Мой товарищ - Каманин Федор Георгиевич (книги читать бесплатно без регистрации txt) 📗
— Вылезай, говорю! Никаких тебе обедов не будет, а нужно к Изарковым за конем сходить. Вылезай, а то я тебя живо отхлестаю! — уже приказывает мама.
Вижу, она сердится не на шутку, нужно немедля вылезать. И я вылезаю. По опыту знаю, что если мать рассердится, то уж пощады не проси. Она у нас очень добрая, но на руку тоже легка, за проказы разные трепку такую задаст, что до новых веников не забудешь!
Грязная вода потоками льет с меня.
— Ах, притка тебя подхвати, опять как выгваздался! Где ж тут на него рубах напасешься? Иди, иди живее к Изарковым, скажи, чтобы коня побыстрей запрягали: снопы нужно привезти на гумно, — того и гляди, дождь пойдет.
— Где дождь? И туч-то не видать! — говорю я, глядя на небо.
— Ну, ну, поговори у меня!..
— Мам, — заявляю я решительно, — я не пойду к Изарковым за конем. Видишь, какой я грязный…
— Иди, говорят! Сам виноват: никто тебя не посылал в грязь.
— Мам… я боюсь Легкого: он меня побьет…
— Иди же, говорю, не тронет он тебя! А вот ежели ты сейчас не пойдешь, так я уж тебя живо проучу!
Да, вижу, идти мне, не миновать. Я обиженно хнычу, но к Изарковым, двор которых от нас хат через двадцать, все же бегу.
Легкого я побаивался и на самом деле. Его почти все наши ребята боятся — он смелый, отчаянный и здорово дерется. Я с ним никогда не играл. У них там, на тех дворах, своя компания ребят, у нас — своя, но видел я его не раз. Он худощавый, стройный, ходит в хороших штанах, рубаха на нем всегда подпоясана пояском, чего у нас, ребятишек, и в заводе не было. Бегает он быстро, за это его «Легким» и прозвали. Он вместе со всей компанией ловил наших ребят, когда те ходили к изарковскому сараю за глиной коней лепить. Глину Легкий отнимал и, ежели ребята пробовали защищаться, поколачивал их.
Легкий — сын старшего брата Изарковых, Павла. Если он сейчас дома или вертится возле дома на улице, я обязательно с ним повстречаюсь. И как знать, что ему взбредет в голову. Вдруг да и начнет колотить? А я на драки не горазд, боюсь драться, тем более с такими сильными, как он.
И не идти никак нельзя: у нас нет своей лошади, мы бобыли. Тятька мой все время работает в каменщиках, а землю пахать, снопы возить с людьми сговаривается. И вот нынче убирать нашу землю взялись братья Изарковы, Павел и Тихонок.
Изарковы у нас в деревне считаются богачами: таких дворов, как их, не только на нашей улице, Горчаковке, а во всей-то нашей деревне — раз, два, и обчелся. А наша деревня, Ивановичи, большая: больше трехсот домов. У нас три лавочника — Волконский, Коноплевы и Расшвырка, да еще мельник Боголюбский, который арендует нашу общественную мельницу и тоже поторговывает, главным образом винцом. Конечно, Изарковы и другие наши деревенские богатеи и в подметки лавочникам не годятся, а все же и они куда справней живут, чем остальные мужики. Правда, мой отец говорит, что Изарковы, Левины, Матюшины хорошо живут, пока семьи их не разделились, а как разделятся, так со всеми поравняются.
У Изарковых земли не так уж много — всего два надела, это — девять десятин, а семья у них большая — двенадцать человек. Но у них есть пять лошадей, три коровы, десять овец, двадцать штук гусей, десятка три кур. Две свиньи они режут каждый год; щи и похлебка у Изарковых всегда салом заправлены. Хозяйством всем у них руководит не старший брат, отец Легкого, как полагалось бы, а младший — Тихонок, дядя Легкого.
Отец Легкого, человек смирный, малоразговорчивый, летом, как и мой отец, в каменщиках ходит, а зимой вместе со старшим сыном своим, Ванькой, на лошадях в лесу работает — возят дрова для стекольных заводов. Тихонок же летом дома с бабами на поле работает, а зимой шьет сапоги. Он единственный в Ивановичах сапожник. В деревне у нас все больше в лаптях ходят, но все же на праздничный день кое у кого и сапожонки есть.
Сапожник Тихонок неважнецкий, но ведь и сапоги-то у наших мужиков такие, что только название одно. Да и куда понесешь их в починку, когда другого сапожника нет? Потому-то к Тихонку и несут гривенники, четвертаки, полтинники, а то и рублики ему перепадают. За зиму, глядишь, и немало денег наберется у Тихонка.
