Товарищи - Меттер Израиль Моисеевич (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗
А кара всё не приходила. Кончился урок русского языка, потом были политзанятия, на которых преподаватель тоже вызывал ребят и спрашивал их о положении рабочего класса в России в конце девятнадцатого века.
На некоторые вопросы преподавателя мог бы ответить и Костя. Ему даже хотелось, чтобы его вызвали, когда речь шла о том, как рабочие в отчаянии, не находя правильного выхода, ломали машины на заводах и устраивали мелкие неорганизованные бунты. Костя мог бы ответить гораздо лучше, чем Сеня Ворончук, который тянул изо рта фразы, как будто они застревали в горле.
Но Костю не вызвали к доске. Его всегда умудрялись вызывать именно тогда, когда он ничего не знал. Другим как-то везло: знают на копенку, их как раз на эту копейку и спрашивают. А когда человек в кои веки мог бы отлично ответить, в его сторону даже не смотрят, а потом еще возмущаются, если он нахватает двоек.
Несколько раз Костя собирался поднять руку, когда преподаватель задавал вопрос, но из гордости так и не сделал этого. Не станет он выскакивать и подлизываться.
Для того чтобы подготовиться к сопротивлению, ему очень важно было сейчас копить всё больше и больше обид. Не зря он сорвал «молнию»; сами виноваты, довели его до этого, а теперь, пожалуйста, расхлебывайте.
Насторожившись, он ждал, что на большой перемене его уж непременно потянут к директору, к замполиту, к завучу или по крайней мере кто-нибудь из ребят, скорее всего Петя Фунтиков или Митя Власов, начнет его укорять, и тогда он им так ответит, что чертям тошно станет.
Нет, его никуда не звали и никто к нему не обращался. Заглядывала в класс секретарь комитета комсомола, разговаривала о чем-то с Фунтиковым, с комсоргом Ворончуком, но в сторону Кости они даже не смотрели.
После занятий было какое-то комсомольское собрание в группе, но вряд ли там стоял вопрос о Назарове; его не просили остаться, хотя он нарочно всё время старался попадаться на глаза, ощетинившийся и готовый к отпору.
Так он и ушел домой.
Чтобы хоть на ком-нибудь сорвать злость и неудовлетворенное самолюбие, Костя вечером сказал уставшей матери:
— Я сегодня «молнию» сорвал.
— Какую молнию, Костенька? — не поняла мать.
Сообразив по его тону, что он совершил что-то недозволенное, мать на всякий случай ахнула.
— Ну, чего? — грубо сказал Костя, который только того и ждал, чтобы кто-нибудь начал его укорять.
Но измываться над матерью ему вдруг стало неинтересно; она слишком скоро начинала плакать, победа доставалась легко и без боя.
Он только предупредил ее:
— Завтра парадное платье надевай, к директору позовут.
И назавтра тоже ничего не произошло. «Притаились, — думал Костя, — измором берут».
Был день практики, делали ножовку. После истории с загубленным молотком прошло много времени, и Костя с тех пор работал, как говорили ребята, прилично. Отношение мастера Матвея Григорьевича к нему было сдержанным. Если Костя делал работу хорошо, Матвей Григорьевич хвалил его, но, как казалось Косте, в слишком коротких выражениях. Во всяком случае, когда его ругали, разговоры бывали гораздо длиннее.
Костя ждал всё время, что мастер-то наверняка скажет ему что-нибудь о вчерашнем происшествии. Матвей Григорьевич действительно раза три проходил мимо Кости, вдоль верстака, осматривая работу ребят, но замечания его касались только Костиной ножовки: здесь правильно, а здесь надо подпилить. И всё.
На линейке в мастерской перед обедом Матвей Григорьевич объявил предварительные результаты экзаменов.
И опять фамилия Назарова не была названа. Сказано было только, что в группе имеется двойка, а уж Костя сам догадался, что она принадлежит ему.
Он начал уже уставать от этого двухдневного напряжения и поэтому почти обрадовался, когда его позвали наконец к замполиту (так по привычке продолжали называть в училище заместителя директора по культурно-просветительной работе.)
— Назаров! — радостно сказал замполит, когда Костя остановился на пороге кабинета. — Вот хорошо, что ты пришел.
Это прозвучало так, как будто Костя зашел случайно в гости.
И еще одну мелочь отметил Костя: замполит говорил ему «ты», что он делал только в неофициальных, дружеских беседах.
