Экипаж боцмана Рябова (Рассказы и повести) - Коковин Евгений Степанович (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Наш «Фрам-2» стоял на узкой и многолодочной речке Соломбалке.
На этой речке мы учились плавать, впервые брали в руки вёсла и поднимали на лодках паруса.
Раза три или четыре мы с моим закадычным другом Володей Охотиным выезжали на Северную Двину и на Кузнечиху. Потом Володя сказал:
— «Фрам» — это «вперёд!», это — дальние путешествия. Давай совершим путешествие! Большое, как в настоящей экспедиции.
— А куда это путешествие мы совершим? — спросил я.
— Куда? Как можно дальше от дому. Вот, например, на море.
— На Белое?
— Пока на Белое, — сказал Володя таким тоном, словно в будущем на своей тихоходной и ветхой посудине мы совершим ещё путешествия на море Средиземное или в Тихий океан.
— Экспедиция на «Фраме», — с увлечением продолжал мой приятель. — Как у Нансена!
Мы не беспокоились, что дома нас в экспедицию не отпустят: частенько и раньше выезжали на рыбную ловлю с ночёвками.
В книге «На лыжах через Гренландию», которая начиналась главой «План путешествия», мы читали: «Как молния пронеслось в моём мозгу: экспедиция… Скоро был готов тот план, который позднее был осуществлён и выполнен».
У Нансена был план путешествия. Как же мы могли обойтись без плана?!
У нас была отцовская карта дельты Северной Двины, и мы без особого труда составили подробнейший план и маршрут путешествия, сокрушаясь лишь о том, что на нашей карте не было белых пятен, не было неисследованных мест. Мы мечтали, жаждали открывать, исследовать, искать.
Карта изучена до мельчайших речушек и островков, и мы знали, какими путями поплывём. Наша экспедиция была обеспечена всевозможным снаряжением и продовольствием. На «Фрам-2» мы погрузили, кроме вёсел и старенького паруса, топор, лопату (а вдруг найдём полезные ископаемые!), верёвку, чтобы при случае тянуть шлюпку бечевой, рыболовные снасти, котелок и даже подсадную утку (неизвестно для чего — ружья не было, да и охота в это время запрещена). Не было у нас теодолита и секстана, как у Нансена, не было вяленого и солёного мяса и кофе. Но это нас не смущало: секстаном мы всё равно пользоваться не умели, а кофе не пили и дома.
Драночная корзина была заполнена сухарями, которые мы сушили и копили две недели (а вдруг зимовка!). Там же уместились два десятка картофелин и кулёк пшена, кусок солёной трески, банка с солью и ученическая тетрадь для ведения судового журнала и путевого дневника.
Словом, в подготовке экспедиции всё шло отлично, кроме… кроме того, что мы не знали, что будем открывать и исследовать.
— Не унывай, — после некоторого раздумья бодро сказал Володя, — что-нибудь откроем.
А я и не унывал. Просто мне хотелось поскорее отправиться в экспедицию. А откроем или не откроем что-нибудь — я об этом не беспокоился.
Итак, ранним июльским утром мы погрузили всё снаряжение на «Фрам-2» и отплыли. Банки на шлюпке отсырели — ночью была обильная роса. Бледное утреннее небо и неяркое, подёрнутое лёгкой дымкой солнце предвещали добрую погоду. Взмывая в розоватую высь, вёдро обещали и ласточки, и качающиеся на волне крепенькие, словно литые, остроглазые чайки.
Никакого сравнения не найти для тихого и ясного раннего утра на Северной Двине. Большая вода шла от моря вверх по реке, покрывала левобережные отмели, как говорят архангелогородцы, прибывала. И пахло морем и водорослями.
В прохладе запахи чувствительнее, а солнце едва оторвалось от далёких прибрежных ивовых кустов.
На рейде стояли океанские пароходы. Они пришли в Архангельск из разных стран за нашим северным лесом. Было рано, а на ночь кормовые национальные флаги на судах спускаются. Но в школе мы уже второй год изучали английский язык и теперь на корме пароходов кое-как читали названия портов их приписки.
— Ли-вер-пуль… Значит, англичанин, — сказал Володя.
— А это датское. Видишь, написано: «Ко-пен-га-ген».
— И ещё из Осло, из Норвегии. Это там, где жил Нансен.
Мы были довольны своими познаниями в английском языке и географии. А между тем в школе отличных оценок по этим предметам мы почему-то не получали, и преподаватели совсем не восхищались нашими успехами.
