Где нет зимы - Сабитова Дина Рафисовна (серия книг .txt) 📗
А Нюся молоденькая была. Ее продавали на рынке.
— Характер Нюсин мне понравился, — рассказывала бабушка. — Стоит скромненько так, молчит, на меня искоса поглядывает, а я-то чую, куда клонит. Возьми меня, мол, думает, возьми, вон я какая красавица…
— Шур, ну что ты глупости говоришь! «Смотрит, думает…» Она ж без головы у тебя! — возмущался я, когда был маленький.
— Сам ты без головы, Борька. Бываешь порой. Эх, что бы ты понимал!
Бабушка очень серьезно излагала девчонкам историю своих «барышень», и теперь я насчет «все это глупости» помалкивал. Теперь я с Шурой согласен: Дуся, Люся и Нюся, конечно, собеседницы плохие, но характеры яркие.
Девчонки слушали, головами крутили, пока наконец Кира не опомнилась:
— Ой, нам ведь газету надо делать!
Кира вообще в этой компании самая организованная.
И самая умная.
Но про Киру я потом расскажу, сейчас про бабушку.
Газету мы в тот раз сделали быстро, за час. Листья и открытки наклеили, учебники всякие нарисовали, в центре красивым почерком написали стихотворение подходящее: «Не смейте забывать учителей!»
Мне это стихотворение не понравилось: начинается прямо с лозунга, с повелительного наклонения, — но выбирала Кира. Кира у нас вообще с сильным характером, ей такое стихотворение под стать.
Опять я про нее. Решил же — сначала дорассказать про бабушку!
Ну, в общем, начало уже смеркаться, бабушка зажгла настольную лампу, поставила ее на пол — стало таинственно. Меня она отослала:
— Иди, Борька, приготовь нам чайку, что ли…
А когда я вернулся с закипевшим чайником, в комнате было ужасно накурено и бабушка пела девчонкам романсы.
Когда и как они перешли к пению, я с кухни не слышал, но сейчас Шура исполняла мужскую арию.
— Скажите, девушки, подружке ва-а-а-ашей, что я ночей не сплю, о ней мечта-а-а-аю! — выводила она своим хриплым басом, сидя в старом продавленном кресле, отведя руку с мундштуком в сторону и запрокинув лицо. Пела Шура всегда с закрытыми глазами и открывала их только тогда, когда закончит или когда собьется в тексте.
Покончив с этой историей про нежную страсть и цепь, она открыла глаза и спросила: «Еще?» Девчонки закивали.
— А вот было такое кино, «Петер». Знаете? Нет, вы не помните, вы малявки… Потом я купила пластинку с этим танго.
Шура опять закрыла глаза, но завела на этот раз неожиданно тонким голосом:
Мне казалось, Шура, закрыв глаза, видит в темноте освещенный экран, где танцует Петер, и просто подпевает тому фильму, что крутится у нее в голове.
Девчонки слушали песни и романсы чуть ли не час. Наконец Шура довела до конца последний куплет, сделала паузу и громко объявила:
— Концерт! Окончен! Всего вам доброго, дорогие товарищи!
И встала.
И поклонилась.
Девчонки захлопали в ладоши. Кира сказала:
— Спасибо, Александра Васильевна!
Все посмотрели на остывший чай и заторопились:
— Ой! Нам же домой пора!
Насте с Вероникой надо было к Поддужной слободе, а Кира жила в другой стороне, и я пошел ее провожать.
Я шел и молчал. Я боялся, что Шура показалась девчонкам смешной. И что Кира сейчас скажет что-нибудь такое.
Кира ведь резкая.
Она появилась в нашем классе в сентябре: тощая, маленького роста, с круглым лицом, коротко стриженная и какая-то востроносая. Когда я увидел ее в дверях, то подумал, что к нам забрела младшеклассница, может быть, чья-то сестренка. На фоне некоторых наших девиц, которые выглядели почти взрослыми, Кира была совсем малявкой, и над ней посмеивались. Правда, быстро перестали.