— Давай-ка поближе, — сказал замполит и обратился к мастеру группы фрезеровщиков: — Простите, Николай Михайлович, у нас тут с Назаровым срочное дело, я вас попрошу зайти попозже.
Мастер сразу вышел, а замполит повернулся к Косте всем своим могучим корпусом и продолжал:
— Понимаешь, какое дело, Назаров: если ты нас не выручишь, нехорошо получится.
«Что, он не знает про «молнию»?» — с досадой подумал Костя, но замполит не давал ему опомниться.
— Экзамены подходят к концу, дело, сам понимаешь, серьезное, а у нас, как на грех, задерживается выпуск газеты. Групповые выходят, «молнии» выпускаем…
«Знает! Начинается!..» — пронеслось в Костиной голове.
— …а училищная газета задерживается. Будь другом, Назаров, выручи. Я тебе весь материал отдам, все заметки, а ты только оформи покрасивее. Краски, линейку, клей, что там еще требуется для художника, это всё купишь в магазине культтоваров. Держи деньги, не забудь взять счет, а то меня повесят в бухгалтерии.
Он протянул Косте пятьдесят рублей и, когда тот не взял их, положил деньги перед ним на стол, а сам другой рукой быстро сиял телефонную трубку и позвонил директору.
— Виктор Петрович? Ну, кажется, ушли от позора. Назаров берется в два дня всё сделать. Да нет, он уверяет, что за два дня вполне справится. Нам же важно поспеть к районному смотру стенгазет…
Замполит взял со стола пухлую папку, сунул в нее деньги и придвинул ее к Косте.
— Здесь заметки, статьи, стихи. Когда выйдешь, скажешь Николаю Михайловичу, что я его жду.
Уже с папкой в руках, Костя сказал:
— Василий Яковлевич, я «молнию» сорвал…
Замполит, очевидно, не расслышал, он просматривал какие-то бумаги и, не поднимая головы, пробурчал:
— Великолепно. Очень хорошо.
Костя вышел.
Когда через минуту в кабинет вошла управделами, Василий Яковлевич умоляющим голосом попросил ее:
— Пришлите, пожалуйста, монтера: с утра телефон не работает.
Для того чтобы его не расспрашивали, что это за папка, Костя отнес ее на вешалку, на свой номерок. Деньги он вынул и положил в карман.
Послеобеденные часы в мастерской прошли незаметно. Работа не мешала ему думать. Сейчас даже было приятно, что к нему никто не обращался. У него было дело, о котором никто не знал. Если замполит и директор никому не расскажут, он-то сам будет молчать, как рыба; пусть так никто и не узнает, что именно ему поручено выручить всё училище из трудного положения. Небось, Сеньку Ворончука не попросили, Митю Власова не попросили, а без него, без Кости Назарова, вот и не обошлись. Сенька как-то сказал, что у них на Полтавщине такому парню коров не доверили бы пасти. Он ему покажет коров. Он выпустит такую газету, что ее пошлют на выставку и повесят в рамс. Пожалуйста, потом исключайте из училища за сорванную «молнию», а он всё-таки покажет, чего он стоит.
По дороге домой Костя зашел в магазин культтоваров.
Прежде всего он оглядел витрины, соображая, что ему нужно. Был длинный и очень строгий разговор с продавщицей, которая явно не понимала, насколько серьезны покупки Кости Назарова. Трижды, металлическим голосом Костя объяснял ей, что все принадлежности художника нужны ему лично не для альбомных рисуночков, а для чрезвычайно важного дела, о котором он пока не имеет права говорить, но она, вероятно, через некоторое время об этом услышит.
Когда покупки были завернуты, Костя, глядя ей прямо в глаза, сказал:
— Напишите счет. А то меня повесят в бухгалтерии.
Матери дома не было. Костя разложил на столе заметки, но, прежде чем читать их, решил подумать над заглавным рисунком.
Паровоз не годится. Пароход и самолет тоже не годятся. Во-первых, таких стенгазет с паровозами и самолетами сотни, а во-вторых, у них-то в училище всего этого не делают. Тиски нарисовать — скучно; для этого вовсе не надо быть художником Назаровым. Токарный станок, — с какой стати? Костя-то учится на слесаря. Хорошо бы изобразить море с волнами, чаек, грозу, молнию… Когда он представил себе яркую, ломаную молнию, у него вдруг засосало под ложечкой оттого, что он вспомнил, что групповую «молнию» он всё-таки сорвал. Отогнав неприятные воспоминания, Костя продолжал придумывать заглавный рисунок.