Наш «Фрам» должен был плыть вниз по Северной Двине, к морю. Но мы излишне занялись международными делами и не заметили, как наше судно сильным приливным течением снесло далеко вверх.
Против течения выгребать было трудно, почти невозможно, и потому мы решили пересечь реку в надежде, что у низкого противоположного берега вода идёт тише. А между тем солнце неторопливо, но упорно поднималось. От судна к судну побежала звонкая скляночная эстафета, что означало: время 8.00. Наступило настоящее полное утро.
— Часа через два вода пойдёт на убыль, — сказал Володя. — Не пристать ли пока к берегу?.. Разведём костёр, поедим, а потом и дальше, к морю.
Я охотно поддержал предложение друга: утомился на вёслах да и уже почувствовал голод.
Мы пристали к песчаному берегу, вбили кол и пришвартовали «Фрам». Прибывающая вода могла легко его поднять, унести, и нам угрожала участь Робинзона. Нет, мы были опытные и предусмотрительные мореходы.
— «Оставалось только разбить палатку и ждать», — подозрительно торжественно сказал Володя.
Это были слова из книги Нансена.
Палаткой нам послужил парус. Мы его и «разбили», хотя, откровенно говоря, в этом не было никакой необходимости. Погода стояла чудесная.
Ловить рыбу было бы напрасно: на большой воде рыбалка плохая, да и времени у нас оставалось в обрез. Поэтому мы принялись варить уху из трески.
Пока разжигали костёр, готовили еду и завтракали, наше судно развернуло кормой к северу. Значит, вода пошла вниз, на убыль. Теперь мы уже могли плыть к морю по течению.
Отплывая, Володя сказал:
— «Мы должны достигнуть дели, открыть, или великое море станет нашей могилой».
Я не остался в долгу и отвечал:
— «Было бы неправильно, если бы мы вернулись обратно».
Слова из книги Нансена мы использовали бездумно, не разобравшись, что они принадлежали не Нансену, а сопровождавшим его спутникам — туземцам.
Но в этом многозначительном разговоре мы утверждались в своей мысли достигнуть цели и что-нибудь открыть.
Гребли мы легонько, потому что течение всё набирало силу, и «Фрам» шёл хорошо. Мы проплывали мимо островков, поросших ольхой и ивняком. Потом потянулись штабеля брёвен, лесопильные заводы и лесобиржи, похожие на миниатюрные города с небоскрёбами. Но здесь-то, уж конечно, открывать было нечего. Отовсюду слышался шум лесокаток и лесопильных рам — больших станков для распиловки брёвен на доски. И кругом было множество людей: лесокатов, погрузчиков, речников, катерников, женщин, полощущих бельё, и купающихся ребятишек. Словом, всё здесь было давным-давно открыто и обжито. Нет, нам нужно поскорее к морю, в далёкие края…
— Володя, — сказал я, — пожалуй, дальше Белого моря нам не доплыть.
Я уже опять чувствовал усталость от вёсел. Шлюпка всё-таки была тяжела.
— Посмотрим, — отозвался мой приятель. — Вот откроем что-нибудь, тогда и увидим…
Левый, островной берег закончился. Мыс острова остался у нас позади, и река необъятно расширилась, словно по-богатырски расправила плечи, задышала свободно, могуче. Берега её расступились, стали далёкими, а лес и кусты на них слились в сплошные полосы. Вдали виднелся последний лесопильный завод.
Я оглянулся, чтобы прикинуть, сколько же мы проплыли от нашей Соломбалы, и вдруг заметил чуть повыше мыса небольшую избушку.
— Володя, — сказал я, — давай пристанем, передохнём. Вон избушка, она, наверное, рыбацкая. А потом уже и дальше.
— Давай, — согласился Володя.
Мы повернули своё судно и вскоре подошли к берегу, на котором стояло старенькое, крошечное строение, прокопчённое и замшелое. Поблизости горел костёр. На тагане висел большой котёл и нещадно парил. Значит, в избушке кто-то есть.
Неожиданно дверь избушки отворилась, и появился старик, на вид очень симпатичный и добрый. Доброта тихо светилась в его по-странному молодых глазах. А лицо было в морщинах и почему-то напоминало мне географическую карту. Эх, опять география, в которой мы с Володей были сильны здесь и почему-то слабы в школе.
