Щорс - Герасимов Евгений Николаевич (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
В то время Коля Щорс учился в железнодорожной школе. Летом почти все школьники собирались под его командой. Иной раз, когда отряд, распевая солдатские песни, маршировал по улицам Сновска, в строю насчитывалось до сотни ребят. Коля-атаман, сын отставного солдата— ратника запаса, обучал их строю в лесу, за кладбищем. Здесь было сооружено нечто вроде крепости. На валу стояли часовые. Штаб отряда помещался в доме паровозного машиниста Кваско, Колиного дяди. Тут же хранились запасы оружия. Изготовлялось оно по чертежам, которые Коля-атаман заказывал своему деду, инструментальщику паровозного депо Табельчуку. Словом, дело было поставлено на солидную ногу.
После одного из набегов отряда на помещичьи озера в управление сновской полиции прискакал посыльный с пакетом от княгини Милорадович. В тот же день к машинисту Кваско заявился сам господин пристав.
— Где ребята?
— А кто их знает. Бегают где-нибудь, может, в солдаты играют.
— А ну-ка, разыщи их. Всыплю вот я им за эти игры. Княгиню досмерти перепугали. Войска, пишет, надо вызывать, разбойники появились.
«Разбойников» нашли с большим трудом, хотя они были совсем близко: сидели в темном сарае на киносеансе. Ваня-есаул крутил ручку детского киноаппарата, выигранного отцом в лотерее. Зрители не отрывали глаз от скакавшего на простыне-экране жокея. Среди зрителей был и Коля-атаман.
Сеанс пришлось прекратить. Атамана и есаула потребовали на допрос. Они явились втроем: Коля Щорс, Ваня Кваско и его брат Тима. Это была неразлучная компания, заводилы сновских школьников.
— Это вы, разбойники, распугали всю охрану княгини Милорадович? — спросил пристав.
— Мы, дядя, играем в войну, — ответил за всех Коля Щорс.
— А с кем же вы воюете?
— А мы с японцами воюем.
— Врете, разбойники.
— Я, дядя, никогда не вру. Если у меня кто соврет, я ему завсегда сам в морду дам, — строго сказал Коля Щорс.
— А кто ты такой?
— Я атаман.
— Атаман? А ну-ка, подойди.
Пристав схватил атамана за ухо.
— Дядя, больно, отпусти, а то укушу, — тихо сказал Коля-атаман.
Пристав быстро отдернул руку и спросил у Кваско:
— Это твой?
— Племянник. Сынок Щорса Александра, машиниста.
— Выдери его, разбойника.
— А за что, дядя, драть меня?
— Не води свою банду на княжеские озера.
— Так мы же, дядя, в войну играем! Разве нельзя?
— В войну можно, а вы революцию устраиваете.
— Ничего подобного, — запротестовал Коля-атаман. — Революции только взрослые устраивают. Детей в тюрьму не сажают.
А ну тебя к черту… Выдрать! — приказал пристав и на атом закончил допрос… Драть Колю никто не стал. Он жил свободно, никем не опекаемый. После того как умерла от чахотки его мать, отец, оставшийся с кучей детей мал мала меньше, женился вторично. Коля большую часть времени проводил у своих родственников по матери — у Кваско и Табельчуков. Нередко он и ночевал у них. К мачехе Коля относился холодно, называл ее по имени и отчеству. Это испортило его отношения с отцом, который требовал, чтобы все дети называли мачеху «мамой». Колю переломить не удалось. У него был твердый, не по летам установившийся характер.
— Не могу, хоть убей меня — не могу. Я мамку свою помню, — упрямо твердил он отцу.
Детство пролетело мигом. Тринадцати лет Коля-атаман окончил железнодорожную школу. Надо было думать о поступлении на работу. Большая семья с трудом перебивалась на тридцатирублевое жалованье отца. Однако, Николай, получивший при окончании школы похвальную грамоту, принеся ее домой, сказал отцу:
— Теперь надо думать, где учиться дальше.
Эта фраза поразила отца. Она была сказана тоном, которого он еще не слыхал от сына. Его поразило, что тринадцатилетний Николай говорит о своем желании учиться дальше с такой определенностью и твердостью, как будто это действительно можно осуществить.
— Думать можно, — сказал отец, — это нам не возбраняется. А куда же, к примеру, ты думаешь определиться для учения?
— Куда примут, — твердо сказал Николай, — выбирать не приходится.
Отец усмехнулся:
— В кузницу в ученики.
