Светлана - Артюхова Нина Михайловна (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
Не прошло и пяти минут, как Славик уже сидел на коленях у Зинаиды Львовны и, обняв ее за шею, шептал на ухо:
— Я вас люблю!
Ирочка с озабоченным видом несколько раз выходила в соседнюю комнату и возвращалась обратно. Потом попросила Зинаиду Львовну:
— Вы зайдите к нам в спальню, там Сережа лежит, он болен, он вас еще не видел!
В спальне — в два ряда сияющие никелем и белыми одеяльцами кровати. На одной из них лежал серьезный мальчуган, подперев кулачками подбородок.
Зинаида Львовна подсела к нему:
— Чем же ты болен, Сережа?
Он ответил с терпеливым вздохом:
— Животиком.
Когда ребенок хворает в семье, сколько взрослых людей хлопочут около него, волнуются, стараются развлечь! И порой сколько капризов в комнате маленького больного!
В этой комнате тихо. Няня — за дверью. Она только иногда заглядывает проверить: спит Сережа или нет, не повысилась ли температура, приносит поесть. Она одна, а ребят двадцать человек.
Что делает мальчуган? Он даже не умеет читать. Скучает? Должно быть, ребята, когда их так много, очень возбуждаются к вечеру, и самое разумное для больного — это именно поскучать, полежать в тишине. Но не всегда хочется делать разумное.
Пока Зинаида Львовна разговаривала с ним, в спокойный, деловой шум игры ворвались высокие ноты — запищали девочки: драчун Вася опять ущемил чьи-то интересы.
На этот раз Ирочка не стерпела и дала сдачи. К писку девочек присоединился громогласный мальчишеский рев. Захлебываясь от гневных слез, Вася выкрикнул:
— Она меня ботинкой ударила!
— Неправда! — с не меньшим гневом и с сознанием своей правоты возразила Ирочка. (Она почему-то надумала переобуваться, и одна ножка у нее босая.) — Вовсе я его не била ботинкой! Я его чулкой ударила! С пуговицей!
— А мне с пуговицей больно!
Вмешалась няня — успокоила обиженных, пожурила и утешила обидчика. Сообщила кстати, что нужно говорить «ботинок», а не «ботинка», и то же самое относительно чулка. Потом самому младшему из всей компании потребовалось внеплановым образом менять штанишки.
— Беспокойный народец, — сказала Зинаида Львовна. — Должно быть, к вечеру у вас прямо голова кругом идет.
Няня, сидевшая на низеньком стуле, ответила, пристегивая помочи смущенному малышу:
— А знаете, нет!
Зинаиде Львовне понравилось, как искренне и добродушно она сказала это. И лицо у няни было приятное, чуть-чуть насмешливое, чуть-чуть усталое, с еле заметными морщинками около глаз и губ.
Терпение? Профессиональная привычка? Да, конечно. Но, кроме терпения и привычки, чтобы ответить вот так, нужна любовь.
В передней Зинаида Львовна раскрыла свой небольшой, но довольно-таки увесистый чемодан и сказала Наталье Николаевне:
— А это новогодний подарок от моих ребят вашим ребятам.
— От ваших ребят? — переспросила Наталья Николаевна. — Сколько же их у вас? Я думала, что у вас только один сын.
— Сын один, а ребят много. Пожалуй, даже больше, чем у вас в детском доме. — Она пояснила: — Ведь я в библиотеке работаю.
В чемодане оказались книги, правда не новые, но чистенькие, аккуратно подклеенные и переплетенные.
— Вот за это спасибо! — сказала Наталья Николаевна. — Читают у нас жадно. Да книги-то какие хорошие!
Зинаида Львовна улыбнулась и опять стала очень похожей на Костю.
— А разве можно дарить плохие? Я им прямо сказала: скучных книг не повезу. Если хотите дарить — только то, что вам самим нравится.
Уже в вагоне Зинаида Львовна спросила Светлану:
— А тебе не жаль уезжать от ребят, от Натальи Николаевны, от елки?
Светлана ответила честно:
— Жаль, конечно... А все-таки мне хочется к вам поехать.
— Ты не успела поужинать. Хочешь пирожков?
Каждая хозяйка печет пироги по-своему, и каждые новые, незнакомые пироги кажутся особенно вкусными. К тому же в поезде почему-то всегда есть хочется.
