Когда у нас зима - Дьякону Мирча (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗

Потом мама зашнуровывала на мне новые ботинки и наказывала за столом не чавкать, не бросать кошке куски под стол на тетины туфли, не ругаться с братом, который, слава богу, серьезней, чем я, не пить цуйку, а если кто предложит, сказать, что мне не нравится, не вставать из-за стола, даже по нужде, стараться не заснуть, если вдруг найдет сон, а если кто-нибудь спросит, сколько я прочел книг, сказать две, не говорить глупостей, а лучше всего вообще помалкивать, если попросят прочесть стишок, прочесть тот, что про платочек, а главное — не перепутать теть. Вот это мне не нравится в маме: она дает сразу столько советов, что все не упомнишь.

Мой брат был давно готов и хмурил брови перед зеркалом, искал выражение лица для матросского костюма. Нашел и прошелся с ним по двору, осторожно, на носках, чтобы не загрести в ботинки снега. Вернулся обратно и, поскольку он серьезный и примерный, взял еще и книгу в руки, пока не приедут родственники. Хорошо, у кого много недостатков, не надо все время таскать с собой книгу.

Я тоже сделал на лице матросское выражение, как у него, и мы сели на специальный стул для поджидания гостей, это такой стул, откуда гвозди не вылезают, безопасный для штанов, и мы вдвоем на нем умещаемся. У нас есть похожая карточка, где мы тоже вдвоем, а сзади замок, но там я матросистей, чем он, потому что стою раскорякой.

Пока он читал, я думал про тех четырех теть, у которых нет дядей. Задачка не из легких, потому что нормально, когда у каждой тети есть дядя, но, например, у меня есть тети, а я не дядя. Проще всего кого-нибудь спросить, но я не стану, жуть как люблю вещи, которые не понимаю.

Дорожка до калитки была хорошо расчищена, чтобы мы не упали, когда пойдем им навстречу с веселыми лицами. Даже Гуджюман спрятался куда-то, он всегда прячется, когда приезжают родственники, потому что не знает, на кого лаять, а на кого нет.

Когда просвистел десятичасовой поезд, мой брат загнул уголок страницы и пошел по дорожке здороваться. Я всегда пропускаю его первым и все за ним повторяю, это целая китайская церемония: некоторые тети не дают целовать себе руку, другие целуют тебя три раза, еще другие только один раз, одни целуют сначала в левую щеку, потом в правую, другие наоборот, и он помнит, какая как, и не путается.

Первыми пришли тетя Ко?рни, тетя А?рни и тетя Мари?. Это потому, что они всегда без багажа. Они очень веселые и, пока нас целуют, кричат маму. За ними пришли тетя А?ми и тетя Чи?чи, неразлучные и сестры, потом еще пять теть, которых я не очень различаю, и последними — старые тети: тетя Ми?ци, тетя Ви?ви, тетя Фи?фи, тетя Со?фи и тетя Э?ми, другими словами — Ми?ца, Виори?ка, Филофте?я, Софи?я и Эсмера?льда. С дядями легче, они жмут нам руки, кроме дяди Ио?на и дяди Пе?тре, которых мы любим больше всех, потому что они студенты.

Когда церемония кончилась, мой брат быстро набрал пригоршню снега и смыл с меня помаду, чтобы меня не вырвало. Он держал меня за матросский галстук и, когда я успокоился, сказал, что нам привезли в подарок два кулька конфет, но это такие конфеты, которые тверже, чем зубы, и лучше мы будем ими пуляться. У нас на крыше есть петушок, мы в него обычно пуляемся, глиняный петушок и без гребешка, но, наверно, от какой-нибудь болезни, потому что мы в него никогда в жизни не попадали.

Двор был полон, и все смеялись, не замечая, какое сегодня низкое небо. Дорожку затоптали, и мой брат Санду повел меня за руку, как на фотографии, ставить на стол последние три тарелки, которые недоставили специально для нас, чтобы все видели, как мы помогаем маме.

Пока мы помогали маме, дедушка и папа повели гостей раздеться в маленькую комнату и показать им последние мамины вышивки, наволочки и скатерти с павлинами. У нас их много, пятнадцать павлинов на подушках и двадцать на скатертях.

— Тонкая работа, только это сейчас не в ходу, жаль ее, бедняжку. И потом в деревне, без всякой перспективы...

