Образование Маленького Дерева - Картер Форрест (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗

Толпа вокруг политика стала рассеиваться, так как все уже, можно сказать, согласились, что лучше всего будет послать политика в город Вашингтон для обуздания католиков. Политик раздавал листки бумаги. Хотя мне он не дал листка, я нашел валявшийся на земле. Там была его фотография, на которой он улыбался как ни в чем не бывало (будто в городе Вашингтоне все хорошо) и выглядел удивительно молодо.

Дедушка сказал, что готов идти домой. Я положил фотографию политика в карман и повел теленка вслед за дедушкой. Продвигаться было довольно трудно: теленок едва переставлял ноги. Он пошатывался и спотыкался, и я тянул за веревочку изо всех сил. Я боялся, что тяну слишком сильно, и мой теленок упадет.

Я уже начинал беспокоиться, удастся ли мне вообще довести его до дома, и заподозрил, что, может быть, теленок больной… хотя и стоит в сто раз дороже цены, которую я за него заплатил.

Когда мне удалось взобраться на вершину первого гребня, оказалось, что дедушка уже почти спустился в ложбину. Я понял, что сильно отстал и сейчас потеряю его из виду, и я закричал:

— Дедушка! Ты когда-нибудь встречал католиков?

Дедушка остановился. Я потянул теленка что было силы, и расстояние стало сокращаться. Дедушка дождался, пока мы с теленком его догоним.

— Одного видел как-то, — сказал он, — в столице департамента.

Мы с теленком поравнялись с ним и изо всех сил отдыхали.

—.. Одного видел, — продолжал дедушка, — и, пожалуй, он был не такой уж страшный… хотя, как я понял, у него что-то не заладилось… воротник у него был перекручен задом наперед, так что, скорее всего, он был здорово пьян, раз этого не замечал. В остальном он мне показался довольно безобидным. Дедушка сел на камень, и я понял, что он собирается над этим поразмыслить, чему я был очень рад. Мой теленок вытянул передние ноги и порядочно задыхался.

— Так или иначе, — сказал дедушка, — если взять нож и целый день потрошить политика, то и тогда не найдешь ни крупинки правды. Ты наверняка заметил, что сукин сын ни слова не сказал о том, чтобы отменить налог на виски. Или о ценах на кукурузу. И вообще — ни о чем важном.

Что было правильно.

Я сказал, что заметил, что сукин сын не сказал ни слова.

Тут дедушка мне напомнил, что новое выражение «сукин сын» — бранное и абсолютно не годится в употребление при бабушке. Дедушка сказал, а священники с монахинями пусть себе спариваются хоть целыми днями. Он сказал, это их личное дело, которое его ни капли не касается и волнует ничуть не больше, чем спаривание оленей и олених.

Что же до того, чтобы скармливать приплод собакам, никогда, сказал дедушка, не наступит день, когда олениха — или женщина — отдаст своего детеныша собаке, так что он знает, что это ложь.

И это правильно.

Я почувствовал, что мое отношение к католикам начинает меняться к лучшему. Дедушка сказал, что нет никакого сомнения, что католики хотят добраться до власти… но, сказал он, если у тебя есть боров и ты не хочешь его лишиться, позови его сторожить дюжину добрых людей, каждый из которых не прочь его украсть. Тогда, сказал он, боров будет в такой же безопасности, как у тебя на кухне. В городе Вашингтоне, сказал дедушка, все такие мошенники, что должны постоянно друг за другом присматривать.

Дедушка сказал, что добраться до власти пытаются многие, и собачья грызня продолжается в любом случае, с католиками или без. Он сказал, что хуже всего в городе Вашингтоне то, что в нем слишком много проклятых политиков.

Дедушка сказал, что, хотя мы и ходим в церковь баптистов-ортодоксов, он меньше всего хочет видеть ортодоксов у власти. Они, сказал дедушка, запретят виски ко всем чертям, — кроме, может быть, малой толики, которую припрячут для себя. Он сказал, оказавшись у власти, они засушат всю страну.

Я тут же понял, что, помимо католиков, есть и другие опасности. Если к власти придут ортодоксы, у нас с дедушкой отнимут наше ремесло, и, вполне может быть, мы умрем с голоду.

