Привет! Это я... (илл. Грёнтведт) - Грёнтведт Нина Элизабет (читать книги .TXT) 📗

По правде, её ёлка оказалась даже красивее моей. Я спросила — может, ей хочется поменять на другой цвет, — но она отказалась. Тогда я сказала — она ещё пожалеет, что не поменялась со мной, потому что голубые всё равно в сто раз лучше зелёных. Я сказала, что это её последний шанс, и раз так, то я НИКОГДА больше не поменяюсь с ней ничем. Сейчас или никогда! Эрленд ответила — ну и пожалуйста, я могу говорить что хочу, а она меняться не хочет.

Дрянь. Недотёпа и зануда. Я сообщаю ей, что на будущий год зелёные колпачки будут мои. Я уже записала это в своём дневнике и поставила дату, так что у меня есть доказательство — я первая сказала! Вот так вот. О-О-О! Ох уж мне эта Эрленд! Жуткая жадюга и МАЛЯВКА!

Новость

Сегодня воскресенье. Завтра первый учебный день в новом году. Когда мы с сестрой спускаемся ужинать, мама и папа уже сидят за столом на кухне. Сидят и молчат. Вроде они выглядят как обычно, но всё-таки какие-то не такие. Происходит что-то не то. Я торможу на полпути посередине кухни и смотрю на них.

— Папа остался без работы, — говорит мама и кладёт свою руку на папину.

— Чего-чего? — спрашиваю я.

— Класс! Значит, ты можешь стать ПОЛИЦЕЙСКИМ! — вопит Эрленд и начинает носиться по кухне, делая вид, что у неё в каждой руке по пистолету. — Кошелёк или жизнь! — вопит она и палит по невидимым бандитам, якобы засевшим в кухне. (Надо полагать, кухня ими битком набита — по крайней мере, так ведёт себя Эрленд; хотя вообще-то с такой стрельбой у неё давно бы уже кончились патроны.)

— «Кошелёк или жизнь»? Дура, это ведь грабители говорят! — объясняю я.

— Ода, не называй сестру дурой, — говорит мама.

— Но полиция так не говорит! А Эрленд очень глупая, — отвечаю я.

— Не называй сестру «Эрленд» и не говори, что она глупая, — повторяет мама.

Я по-прежнему стою посреди кухни. Спрашиваю папу:

— Ты сделал что-то не так? Может, плохо работал, не старался?

— Сейчас время такое, сплошные сокращения, — отвечает папа. — В моих услугах больше не нуждаются. Я поступил на работу последним, значит, должен уйти первым. Ничего не попишешь. Но всё уладится, — говорит папа и улыбается — не так, как всегда.

— Значит, у тебя больше нет работы? — уточняю я.

— Именно. Как раз сейчас и нет. Но я скоро найду другую работу, вот увидишь.

— Всё уладится, — говорит мама.

«„Всё уладится!“ — они что, никаких слов больше не знают?» — думаю я.

— Папа — безработный, — изрекаю я, ни для кого, в воздух, в основном чтобы послушать, как это звучит: «Мой отец — безработный!»

Я совсем не знаю, что мне думать по этому поводу. Смотрю на папу — может, он стал выглядеть по-другому? Расстроен? Что он собирается делать?

— Всё уладится, милый, — говорит мама ЕЩЁ РАЗ и гладит папу по руке.

— ПИФ-ПАФ! — кричит Эрленд и одобрительно кивает сама себе. Она сдувает с указательных пальцев «остатки пороха» и суёт пальцы в карманы, будто её пальцы — пистолеты. Потом забирается к папе на колени и берёт бутерброд. Я тоже устраиваюсь за столом со своим бутербродом. Мы ужинаем. Сегодня у нас намного тише, чем обычно.

Обеими руками Эрленд обнимает папу за шею.

— Тебе грустно?

— Да нет, дружочек, — отвечает он и гладит сестру по щеке. — Просто как-то странно, что вдруг — раз! — и ты без работы. Что же мне теперь придумать?..

Папа смотрит перед собой в никуда. Похоже, он что-то обдумывает. Видно, что ему не по себе. Эрленд озабочена.

— Но, папа! — говорит вдруг она. — Ты можешь делать что угодно! Ты можешь ВСЁ!

Эрленд улыбается папе и снова его обнимает. Изо всех сил.

Сестра ещё такая маленькая — она на самом деле считает, что папа может ВСЁ…

— Да, это уж точно, — отвечает папа и улыбается обычной доброй «папиной» улыбкой. — Папа может всё, — подтверждает он и подмигивает мне. (Я закатываю глаза, но ничего не говорю.)

Мысли

Я в постели, но заснуть не могу. Мне слышно, как внизу, в гостиной, разговаривают родители — серьёзно, тихими голосами. Слышно, как в соседней комнате храпит Эрленд. Она храпит в точности как Дедушка. Я лежу и думаю о жёлтых колпачках от фейерверка, о папе, который остался без работы, и о том, что скажут на это в школе. И наконец думаю про умерших Лассе и Гейра, и ещё про Дедушку.

Думаю до тех пор, пока не засыпаю.

Утренний шторм

Сегодня понедельник. Первый день занятий в январе. Интересно, кому что подарили в нашем классе на Рождество, и вообще — всё ли в школе по-старому? Или что-то изменилось? Мы не виделись друг с другом почти две недели!

Эрленд, уж точно, какой была, такой осталась. Сегодня с утра вредничает — как обычно. Ни один человек во всём мире не выступает по утрам так, как она. А сегодня она против всего. Ничего не хочет: не хочет сама доставать свою одежду, не хочет говорить за завтраком, с чем ей сделать бутерброд. Вместо того чтобы сказать нормально, что ей нужно, она мычит «М-М-М!!!» и тычет пальцем, указывая на разные начинки, а папа должен гадать — одно, другое, третье? Предложив четыре варианта, он так и не попадает в цель, подмигивает мне и говорит:

— Вот так мы с вами и живём! (Так он говорит всегда.)

Мама с папой точно самые терпеливые родители в мире!

Перед тем как идти завтракать, я запираю свой дневник на ключик и прячу его в тайник, про который никто не знает. То есть абсолютно никто.

— Эрле-е-енд! — говорю я, выйдя из своей комнаты в коридор. Она всё ещё лежит на полу и хнычет. И она всё ещё в пижаме.

— Я записала в дневник всё, что ты сказала и сделала сегодня утром, — говорю я сестре с улыбкой. Она всегда ужасно злится, когда я пишу о ней в моём дневнике.

— У-у-у-у, ЗАРАЗА! — кричит Эрленд мне вслед, пока я сбегаю по лестнице. Внизу я сажусь рядом с мамой и папой за кухонный стол. Нам слышно, как наверху громко топает Эрленд. Топает всю дорогу, до самого шкафа. Вот она спустилась и садится к столу. Джемпер на ней надет задом наперёд — нарочно, чтобы подразнить маму. Эрленд осматривает свой джемпер сверху донизу и вытаскивает наружу ярлычок, на котором написано, как стирать и прочее, — ярлычок должен быть сзади, а оказался спереди.

«Ой!» — говорит сестра, глядя на маму. Мама тоже смотрит на Эрленд, но ничего не говорит. Продолжает завтракать. Никакого раздражения, ни малейшего. Эрленд вытаскивает из карманов брюк носки и принимается их натягивать, не спеша, о-о-очень медленно. Сперва она надевает простой синий носок на одну ногу, потом ажурный розовый гольф на другую. Всё это время Эрленд смотрит на маму. Ждёт, что мама рассердится. Но мама не сердится.