Все Приключения Незнайки в одной книге - Носов Николай Николаевич (книги полностью .txt) 📗
– Братцы, там такое, такое!
– Какое? – спросил Гунька.
– Где? – поинтересовался Пёстренький.
– Там, дальше! Такое!..
И с вопросом «Какое?!» все бросились бежать за Незнайкой, забыв о приличиях и не скрывая, что им вовсе не понравилось творчество старых и новых мастеров.
Подбегая к последним залам, Кнопочка, Пышечка, Гунька и Пёстренький успели прочесть на стене указатель «Новейшее технотронное искусство».
«Бум, цщ-щ-ш, бум! Фьють– фыоть!», – неслись им навстречу необычные звуки. И в полутёмном зале они увидели то, чего никак, не ожидали увидеть в музее.
– Последний писк нашего каменистого сюсюра – кричал им вдогонку Гранитик. – Пожалуйста будьте осторожны, не подходите близко – это может быть опасно.
«Тарарах, бум, фьють– фьють!» – Слышалось из центра зала, где виднелось какое-то чудовище, огороженное сеткой.
Громадный механический паук, похожий одновременно на луноход и шагающий экскаватор, топтался на месте пыхтел, сопел, выпускал из разных дырочек-ноздрей пар или дым, вспыхивал глазами-прожекторами, при этом несколькими лапками поднимал ш пола камешки ж бросался ими в разные стороны. Именно для этого, видимо, и сделали вокруг сетку, в которую камешки стукались и отлетали обратно под лапы механического паука.
Всем очень понравилось чудище, но смотреть на него тоже почему– то быстро надоело, и кнопочка спросила Гранитика:
– Окажите, а при чём тут искусство?
– Я, между нами, и сам не понимаю. Но искусствоведы уверяют, что это последнее достижение творческой мысли.
В этот момент странные звуки смолкли. Один глаз-прожектор потух, а второй начал мигать. Механическое чудище ещё разок дернулось и затихло. Тут откуда-то выскочили три малыша, подлезли под сетку и стали крутить отвёртками и гаечными ключами разные механизмы. Потом один из них повернулся к посетителям и, извиняясь, сказал: «Техническая неисправности! Слишком сложная конструкция. Сегодня работать больше не будет»
– Ну и не надо, – сказал Незнайка. – Если он только пыхтит и камнями кидается, то мы уже всё посмотрели. Нам на свежий воздух пора.
Все вышли на площадь Современного искусства. Мелкие капельки сыпались с неба, и каменные скульптуры и дорожки между ними, засыпанные галькой, блестели, будто подёрнутые масляной плёнкой…
Так как у малышек были зонтики, то каждая укрыла под своим зонтом по малышу: Кнопочка – Гуньку, а Пьшечка – Гранитика.
– А я без зонтика обойдусь, – сказал Незнайка. – У меня шляпа лучше любого вашего зонта… Эй, Пёстренький, иди ко мне: у моей шляпы во какие поля! – показал он, разводя в стороны руки.
– Нет, Незнайка, спасибо. Я лучше под дождичком похожу! – отозвался Пачкуля Пёстренький, а про себя подумал: Чтоб потом не умываться – Сейчас с меня лишнюю грязь и смоет.
– Так ведь одежда промокнет!
– Вот и хорошо: заодно и постирается. Потом прямо на мне высохнет, сейчас уже тепло…
Побродив ещё немного среди скульптур, два зонта, голубая шляпа и взъерошенный, нахохлившийся, как воробей, Пёстренький пошли к пристани. По дороге они повстречали Цветика, Гуслю, Тюбика, Знайку, Стекляшкина и Винтика со Шпунтиком. Те тоже шли к реке, обмениваясь друг с другом впечатлениями о встречах с коллегами.
Дождик прошёл. Тучи отступили. Солнце садилось, казалось, прямо в воду Огурцовой реки ниже по течению. Река извивалась среди пустыни, сверкала и слепила глаза. Зрелище было невероятное, казалось, что свершается чудо, будто волшебница-весна сейчас на миг ослепит всех, потом набросит на землю тёмное покрывало ночи, и завтра в пустыне появятся травка, цветы и деревья.
– Красота какая! – сказала Пышечка. – Весна!
В это мгновение ветерок откуда-то донёс до коротышек еле уловимый запах распускающихся растений.
– Пахнет, как в Цветочном городе, – сказала Кнопочка.