Это мы услышали по телефону, одна «трубка» была в той комнате. Говорили две тети. Потом мы услышали, как они спускаются в подвал постучать по бочонку с цуйкой, потом все зашли в парадную комнату, где был стол. Две синицы клевали снаружи окно. Родственники кололи орехи, грызли яблоки и завидовали папе, что он живет в деревне. Они завидовали, пока не уселись за стол. Этот стол — папина гордость, он его сам сколотил и говорит, что он хорош и на свадьбу, и на поминки, мне особенно нравится, что у него в одном месте из-под крышки вылезает гвоздь и каждый раз рвет кому-нибудь платье, но папа все равно его не вытаскивает. Вот только стол, хоть и длинный, всех не вмещает, и тогда мы приставляем к нему швейную машину. Я, мой брат и мама будем есть за швейной машиной.

Когда все усаживались, то проходили мимо нас и поэтому гладили нас по головам. Головы нам мама специально помыла хозяйственным мылом. Я смотрел на дядю Аристи?ку и дядю Джи?джи, они между собой очень дружат, живут в двухэтажных домах за холмом и всегда, сколько я их знаю, представляют в лицах одну и ту же шутку.

— Кого я вижу! Ей-богу, это Аристика! — начинает дядя Дчсиджи, а тот ему отвечает:

— Бога нет, почтеннейший Джиджи.

— Это с каких же пор, а?

— С 23 августа [2], бэ!

И оба хохочут.

Я нагнулся под стол посмотреть, на кого пришелся сегодня гвоздь, но все загораживал дядя Аристика, он очень толстый, и тогда я сделал вид, что нагнулся проверить кошку. Тетя Корни как раз хрустнула пальцами и сказала:

— Натуральные яички, не то что у нас в городе!

И мама заторопилась всем положить по натуральному яичку. Все ели, улыбались и рассказывали друг другу про свою жизнь. И вот когда дядя Вили, муж тети Арни, рассказывая про свою жизнь дяде Аристике, который живет за холмом в двухэтажном доме с тетей Ами, то есть Амелией, пролил себе на брюки, мой брат протянул ему тряпку, которую он заранее приготовил, и сказал: «Пожалуйста». Это производит впечатление. Я бы мог тоже попроситься за тряпкой, но я должен сидеть на случай, если кому-нибудь захочется погладить меня по голове.

Громче всех смеются тетя Корни, тетя Арни и тетя Мари, они из Бухареста, как и их мужья, инженеры, но очень молчаливые. Мне так жалко, что из нашего стола вылез только один гвоздь!

У меня болит голова, но я ем внимательно, чтобы не запачкать швейную машину. Я не хочу, чтобы мама плакала, она и так плачет очень часто. Она единственная в нашей семье плачет.

— Как школьные успехи, милые детки? — спрашивает одна тетя, которую я не узнаю, потому что сейчас все пахнут крутыми яичками.

— Две,— говорю я и вижу, как мама от стыда опускает голову низко над тарелкой. Она очень заботится, чтобы мы росли умные и чтобы из нас вышел толк.

Все смеются, кроме маминых сестер тети Ами и тети Чичи. Они набожные, благочестивые и критикуют маму, что она не думает о нищих, не поет в церковном хоре, что одевает нас слишком нарядно и не заставляет помогать по хозяйству.

— Хорошо,— поправляет меня мой брат, но сначала чинно вытирает рот и толкает меня локтем, чтобы я тоже утерся.

Тетя напротив нас говорит, что очень важно, чтобы каждый ребенок умел читать, любил книги, формировал словарный запас и чтобы я передал ей соль, потому что она сидела на диете, а теперь хочет отыграться. Я дал ей соль и сказал:

— Пожалуйста, тетя!

Кажется, я ее потряс.

— А ты любишь читать, малыш? Что ты читаешь?

Я хотел по правде сказать, что ничего особенно не читаю, но увидел, что мама покраснела и подает знак моему брату. Мама краснеет за нас обоих, как будто и у моего брата тоже могут быть недостатки.

— Да, я много читаю, в свободное время, такие книги, как «Спартак» и «Дети капитана Гранта»,— важно сказал мой брат, и мама успокоилась.

Все удивились, кроме тети Ами и тети Чичи.

— Очень хорошие книги, браво,— сказала та же тетя, возвращая мне соль.— А ты, малыш, читаешь что-нибудь?

Если бы она сидела поближе, она бы погладила меня по голове, точно.