Нехотя шел я к Изарковым. Сейчас выйдет ко мне навстречу Легкий и почнет колошматить. «Ты, — скажет, — куда идешь? За конем? Так я тебе вот дам такого коня, что ты не опомнишься!..»
И, будто нарочно, так и получилось: только подхожу к их двору, как навстречу мне сам Легкий, да еще не один — с младшим братом, Леником. Взглянув на меня, Леник фыркнул, а Легкий дал ему тумака. Я же остановился как вкопанный и не знаю, что делать: домой бежать или колотушек ждать. Но если я вернусь без коня, то и дома мне трепки не миновать.
— Иди, иди сюда, Федя, не бойся! — говорит мне Легкий.
Я ободрился: драки, вижу, не будет.
— Ты зачем к нам пришел? — спрашивает он меня.
— Коня нам нужно, снопы возить…
— Ладно. Это мы сейчас! Наши все в поле, навоз разбивают, дома одна бабка. Но я запрягу коня сам, только бабку спрошу.
— А ты разве умеешь запрягать?
— Я, брат, все умею!
Мы идем в хату.
Бабка Легкого сидит на лавке и укачивает ребенка в люльке. Она старая, маленькая, худенькая, всегда ворчит, говорит плаксиво. Ее зовут Анисьей, а прозвище — Кытичка. Бабка говорит, словно овец манит: «Кыть, кыть, кыть!» И голос у нее тоненький, как у маленькой девочки. Она вечно чем-нибудь недовольна, всегда не в духе. И в руках у нее всегда тонкая ореховая палка, на которую она опирается при ходьбе и которую она пускает в ход, если кто-нибудь из ее внучат провинится. Кытичка тоже на руку легка.
— Баб, — говорит Легкий, — вот коня Каманиным нужно, снопы возить.
— Ну что ж… Раз им нужно, то нужно. Лови какого-нибудь да и запрягай в телегу. Кони на болоте ходят, — ответила бабка Кытичка Легкому.
— Я запрягу Вороного, — говорит Легкий.
— Зачем Вороного? Зачем Вороного, спрашиваю тебя? Рыжего запрягай!
Вороной — самая лучшая лошадь у Изарковых. Сильный, рысистый, длинный, как паровоз. Изарковы жалели Вороного и редко-редко запрягали в плуг, а в борону и совсем не запрягали. Зато на нем катались на свадьбах, ездили в село Бацкено, в церковь.
— Рыжего я не поймаю, он кусается, — говорит Легкий.
— Запрягай гнедую кобылу!
— Кобыла с жеребенком, ей и так трудно.
— Гнедого запрягай. Гнедого! Или Бурого…
— Бурый ленив, его никаким кнутом не проймешь.
А на Гнедом сегодня уже ездили за снопами. Один Вороной, точно барин, не работает.
— Ах, чтоб тебя! Запрягай которого хочешь!
Мы вышли из хаты победителями.
— Всегда она такая, старая… Сначала упрется, а после согласится, — говорит Легкий.
А потом спрашивает меня:
— Ты, видно, рыбу ловил?
— Да.
— Поймал?
— Нет, мать помешала. А налим здоровенный! Но я его обязательно поймаю, вот увидишь!
— Мне ребята говорили, что ты мастак рыбу руками ловить.
Да, это и на самом деле так. Я и правда хорошо ловлю руками рыбу.
А это не так-то просто, не каждый сумеет. Удочками у нас многие ловят, но для этого надо ходить на большую речку, на Витьму. Витьма протекает от нас далеко, с версту. А мне нельзя далеко отлучаться из дому — каждый час могу матери понадобиться. И я ловлю налимов только в своей Гнилушке. Ребята все удивляются, как это я лазаю руками под корягами и кустами. А вдруг за руку змея или черная водяная крыса схватит? Но змеи в нашей речке не водятся, а водяные крысы сами человека боятся: я не раз видел, как они удирали от меня, стоило только шевельнуть кустом или начать ворошить дром. А вот пищулей я боюсь как огня. Пищулями у нас называют вьюнов, они пищат, когда их схватишь за голову и тащишь из воды. Они такие же скользкие, как налимы, но голова у них меньше, чем у налима, и они более твердые. Пищули не кусаются, но они очень неприятные, похожи на змею. Желтые, с крапинками. Ну змея и змея! И, если мне под руку попадется вместо налима пищуль, я сразу же бросаю его обратно в воду и сам как ужаленный выскакиваю из реки.