— А елка и у меня будет, — сказала Зинаида Львовна. — Конечно, не такая большая, как у вас в зале стоит.
Домашние пироги, ожидание праздника... А в метро и на вокзале Зинаида Львовна вела Светлану за руку — боялась, что потеряется в толпе. В поезде заботливо усадила подальше от двери, чтобы не продуло, а шубку посоветовала расстегнуть и надеть внакидку.
Это так напоминало поездки с мамой...
Первый раз Светлана думала о матери без острой боли, а с грустной нежностью.
А Зинаиду Львовну не только радовала возможность доставить девочке удовольствие. Светлану привез в Москву Костя. Она видела Костю там. С ней можно было говорить о Косте.
От Кости как раз накануне пришло письмо — новогоднее, поздравительное. Костя просил не беспокоиться о нем: «У нас сейчас тихо». Судя по газетам, так оно и было, и эта «тишина» смягчала — ненадолго! — неотвязную тревогу, с которой ни днем, ни ночью не расстается мать солдата.
По сравнению с детским домом квартира Зинаиды Львовны показалась Светлане совсем игрушечной. Две маленькие комнаты и маленькая столовая между ними. В столовой — круглый стол, узенький буфет, диван непревзойденной мягкости и почти полное отсутствие свободного пространства.
— Я на этом диване буду спать?
Диван по сравнению с другими, знакомыми Светлане диванами казался потертым, стареньким и некрасивым. Но в нем была милая старческая доброта и снисходительность. На него можно было и с ногами забраться и кувыркнуться разика два — он не обиделся бы.
— Да, придется спать здесь, — сказала Зинаида Львовна. — Костя писал, чтобы устроить тебя у него в комнате. Но он забыл, что не все разделяют его вкусы. Вот посмотри, на чем он спит, пощупай.
Светлана сделала от дивана четыре шага и очутилась в Костиной комнате.
— Понимаешь, до седьмого класса у него была нормальная кровать с сеткой, а потом решил закаляться — и вот, устроил себе... Да ты сядь, посмотри, что это за прелесть.
Светлана присела на нечто вроде кушетки, покрытое пестрым ковром.
— Да ведь это почти голые доски!
— Вот именно. У них в школе французский язык проходили, так ребята Костину кровать прозвали "quel quе chosе", то есть «что-то», «нечто», «что-нибудь». А Костину комнату звали «кэлькэшозницей».
Светлана засмеялась. Ей нравилось, что в этой маленькой комнатке все было так, будто Костя ушел куда-то совсем ненадолго. Вернется — возьмет книжку с письменного стола, или станет писать — чернила есть в чернильнице, или раскроет альбом с фотографиями...
— Хочешь, посмотри фотографии. Тут многое Костя сам снимал... А я пока ужин разогрею.
Зинаида Львовна то выходила из столовой в кухню, то возвращалась опять. Светлана раскрыла альбом.
На первой странице — Костин класс. В середине — большая учительница, а кругом нее мелкота, девочки и мальчики вместе. Ребята сидят на стульях, другие сзади стоят, а внизу, прямо на полу, — три мальчугана, сложив ноги по-турецки. Один из них — Костя,
Ох, и веселое, предприимчивое у него лицо! И надо сказать — очень мало изменился.
Рядом с учительницей, вполоборота, должно быть, первая ученица сидит, отличница на всю школу — по крайней мере, у нее такой вид — гордая! Или это просто кажется, потому что тяжелые косы оттягивают голову девочки назад?.. Очень знакомыми показались Светлане тяжелые косы, прямая линия бровей... Светлана быстро перевернула страницу.
Кэлькэшоз. На нем — Надя. Уже не маленькая девочка. Почти такая же, как та «одна знакомая», что показывал Костя, только великолепные косы не заложены узлом сзади, а свисают вперед, во всю мощь. Надя сидит властно, по-хозяйски, поджав под себя ноги, и с гордой улыбкой и чувством собственности смотрит не в учебник литературы, раскрытый у нее на коленях, а прямо в аппарат — или на того, кто снимает?
На соседней фотографии, на том же кэлькэшозе, в тот же солнечный день — Костя. Солнце успело отойти только на одну полоску обоев. На коленях у Кости все тот же учебник литературы. Внизу подпись в стихах, сделанная не Костиной рукой:
