наконец.
— Я-то? Сашко с Новых Выселок, — кивнул он куда-то в сторону.
Корову пасешь?
— Не-е, — протянул Сашко. — Лес переселяю.
Мальчишка, переселяющий лес! Это показалось мне столь забавным, что я не выдержал и тоже рассмеялся — только вслух.
Вслед за мной захохотали дубы и ели и пошли катать по чаще звонкие смешинки эха: эхо-хо-хо-хо-хо-хо-хо...
Сашко надул было губы, но тут же просветлел.
— Хочешь, покажу? — миролюбиво спросил он и загадочно улыбнулся.
— Что покажешь? — спросил я.
— Увидишь. Пошли.
Сашко молодым бычком боднул густые заросли малины и скрылся в чаще. Я поспешил за ним. Зеленый тоннель, который мы пробивали своими головами, внезапно кончился, и мы очутились на просторной полянке. Что-то очень знакомое показалось мне в ее пейзаже. Я внимательно посмотрел вокруг и вдруг понял. Пепельно-серая, с легкой прозеленью, поляна была усеяна желтыми кружочками лунных кратеров. В каждом торчало по крохотному живому дубочку.
— Прямо как на Луне, — заметил я.
— Ага, — согласно кивнул Сашко: сравнение поляны с Луной ему, видимо, понравилось.
— Тут недавно пожар был, — продолжал Сашко. — Вот мы и решили пожарище дубками заселить. В честь ракеты, что на Луну летала.
— Вот оно что, — протянул я. — А вы — кто это?
— Пионеры выселковские, — ответил Сашко и, заложив в рот два пальца, оглушительно свистнул.
Лес загремел ответной трелью. Эхо? Не похоже.
— Наши, — сказал Сашко, — выселковские, дубки для переселения отбирают.
— А ну как заблудятся? — опасливо заметил я.
— Это мы-то заблудимся? — усмехнулся Сашко. — А голуби на что? Мы, как с пути собьемся, голубей пускаем.
Сашко сунул руку под ватник и с ловкостью фокусника вытащил из-за пазухи красивого турмана.
— Значит, так вот и ходите, по голубиному следу? — спросил я.
— Вот так и ходим, — кивнул Сашко, помолчав, внимательно присматриваясь ко мне, и вдруг спросил: — А ты, часом, сам не заплутался?
— Угадал, Сашко, заплутался.
Мальчик нахмурился, потом решительно протянул мне белую, как сахар, птицу и сказал:
— Бери, как раз до Выселок доведет.
Я выпустил голубя. Тот покружил над поляной, словно высматривая, куда лететь, и лег курсом на Выселки. Я пошел следом.
Лес не казался мне больше злым и нелюдимым.
И все-все, весь мир, окружавший меня, сделался по-домашнему близким и добрым: и ракета, совершающая свой урочный путь в космосе; и голубь — живой компас, — указывающий мне путь; и выселковские ребята, берущие в лесной чащобе дубки лучшего племени для своей лунной рощи...
Я шел и думал. Пройдут годы. Сотни космических чудо-птиц полетят с Земли на другие планеты. И кто знает, может быть, одна из них, возвращаясь из дальней дали, приземлится возле рощи, посаженной выселковскими ребятами.
Громадная, красивая, главами дубов достигающая солнца, роща будет шуметь на ветру и петь вечную славу нам с вами — первым строителям коммунизма на земле. А чтобы в этой песне не были забыты выселковские ребята, я и написал этот рассказ.
СВЕТЛИНКА
Степка Бебухов, беспризорный мальчик лет десяти — двенадцати, лежит на лесной светлинке и смотрит в небо. Там все так, как если бы он смотрел с неба на землю. Плывут облака-пароходы, катят облака-поезда, идут облака-солдаты — великаны с ружьями...
Всему, что видит, Степка назначает свой маршрут. Пароходам — за сине море, просить помощи у рабочих: на молодую республику со всех сторон прут враги. Солдатам с ружьями — на фронт — беляков бить. От них все зло. Поездам с хлебом... Степка задумывается, куда послать поезда с хлебом: в Москву, в Питер, подале куда, поближе? В России много где голодно.
У самого Степки желудок пуст, как подсолнух, из которого вытрясли семечки. Ремешок приходится держать на последней дырочке. Но о себе он не думает. Все его мысли о Ленине, который живет в Москве. Интересно, какой он из себя, вождь?
Степка обувает Ленина в козловые сапожки, наряжает в красный бекеш и спотыкается на шапке. Он не знает, какая шапка Ленину к лицу. Царская? Не годится. Ленин сам царю дал по шапке. Буденовка? Эта, пожалуй, в самый раз. Не такая, конечно, как у всех, а из бобрового меха, с золотой звездой, на шелковой подкладке...
Степка старается представить себе выражение лица Ленина в этом наряде: строгое, величественное и несказанно-доброе... Но гремит выстрел, и видение исчезает, как вспорхнувшая птица. Зато другая, сраженная пулей, падает рядом с мальчиком. Степка тревожно озирается.
Из леса на светлинку выходят двое. Один в пальто нараспашку, с охотничьим ружьем. Другой в шинели на всех крючках, без ружья.
У того, что с ружьем, большой лысый лоб под широким, задранным кверху козырьком и веселые глаза. У того, что без ружья, лоб как лоб, зато в каждом глазу по собаке-ищейке. Так и рыщут кругом.
— Ты один здесь?
Степка молчит.
— Один?
Степка продолжает молчать. В этом он верен всем поколениям поволжских мальчишек, теряющих дар речи при встрече с незнакомыми.
— Оставьте мальчика в покое, — негромко говорит человек с ружьем.
Собаки-ищейки в глазах его спутника куда-то прячутся, и они добреют.
Человек с ружьем поднимает птицу и говорит:
— Великолепный вальдшнеп.
Когда он наклоняется, Степка замечает: пальто у него штопаное. «Штопаный, а приказывает», — удивляется Степка.
Где-то, может быть в желудке у голодного лесовика-великана, возникает глухое урчание. Все трое настороженно прислушиваются. Светлинку, как трубу, накрывает черной заслонкой тучи. Гремит гром, сверкает молния, и вот уже по всему, что есть кругом, лупцуют барабанные палочки дождя.
Пришельцы надвигают на глаза фуражки, поднимают воротники. Степке надвигать и поднимать нечего. Он бос не только на ноги, но и на голову.
Человек с ружьем распахивает пальто и накрывает им Степку, как цыпленка крылом.
