Посмотрите - я расту - Алмазов Борис Александрович (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
Запомни главное: ты — русский, ты — советский человек, ты сын честных людей. А потому никогда не клони головы!
Ты, наверное, не помнишь. Но я тебя видел! Мы пошли в прорыв около нашего города, когда фашисты побежали. И я шёл мимо нашего дома. И всё смотрел, смотрел на него. Вдруг в первом батальоне стали кричать „ура“. И я тебя увидел. Ты стоял на бугре и махал нам шапочкой. Я узнал бабушку, она никак не могла вскарабкаться на склон. Это был ты, мой сын. Ты нам кричал или пел. Мы очень торопились. Мы почти бежали, потому что нужно было догнать фашистов, пока они не успели окопаться и занять оборону. Я не мог выйти из строя. Но я узнал тебя!
Мы шли бить врага, и ты провожал нас в бой!
Тебе очень рано придётся стать взрослым, чтобы заменить нас… — тут опять было зачёркнуто. — Помни, человек становится взрослым, когда начинает думать. Учись думать!
Жалей маму, бабушку. Жалей всех людей. Заступайся за слабого. А трудностей не бойся. Если трудно, — значит, ты плывёшь вперёд. Легко только тому, кого по течению сносит и он не борется. Если трудно, значит, ты растёшь. Будь Высоким и Гордым. Мой сын, моя кровь — Борис Степанович Хрусталёв — русский человек!
Если тебе будет одиноко, посмотри на звёзды. Мы здесь на фронте смотрим на них и думаем о вас. Посмотри на звёзды — это я смотрю на тебя!»
Дальше была нарисована карандашом кривая пятиконечная звезда с лучами.
Я читал и читал это письмо, я его уже выучил наизусть. И всё повторял про себя: «Борис Степанович Хрусталёв — русский человек». Меня ещё никто не называл по имени-отчеству, и это звучало торжественно и гордо.
Мальчишки смеялись надо мною, говорили, что это я всё по рассказам представляю, как на бугре стоял и махал войскам на прощанье. А я помню! Мой папа подтвердил, что я помню. Он меня видел. Какое счастье, что он меня видел!
Я всё никак не мог уснуть. Всё ворочался. Мне хотелось опять и опять перечитывать письмо. Но мама сказала: «Это не такое письмо, чтобы читать его каждый день», — и убрала его в комод.
Звёзды заглянули в окно. «Это я смотрю на тебя!» — я словно услышал голос папы. И не только папы, но и Гриши, и дяди Толи, и конюха Николая, и товарища Кляйста.
Я встал и, тихонько ступая на половицы, чтобы не разбудить маму, подошёл к портретам.
Дедушка, дядя и папа смотрели на меня с фотографий. Дедушка в пенсне, как у писателя Чехова, щурился, словно спрашивал: «Ну-с, как дела, молодой человек?»
Дядя улыбался широко и весело. Лихая пилотка была сдвинута на бровь. «Не робей, парень!» — подмигивал он мне.
А папа смотрел строго и серьёзно. «Кем ты вырастешь? спрашивал он. — Не клони головы. Правда на твоей стороне! Расти скорее!»
Крашеные половицы холодили мне пятки, длинная ночная рубашка, от которой я совсем отвык в лагере, щекотала мне щиколотки.
Лица на портретах, освещённые луной, жили.
И тогда я сказал им:
— Не беспокойтесь за меня! Посмотрите — я расту!
