Горячие гильзы - Алексеев Олег Алексеевич (бесплатные версии книг .txt) 📗
Партизан взял наши диктанты, бережно положил в полевую сумку. Мы поняли, что не только учимся, но и немного воюем.
ВАСИЛИЙ ИЗ ПЕРЕТЁСА
Три дня занятий не было: с утра до вечера над холмами кружили немецкие самолёты. Любого, кто шёл или ехал по дороге, пилоты считали партизаном. Пожилая женщина везла в город больную мать. С самолёта расстреляли обеих женщин и коня. В Носовой Горе взрывом бомбы сдвинуло с места дом. Люди чудом уцелели…
Среди бела дня партизаны не решались показываться в лесу и в поле. В нашем доме до глубокого вечера просидели пятеро бойцов. Вместе со всеми был Василий из деревни Перетёс.
В округе его считали богатырём. Люди рассказывали, что он на спор остановил мельничное колесо. Противотанковое ружьё в руках Василия казалось лёгонькой одностволкой.
Партизаны разговаривали, курили…
Натужно гудя, самолёт кружил над деревней, чуть ли не задевал колёсами крыши.
— Вась, а Вась, — сказал один из партизан. — Иди, сбей эту тарахтелку!
— А если промахнусь? — нахмурился партизан. — Немец всю деревню сожжёт.
— Стрелять не надо, — весело продолжал парень. — Дай разок ружьём по хвосту, ему и крышка.
Разведчик улетел, но он мог вернуться в любую минуту. Шутливый партизан устроился с Василием, прищурясь спросил:
— Вася, а как это ты от полицейских убежал, связанный ведь был? Верёвки развязались, что ли?
— Да-а, развяжутся… И не верёвки были, гужи ремённые. Раненый был, а то не дался бы. А дружка Петра с ног сбили. Ростом-то он — с валенок. Разбили так, что идти не мог, волокли. Заперли потом нас в сарай, поставили часового. А сами пошли коня искать, чтобы нас в комендатуру везти. К коменданту.
— Да, поговорили бы с тобой, шомполами…
— Поднатужился я, гужи и треснули. Снял слегу, сунул конец в оконце, и — раз! — стена на целый аршин раздвинулась. Закрепил вагу, взял Петра под руку, пролез в разъём и — в лес родной!
— А часовой куда смотрел?
— Замок охранял, ясное дело!
— Вася, говорят, ты и в Ленинград ходил с обозом? Когда продукты везли.
— Ходил. Медаль мне за это вышла. Как какой конь застрянет — меня зовут. Сниму шубу — и за дело!
Я ещё раз взглянул на Василия. Шуба была ему по колена, как полушубок, валенки такие, что в любом уместился бы наш Серёга.
— И откуда ты такой взялся? — улыбнулся молодой партизан.
— В округе крупного народа от века много. Крепость в древности была, вот и брали кто покряжистее.
Когда стало темнеть, партизаны ушли.
На другой день вновь начались уроки. После уроков я убежал с мальчишками на озеро, где партизаны ловили неводом рыбу. Невод был тяжёлый, но верёвку вместе со всеми тащил Василий из Перетёса, и всё шло как по маслу. И вдруг — остановка. Лица партизан стали хмурыми, кто-то коротко помянул нечистую силу.
— Зацеп, — вздохнул старший из партизан. — Похоже, за камни…
— Зацеп так зацеп, — усмехнулся Василий.
Не раздумывая, он сбросил шубу, снял шапку, валенки и одежду, босиком подошёл к проруби, опустился в воду, нырнул.
Пока Василий не вынырнул, никто не проронил ни слова.
— Всё, можно тащить. — Василий тряхнул мокрой головой, рывком выбрался на лёд, мигом оделся.
— Теперь бы мёду, чаю горячего!
Василия увели в деревню, а партизаны вновь взялись за верёвку. Вода закипела, и на лёд легла мотня невода, полная рыбы. Алели брусничные плавники краснопёрок, на глазах светлели лини, билось живое серебро плотвы, изгибались в кольцо щуки и окуни.
Рыбу укладывали в мешки, в ивовые корзины.
— Всем хватит, — сказал командир. — И нам, и населению.
Пожилой партизан с тревогой посматривал на небо.
— Как бы тарахтелка не прилетела…
— Не прилетит, — успокоил его молоденький боец. — Вчера наши из пулемёта били. Подбили вроде бы, сразу за лес потянул.