Однако, твердость сына повлияла на отца, придавленного вечной заботой о куске хлеба. Он решил сходить посоветоваться с начальником депо, но, войдя в кабинет, растерялся, забыл снять шапку, и начальник депо с бранью выгнал его вон.
— Куда нам, черномазым, соваться, — сказал отец, вернувшись домой, и безнадежно махнул рукой.
Николай настойчиво расспрашивал всех знакомых машинистов, где и какие есть школы, в которых могут учиться дети рабочих. На этот вопрос никто не мог ему ответить. Наконец, Николаю посчастливилось. В его руки попала программа Киевской военно-фельдшерской школы. В примечаниях к ней было сказано, что при поступлении детям-сиротам дается преимущество.
Николай решил попытаться. Отец, узнав, что в военно-фельдшерской школе ученики содержатся на казенный счет, не возражал против поездки с сыном в Киев. С маленькими узелками в руках они долго плутали по незнакомым шумным улицам Киева, пока нашли школу. Отец не сразу решился войти в мрачное казенное здание с тяжелыми железными воротами. Сын нетерпеливо потянул его за рукав. В канцелярии военный чиновник взял заявление, документы и сухо сказал, что ответ придет по почте.
Отец и сын вернулись в Сновск, а спустя некоторое время опять приехали в Киев. Николай настоял на этом, так как обещанное извещение что-то долго не приходило.
В канцелярии школы тот же военный чиновник сообщил коротко, что в приеме Николаю Щорсу отказано ввиду отсутствия вакансий.
— Норма заполнена, — сказал он.
— Ну, что ж, — заметил Николай, выйдя с отцом из канцелярии, — приедем на следующий год. Может быть, будут свободные вакансии.
Неудачи не смущали Николая. Еще несколько раз приезжал он с отцом в Киев. В канцелярии школы их уже знали и подсмеивались над ними. Но Николаю удалось добиться своего. Экзамены он сдал блестяще, и школьное начальство согласилось принять его в счет десятипроцентной нормы, установленной для солдатских детей.
Летом, вернувшись на каникулы домой в форме с погонами, Николай поразил своих сверстников. Казарменный режим военно-фельдшерской школы наложил на него свою тяжелую печать. В шестнадцать лет он был уже совсем взрослый человек. Над верхней, резко очерченной губой чуть-чуть пробивались темные усики, в больших серых глазах, смотревших на людей пристально, чувствовалась недюжинная воля. Видно было, что в школе он научился сдерживать себя. Движения у него были резкие, энергичные. Говорил он мало, осторожно, обдумывая каждое слово.
Дома Николай по-прежнему бывал редко. Часто он бродил на озерах уже с настоящим ружьем. Скрываясь от стражи, охранявшей помещичьи угодья, он иной раз часами просиживал в зарослях камыша, по пояс в тине. Но ни разу сторожам не удалось поймать его. Он ухитрялся под самым носом у них ловить бреднем рыбу.
Рыбалка опять сблизила Николая с Митей Хвощем. Однако, и теперь, хотя давно уже не играли в войну, ссорились они частенько. Скрипач Хвощ успел уже пристраститься к водочке. Иногда он приносил ее на рыбалку.
— Эх ты, пьяница горький, — говорил Николай, выражая крайнее презрение.
— Красная девица, — с таким же презрением отвечал Хвощ.
Больше общего оказалось у Николая с есаулами бывшего его отряда — Ваней и Тимой Кваско. Они без конца могли сидеть, затаив дыхание, и слушать декламацию Николая. Пораженные его памятью, они спрашивали:
— Сколько часов ты можешь говорить стихами?
— Хоть весь вечер.
— Врешь! — в восторге кричали они.
И Николай читал наизусть «Евгения Онегина».
— Жарь теперь «Гайдамаков», — требовали бывшие есаулы.
И Николай уже охрипшим голосом, но с горящими глазами читал «Гайдамаков». Это была его любимая поэма.
Появились у Николая и новые друзья. Особенно он сблизился теперь с Казей Табельчуком, который приходился ему дядей, но был не намного старше его. Казя Табельчук славился в Сновске как живописец. Все свободное время он посвящал рисованию сновских пейзажей. Чаще всего он рисовал их по памяти, дома, когда собирались друзья. Николай декламировал или читал что-нибудь вслух, а Казя рисовал. Иногда пейзаж у него получался фантастический, но друзья всегда узнавали на картине знакомые места — берег реки или озера, опушку сновского бора или березовую рощу. С натуры он почти не рисовал, потому что не любил работать в уединении.