Гимназия у нас «с прошлым», сильная, учиться трудно, а Кира училась блестяще, по французскому и английскому у нее были такие успехи, что, не успев прийти к нам, она сразу поехала от имени школы на городскую олимпиаду и заняла там оба первых места, и в адрес тех, кто не дотягивал до ее уровня, она высказывалась очень резко, даже зло: «Одноклеточные».
Еще мне нравилось, что ее зовут не как всех. У нас в классе две Насти, две Даши, три Наташи…
— Был такой древний царь. Кир. Очень воевать любил, — объяснила она мне в самом начале нашего знакомства происхождение своего имени. — Знаешь, как он говорил о себе?
Кира встала в картинную позу и продекламировала на одном дыхании:
— Я — Кир, царь множеств, царь великий, царь могучий, царь Вавилона, царь Шумера и Аккада, царь четырех стран света, сын Камбиса, царя великого, царя Аншана, потомок Теиспа, царя великого, царя Аншана, вечное царственное семя, правление которого любят боги Бэл и Набу, владычество которого приятно для их сердечной радости.
Мне, конечно, непонятно, как это родители могли назвать девочку именем древнего воинственного царя Шумера и Аккада и чего-то там еще для сердечной радости, но Кире имя подходило.
— Замучила вас бабушка песнями, — осторожно начал я разговор.
— Она здорово поет, — откликнулась в темноте Кира. — Я таких романсов никогда не слышала. Она тебе, наверное, когда ты был маленький, много пела?
— Все время пела. Колыбельные каждый вечер.
— Классно. Какая она у тебя…
— Какая? — насторожился я. — Какая? Странная, да?
— Ну… необычная, — согласилась Кира. — А почему она тебя Борькой зовет? Ты же Павел? Это какая-то семейная история, да?
— Да, Кира, история…
…Шура, она в самом деле странная. Что уж тут скрывать: с головой у Шуры, если сравнивать ее с другими людьми, не все было в порядке.
Вот платья эти, мундштук, романсы… И с Дусей, Люсей и Нюсей она разговаривала как с живыми. А еще она меня Борькой звала. И всех на свете девочек — Маруськами.
Маруська и Борька — это были первые Шурины дети. Близнецы. Они родились в самом начале войны, Шуре тогда только-только исполнилось двадцать лет. Про отца близнецов Шура говорить не любила, Вернее, если заходила об этом речь, говорила очень коротко, например так: «Он был инженер, очень умный. И танцевал как бог. Просто как бог». А в следующий раз «он» оказывался летчиком, а потом — артистом оперетты или даже писателем-лауреатом-самой-главной-премии.
От Маруськи и Борьки осталась только коричневая фотокарточка с поломанным уголком. Мне кажется, Маруська была немного похожа на нашу Гуль, а вот Борька на меня совсем не похож.
Бабушка работала на химзаводе, шла война. Дети сперва оставались с пожилой соседкой, а вскоре при заводе организовали ясли.
И дети целый день проводили там, и все шло нормально, пока вдруг не случилось плохое.
На заводе произошла авария. Наша соседка, которая всю жизнь прожила в доме напротив, говорила: «Вот тогда-то Шура и надышалась отравою и мозги себе спортила».
Я не знаю, правда ли, что бабушкины странности объясняются именно этим. Потому что сразу вслед за аварией, после которой Шура попала в больницу, заболели близнецы. Чем — тоже не знаю. И бабушка не знала. Но когда Шура вышла из больницы, Маруськи и Борьки уже не было на свете.
Однажды я набрался нахальства и спросил:
— Шур, ну зачем ты меня Борькой зовешь? Трудно запомнить, что я Павел?
Бабушка посмотрела на меня, пожевала губами, а потом мотнула головой:
— Знаю я, Борька, что ты Павел… Но я уж так привыкла. Да и ладно.
— А отвыкнуть?
— Стара я уже — отвыкать, — проворчала бабушка. — Ничего, были у меня шестьдесят с гаком лет все Борьки да Маруськи, потерпи еще чуток.