Но когда она посмотрела вокруг, то ей стало очень грустно. Это был только запах далёких цветов и травы, а кругом раскинулся город без единой травинки, и ещё дальше – пустыня.
ГЛАВА 17. ПРОИСШЕСТВИЕ НА ОТКРЫТИИ ВЫСТАВКИ
Весенняя ночь прошла быстро.
Художник, музыкант, поэт и фотограф, которые ночевали в этот раз не в высотной гостинице, а у себя на плоту, проснулись с первыми лучами солнца.
– Пора готовиться к открытию нашей передвижной, вернее, плавучей выставки, – сказал Тюбик и перебрался на пристань, а затем на гранитную набережную, с таким же гранитным парапетом, над которым возвышались фонари на столбиках.
Фонарей, кстати, было на набережной видимо-невидимо. Их возвели по проекту скульпторов Столбика и Фонарикова. Довольно кургузые фонари на толстых каменных ножках торчали вдоль всей набережной. Даже большие ценители каменистого сюсюра и почитатели талантов Столбика и Фонарикова сомневались в необходимости такого количества неуклюжих осветительных приборов, которые, как сорняки в чистом поле, убегали вдоль реки за город в пустыню.
Жители набережную эту частенько называли Офонаревшая. Так вот, на этой самой набережной Тюбик натянул между десятком фонарей крепкую прозрачную леску, сложил в одном месте кучку бельевых прищепок и крикнул:
– Эй, Гусля, подай-ка мне, пожалуйста, картины!
Гусля принёс большую папку. В ней были рисунки и акварели Тюбика, сделанные на сушёных листиках и бересте.
Гусля стал доставать картиночки.
– Смотри, это же наш Цветочный город! – воскликнул он. – Какой ты молодец, что успел в момент отплытия сделать наброски! Как много коротышек нас провожало! А цветов у нас там сколько!
– А вот ещё, – ответил ему Тюбик, – эту картину я сделал, когда нас встречали уже здесь, в Каменном. А это – когда мы плыли среди красивых берегов, ещё до пустыни.
И он стал доставать всё новые и новые картины: портреты, пейзажи, изображения сценок, когда малыши строили плоты, устраивали бивуак, купались, боролись с водоворотом.
– Отлично получается, – приговаривали Гусля и Цветик, который тоже перебрался на набережную.
Художник тем временем разложил все картины в определённом порядке прямо под натянутой леской, потом взял горсть прищепок и стал развешивать свои картины, как бельё для сушки. Гусля и Цветик ему помогали, приговаривая:
– Здорово ты придумал! Прямо выставка-прачечная получилась!
Утро было ясное, безветренное. И картины ровненько висели вдоль всей набережной. Можно было прогуливаться на свежем воздухе и любоваться произведениями искусства.
Вскоре первые посетители передвижной выставки уже прохаживались по набережной и разглядывали красивые пейзажи и сценки из жизни (их Тюбик называл «жанровыми»). По лицам зрителей было заметно, что им нравится разглядывать на картинках виды реки, полей, леса, приятно узнавать портреты знакомых малышей и малышек.
– Какое интересное и красивое искусство! – говорила одна малышка. – Совершенно другое впечатление. Не то что наш каменистый сюсюр, где одни квадратики и треугольнички. А как называется такой стиль? – спросила она у подруги.
– Говорят, этот стиль называется реализмом, то есть когда всё изображается своеобразно, но правдиво. Когда река похожа на реку, дом – на дом, а малыш – на малыша.
– Думаю, так правильнее писать картины. А то у нас все «Ощущения» круглые, а «Тоска» обычно какая-то квадратная.
Обе малышки заулыбались и продолжили разглядывать картины.
Тюбик гордо расхаживал среди гостей выставки и был счастлив, что его работа нравится. Он стал беседовать с посетителями, разъясняя им своё мнение, для чего нужно искусство и почему он предпочитает правдивое, реалистическое изображение.
Вдруг художник заметил, что некоторые начали от него отходить, перестали улыбаться и обсуждать между собой красоту его картин.
Тюбик обернулся и увидел за спиной кучку малышей и малышек, которые с неприветливыми, а некоторые почти со злыми лицами осматривали выставку. Среди них был академик Грифель. Его глаза, как буравчики, сверлили картины Тюбика. Пара малышей, видимо, его любимых учеников, шептала что-то ему на ухо; а он резко кивал головой.