— Отремонтируют, — вздохнул пожилой партизан.
И в ту же минуту послышался отрывистый стрекот. Он становился всё громче, и над деревней пронёсся самолёт, похожий на огромную зелёную стрекозу. Зло стрекоча, самолёт повернул в сторону озера.
Люди бросились врассыпную, партизаны залегли, вскинули карабины и автоматы. Сухо затрещало — с самолёта бил пулемёт.
Я лежал в снегу возле береговых кустов, от страха пополз под кручу. И тут я увидел Василия. Он стоял на коленях возле изгороди, целился с упора в самолёт. Чёрное противотанковое ружьё гулко ухнуло, и вдруг стало тихо: мотор самолёта замолчал. В ярости лётчик дал длинную очередь, показал сквозь стекло Василию тугой кожаный кулак.
Василий вновь прицелился, и из самолёта повалил густой бурый дым. Дымя, аэроплан пронёсся над лесом, врезался в заваленный снегом холм. Ослепительно сверкнуло, поднялась целая туча дыма.
— Самолёт сбили! Самолёт сбили! — По озеру бежал Саша Андреев, от радости размахивал руками…
Потом я с мальчишками был на том месте, где упал самолёт. На скате холма лежали обломки самолёта, разбитый мотор, искорёженный пропеллер. Я набрал полные карманы болтов и немецких патронов.
— Подумаешь, — сказал Серёга, когда я выложил на стол принесённое.
И достал из-за пазухи две золотистые гильзы от противотанкового ружья. От того самого, из которого стрелял Василий.
КЛАД
Всё хуже становилось с едой. Хлеба у нас почти не было, картошку мать берегла для посадки. Не слаще жилось и нашим соседям.
На озере с утра до вечера морозились рыболовы. За крючок любой из них мог отдать котелок плотвы. Ловили поближе к береговым зарослям: а вдруг прилетит немецкий самолёт?
Мальчишки ставили силки на серых куропаток, собирали в лесу мёрзлую рябину для пирогов. И мы с матерью делали всё, чтобы как-то спастись от голода. Решили ловить зайцев, которые целую зиму хозяйничали в нашем саду. Косые не пощадили ни яблоньки. Мать вырыла в сугробе яму, положила над ней крест-накрест три хворостинки, закрыла их соломой и засыпала снегом. Для приманки положила морковку.
Чуть свет спешили мы к западне. Сердце замирало от волнения, но морковка каждый раз оказывалась нетронутой. Ночным воришкам хватало яблоневой коры.
О том, что в ловушке кто-то есть, ликуя, сообщил нам с матерью Серёга. Втроём мы бросились в сад, и мама достала из ямы дрожащего от ужаса зайчонка-белячка. Точно такого, как тот, которого приносили в школу. Серёга взял зайчишку на руки, крепко прижал к себе:
— Никому не отдам. Нельзя его убивать!
Зайчонок вдруг встрепенулся, вырвался из рук братишки. И в лес — прямым ходом.
— Убежало наше жаркое… — сказала мать с грустной улыбкой.
Серёга затосковал, гулять больше не захотел, поплёлся домой.
В тот день мать куда-то ушла и долго не возвращалась. Мы с братишкой решили поставить самовар. Лучины долго не разгорались. Пришлось надеть на самовар старый сапог. Получилось похоже на кузнечные мехи. Я нажал рукой на подошву, и в самоваре загудело…
Кипяток заварили сушёным брусничным листом, достали из сундука ржаной сухарь, луковицу и холстинку с солью. Соль была грубого помола. Луковицу разрезали на две части, сухарь размочили, разломили пополам. Солёный чай пили не спеша, закусывая то сухарём, то луком.
— Чаёвничаете?
На пороге стояла мать. Под мышкой у неё был скатанный брезентовый мешок, в правой руке — плотницкий отцовский топор. Рядом с матерью стояла тётя Паша Андреева. Она была в мужском тулупе и огромных валенках. Через плечо переброшена двуручная пила.
— Мам, ты куда? — встрепенулся Серёга.
— В лес идём. Клад искать!
Я верил в клады. Давно, ещё совсем маленьким, я слышал от бабушки, что если увидишь белый камень, а на нём выбита подкова, то знай, рядом закопано золото. В земле много добра лежит. Когда идёт война, люди прячут от врагов всё, что могут.
— Пойдёшь с нами? — Мать коротко взглянула на меня.
