Сохатёнок (Повесть) - Никонов Василий Григорьевич (книги онлайн полные txt) 📗
Не стерпел Бормаш, поперёк спины внука вытянул. Сел на лежанку и заплакал:
— Что ж вы со мной, шельмецы, делаете?..
Жалко Максиму брата, а ничего не поделаешь: заслужил — получай. И деда жалко.
Петя всхлипнул, побежал к бабке Фене. Бабка, как узнала, хотела идти к Лукьяну, отчитать непутёвого деда: «Это што за мода ребятёнка бить? Свихнулся с ума, старый! Сиротинка он, Петьша-то!»
За селом лежат нетронутые снега. Сюда ещё не добрался первушинский «дэтэшка» с деревянным утюгом, не разогнал с дороги полуметровый снег. Не часто ездят юмурченцы в эту сторону. Вот и не торопится тракторист.
Сохатёнок еле-еле бредёт по целине, трудно переставляет длинные ноги, дышит часто, тяжело, прерывисто.
Петя сидит на Малыше в шубе, в шапке с завязанными ушами, в оленьих унтах. Беспокойно смотрит на снежный простор. Понимает: не хватит у Малыша сил долго ехать по бездорожью, по тяжёлому снегу.
И всё-таки надо бежать. Петя боится погони, уговаривает, подбадривает. Сохатёнок старается изо всех сил.
Сегодня Петя поднялся до свету. Максим не слышал, как он ходил по комнатам, искал рукавицы. Всё приготовил с вечера: шубу, шапку, валенки. Разыскал старый отцовский подшлемник — шерстяной колпак с прорезью для рта и глаз. А про рукавицы забыл. Куда задевались?..
А задевались в неподходящее место — лежали под поленьями возле печки. Поленья загремели, чуткий Лукьян спросил: «Ты, Петруха?» — «Ага! — ответил шёпотом. — На улицу надо».
Никто не видел, как прошли по селу, свернули за новый дом бабушки Фени. Отсюда начинается лес и дорога, по ней ребята ходили за ягодами. Дорога — в снегу, кружит лесом, полянами, выводит в широкую падь. И здесь сплошная целина во все стороны.
В эту падь и заехал Петя.
Малыш стоит по колено в снегу, тяжело поводит боками. Тёплый пар валит от мокрой шерсти. Идти дальше нет сил…
Ничего не сделаешь, надо возвращаться.
Когда сохатёнок повернул обратно, Петя посмотрел на Черемную, снежную, бугристую, с ледяными прогалинами. Снежную-то снежную, да по ней бежит ровная дорога! Почему ж он сразу не повернул туда? По реке до кукшинского зимовья ехать дольше, но что из этого? Утро только начинается, к вечеру доберётся. А там дед Кукша сообразит, как быть.
Малыш напрягает последние силы, еле-еле добирается до Черемной. Последние сто метров берёт прыжками. Петя едва держится в седле.
По реке сохатёнок идёт резвее: снег на льду не такой толщины — ветер слизал. Кто-то проехал на санях в сторону дедова зимовья. А по следу шагать — не то, что по целине.
У деда Кукши Петя бывал не однажды, приплывал с отцом на моторке за рыбой для лис. Вредные эти лисы, морочливые… То им мяса дай, то рыбы! Да не какой-нибудь — хорошей. Не дашь — забастуют, есть не будут. И ничего не сделаешь, накормишь. Шкуру-то надо беречь!
В последний приезд старик подарил отцу громадного тайменя, вполовину лодки. Ели целую неделю, приглашали дядю Алексея, председателя колхоза. Хороший был таймень!
Интересное прозвище у деда — Кукша. Отец рассказывал, что Кукша — это птица, она любит разряжать охотничьи капканы. Когда в них нет добычи, утаскивает приманку. Любой охотник старается убить зловредную воровку.
Характер у деда совсем не кукшинский. Гостеприимный, добрый. Зимой и летом дед ловит рыбу лисам. Часто приезжает в село погостить. Тайга любит молчаливых, а дед — говорун.
К деду Кукше и едет сейчас Петя — пожить у него, пока все забудут про лосёнка.
Тусклое солнце ледышкой висит в мутном небе. Кряхтят мохнатые лиственницы под грузным снегом, безвольно виснут их белые лапы. Белая речка, белая тайга, белые сопки…
Быстрая белка, цокая, слетает с высокой сосны. Она теперь не чёрная, а тоже белая.
Упрямо пробирается на речку, бежит-семенит на тот берег.