Я спросил дедушку, не может ли быть такого, что воротилы и толстосумы, которые стряпают виски для любителей пахучих бочек, тоже хотят прийти к власти, чтобы убрать нас с дороги, — имея в виду, какой урон мы наносим их доходам. Дедушка сказал, что, без всякого сомнения, они только об этом и думают, давая взятки политикам практически каждый день в городе Вашингтоне.

Дедушка сказал, что точно можно сказать только одно: индеец никогда не придет к власти. Что, скорее всего, верно.

Пока дедушка говорил, мой теленок лег на землю и умер. Он осел на бок, и все было кончено. Я стоял к дедушке лицом, держа в руках веревочку. Дедушка вытянул руку и указал мне за спину:

— Твой теленок умер.

Он так и не признал себя владельцем половины теленка.

Я опустился на колени и попытался приподнять теленку голову, помочь ему встать на ноги, но он повис у меня на руках. Дедушка покачал головой:

— Он умер, Маленькое Дерево. Когда кто-то умирает… Умер значит умер.

Теленок вправду умер. Я сел на корточки и посмотрел на него. Пожалуй, в моей жизни, сколько я себя помнил, наступил самый тяжелый момент. Не стало пятидесяти центов, и больше не будет красной с зеленым коробки конфет. А теперь нет и моего теленка, — который стоит в сто раз дороже, чем я за него заплатил.

Дедушка вытащил из-за голенища длинный нож, вспорол теленку живот и извлек печень.

— Видишь, печень вся в пятнах: теленок был больной. Нам нельзя его съесть.

Мне показалось, что нельзя сделать уже ничего на свете. Я не заплакал, но удержался с большим трудом. Дедушка стал на колени и снял с теленка шкуру.

— Пожалуй, бабушка даст тебе дайм за шкуру, — сказал он, — скорее всего, она найдет ей применение. А сюда мы пошлем собак… они могут съесть теленка.

Похоже, это было все. Ничего больше нельзя было сделать. Я брел за дедушкой по тропе — со шкурой моего теленка в руках — до самого дома.

Бабушка ничего не спросила, но я ей объяснил, что не могу положить пятьдесят центов обратно в кувшин, потому что потратил их на теленка — которого у меня нет. Бабушка дала мне за шкуру дайм, и я положил его в кувшин.

В тот вечер мне было трудно есть, хотя я любил толченый горох и кукурузный хлеб.

За столом дедушка посмотрел на меня и сказал:

— Понимаешь, Маленькое Дерево, нет другого способа дать тебе учиться, кроме как разрешать делать все самому. Если бы я тебя остановил, когда ты покупал теленка, ты бы всегда думал, что надо было его купить. Если бы я сказал тебе его купить, ты обвинил бы меня в том, что теленок умер. Учиться можно только на опыте.

— Да, сэр, — сказал я.

— А теперь скажи, — заключила бабушка, — чему ты научился?

— Никогда не торговать с христианами!

Бабушка засмеялась. Я не видел в этом деле ничего смешного. Дедушка застыл, как будто в него ударила молния, но потом захохотал так, что даже поперхнулся кукурузным хлебом. Я догадался, что научился чему-то смешному, но так и не понял, отчего они так развеселились. Бабушка сказала:

— Ты хочешь сказать, Маленькое Дерево, что, скорее всего, в следующий раз будешь осторожнее, когда кто-нибудь начнет пускать тебе пыль в глаза.

— Да, м'эм, — ответил я. — Скорее всего.

Я ничего не знал точно… кроме того, что потерял свои пятьдесят центов. От усталости я заснул прямо за столом и упал в тарелку с ужином, и бабушке пришлось отмывать мне лицо от толченого гороха.

В ту ночь мне приснилось нашествие ортодоксов и католиков. Ортодоксы сломали нашу винокурню, а католики съели моего теленка.

Был и высокий христианин, он щурился на все это и улыбался. Он держал в руках зеленую с красным коробку конфет и говорил, что, хотя она и стоит в сто раз больше, он уступит ее мне за пятьдесят центов. Которых у меня не было — пятидесяти центов, — и купить ее я не мог.

Магазин на перекрестке