То ли домой спешит, то ли в гости к кому. Если подстегнуть Малыша, свободно можно догнать. А зачем? Пусть бежит. Может, и она скрывается от кого-нибудь…
Черемная петляет по долине, горы тесней сдвигаются к берегам. Камни-громадины высятся серыми караваями. Подземная вода просачивается на лёд, расплывается матовыми пятнами. По обоим берегам белеют ледяные шапки, блестят языки замерзающей воды.
На полпути, возле скалы-сиротки, Петя останавливается передохнуть. Вынимает из кармана два куска хлеба. Один ест сам, другой даёт Малышу. Подмороженные горбушки запивают холодной водой. Теперь можно терпеть до самого зимовья.
Не так далеко остаётся до зимовьюшки. Вон за той сопкой Черемная поворачивает на юг. За ней должна быть ещё одна сопка. А за той, рядом с протокой, стоит дедова избушка. Если поднажать, часа через два будут на месте.
Беда, как всегда, случается нежданно. Малыш минует одну наледь, вторую… В третью ухает по самый живот. Не удержавшись, седок летит через голову лосёнка, падает в ледяную воду. С минуту барахтается в ней, с трудом выползает на твёрдый лёд. Сгоряча не чувствует ушиба. Но мокрые лицо, руки сразу охватывает жгучий холод.
Малыш выпрыгивает из воды, стоит рядом, понуро опустив голову. Всё время осторожничал, ступал не торопясь. А тут недосмотрел…
Петя вытирает лицо, руки о шерсть лосёнка. Шуба, шапка, валенки скоро покроются ледяной коркой, мороз поползёт по всему телу. Надо развести костёр, обогреться, обсушиться. На этот раз он не оплошал, взял коробок спичек. Скорее к берегу, дров там сколько хочешь!
Бежит к высокой круче, к поваленной сосне. Здесь ветер тише, ветки суше. Сперва наломать на растопку, потом принести потолще, а после — совсем толстые. Скорей, скорей, в работе разогреешься!
Теперь можно поджигать. Поджигать-то можно, да чиркает, чиркает — ни одной искорки. Полкоробки истёр — никакого толку.
Опять недодумал Петя-таёжник. Надо было положить спички в полиэтиленовый мешочек. А уж если так случилось, потёр бы намокшие головки о сухие волосы — о свои, о сохатёнковы. Бывает, зажигаются.
Сколько времени даром потерял! Километра бы три проехали.
— Эх ты! Я тебя спасаю, а ты меня топишь!
Петя бросает коробок, садится в седло, погоняет сохатёнка. Теперь одна надежда: побежит прытко — Петя не успеет замёрзнуть. Шевелись, шевелись, мохноногий, спасай хозяина!
Рукавицы мокрые, руки стынут быстро. Это ладно, их можно греть о шерсть лосёнка. А лицо? А ноги? Ноги начинают замерзать. Вода попала в валенки, промочила портянки. Пожалуй, не добраться ему до деда Кукши: что-то медленно бежит Малыш.
Это Пете кажется — медленно. Все силы отдаёт лосёнок размашистому бегу. Так припустил, что волк не догонит. Только бы Петя продержался, не окоченел бы раньше, чем появится зимовье. Торопись, торопись, белоногий!
Что-то непонятное творится с седоком. Сначала было холодно, теперь стало теплей. Липкий сон туманит голову, сопки сливаются с белыми долинами. Сплошное белое пятно стоит перед глазами. Выплывают Максим с Чубаровым, удивляются, как он решился убежать. А ведь слово давал, честное слово…
Как решился? Ради Малыша. А честное слово не давал, потому что знал: всё равно спрячет сохатёнка.
Странно: ни Максим, ни Чубаров не ругают Петю. Говорят, а не ругают. Смотрят, качают головами: мол, сам понимаешь, что ты натворил.
Только исчезли Максим и Чубаров — появился дед. На костылях, с забинтованной ногой. Раньше у деда борода и усы были бурые, а теперь белые-белые. Как снег, по которому прыгал сохатёнок. Гладит внука по голове, а сам плачет: «Ты же, Петруха, до смерти замёрз, почему на лосёнке сидишь?»
Петя встряхивается: чувствует — вот-вот заснёт. А спать ему нельзя, никак нельзя на таком морозе. И отец говорил: «Главное, когда замерзаешь, — прогнать сон».
Сколько ещё нужно ехать? Летом бы узнал, сейчас трудно — всё скрылось под снегом. Ну и пусть, зачем ему приметы? Вот когда подремлет, станет лучше. Спать не надо, это правильно, а подремать… почему бы нет?
