Важный разговор [Повести, рассказы] - Печерский Николай Павлович (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
Есть Ваняте не хотелось. Он как-то весь размяк, раскис. Перед глазами плыла волокнистая дымная пряжа. Ванята через силу ел борщ и пшенную с луковой подливой кашу. Он даже пытался шутить с ребятами, улыбался сидевшей рядом Марфеньке. Главное, чтобы мать не заметила. Она и сама вон как измоталась!
Ванята не спасовал, дотянул до конца работы. Вымыл в кадушке кисть, поставил в угол ведерко для извести и втихомолку, чтобы не увидела мать, выскользнул из коровника.
Сначала ребята шли шагом, потом, когда за бугром засинела речка, помчались во весь дух. Ванята тоже бежал. Спотыкался на кочках, падал и снова мчался вперед.
Он разделся еще на ходу и первым бросился в речку. Вода была теплой и почему-то пахла арбузными корками.
— За мно-ой! — крикнул он.
Вслед за Ванятой бухнули с берега братья Пыховы. Поеживаясь, вошел в речку узкоплечий, длиннорукий Сашка. Потом из-за кустов вышла в черных мальчишеских трусах Марфенька. Подбежала к обрыву, оттолкнулась ногой и юркнула в самую глубину.
Вода разошлась быстрыми волнистыми кругами и вновь сомкнулась. Ванята смотрел влево, вправо. Но нет, не было ее, Марфеньки, нигде. Двадцать, тридцать счетов-секунд — и вот забурлила рядом с Ванятой вода, запрыгали пузыри, и мокрая Марфенькина голова показалась из речки.
Она торопливо вытерла ладонью лицо и засмеялась.
— Лови-и-и!
Марфенька подняла руки и снова ушла «солдатиком» в глубину. Ванята нырнул, открыл глаза. Что-то быстрое, белое мелькнуло в стороне и пропало. Но он все-таки поймал Марфеньку за голое скользкое плечо, запятнал и, разгребая воду руками, ушел к самому дну. Перед глазами замерцали песчаные взгорья, полосатые двустворчатые ракушки.
Ванята вынырнул у самого берега. Ого, почти всю речку пронырнул! Он выбрался на песок, начал выкручивать на себе мокрые трусы. Над селом, из-за крыши клуба, подымался навстречу заходящему солнцу молодой месяц. Надо же столько купаться. Полдня — не меньше!
Из степи пал на реку зябкий, сквозной ветер. Качнулись, зашуршали листьями деревья. Ваняте стало холодно. Мелко застучали зубы, кожа на теле съежилась острыми шершавыми пупырями.
— П-пошли! — крикнул он барахтавшимся в воде друзьям. — Н-на работу завтра!
И вот опустел берег. Остались на песке только следы от босых ног да желтая, сорванная и забытая кем-то кувшинка. Ванята бежал домой через огороды, помахивая рукой, согреваясь и прогоняя прочь болезнь.
Зря он все-таки лазил в колодец без свитера. Вон ведь как корежит всего!
В избе уже горел свет, озабоченно стучала швейная машинка. Наверно, мать шила обещанный Ваняте комбинезон.
Мать повернула голову навстречу Ваняте.
— Что-то долго ты? Ужинать станешь?
— Неохота. Чаю разве. Глаза послипались.
Мать оборвала нитку, растянула на руках синий комбинезон.
— Ничего? — спросила она. — Садись. Сейчас я каши тебе…
Поставила перед Ванятой миску с гречневой кашей, подвинула ближе кружку с чаем.
— Что ж это у тебя так нехорошо получилось? — спросила она. — А я и не знала до сих пор…
Ванята опустил ложку, удивленно посмотрел на мать.
— Обратно чего-нибудь набрехали?
— Нюсю-агрономшу встретила. Рассказала, как свеклу прорывал. Говорит, простила тебя на первый раз, не хотела перед ребятами позорить. Думаешь, испортить один рядок свеклы — это тебе пустяк? Так и весь колхоз по ветру расшвырять можно. Эх ты, сын… А еще рабочий комбинезон просишь!
— Так я ж, мама…
— Лучше молчи! Пей вон чай. Только сахара нет. И не проси! В поле наш сахар остался.
Мать посмотрела сверху вниз на сгорбившегося, притихшего Ваняту, толкнула пальцем в плечо.
— Возьми уж кусочек… Мою долю бери!
Ванята склонил голову, отпил несколько маленьких горячих глотков и поставил кружку на стол.
Он как-то снова весь раскис и обмяк.
— Я пойду, мам. Спать охота…
Потащился к своей кровати, повесил рубашку на спинку стула и лег. Он уснул в ту же минуту. Все погасло вокруг — и комната, и мать в белой с черными горошинами блузке, и комбинезон с блестящими, как звездочки, пистонами на карманах.
Он просыпался несколько раз, видел сквозь жаркую, туманную пелену мать возле окошка, слышал, как стрекотала швейная машинка. Потом снова наступила темнота. Он долго плавал в этой жаркой, густой темноте и вдруг, к удивлению своему, очутился в поле, на том самом месте, где прорывал недавно свеклу.
Снится это ему или в самом деле так?
Глава пятнадцатая
ДОСТУКАЛСЯ, БРАТИШКА!
Ванята оглянулся вокруг и увидел всех козюркинских ребят. Они сидели рядами на краю поля, будто в классе за партами, и смотрели куда-то в сторону. Ванята сам посмотрел в ту сторону и увидел возле березки длинный, покрытый красным кумачом стол.
На столе, который зачем-то вытащили в поле, стоял графин с водой, лежали ручки и тетрадки. За столом сидел и ждал кого-то президиум. В центре стола — Сашка Трунов, справа — Ваня Сотник, а слева — Пыхов Гриша.
Председатель, то есть Сашка, поднялся из-за стола, постучал карандашом по графину и сказал:
«Пузырев явился. Разрешите начинать?..»
Сашка подождал, пока стихнет шум и гам, взял со стола какую-то длинную и скрученную, как древний папирус, бумагу и сказал:
«Сейчас будем слушать оргвопрос. Пузырев, прошу встать!»
Ванята знал, что у Сашки не хватало в голове винта. Но он все же поднялся. Если у человека в руках вот такая бумага и говорит он вот таким тоном, тут уж делать нечего. Ванята встал, опустил, как полагается в таких случаях, голову.
Сашка снова постучал по графину, хотя кругом было тихо, и продолжал:
«Я не буду повторять всех преступлений Пузырева. Вы все знаете сами. Прошу высказываться. Кто первый берет слово?»
Откуда-то из задних рядов вышла в своем коричневом берете Марфенька. Она покашляла для начала в кулак, сдунула со щеки волосы и сказала:
«Пузырев сделал большую ошибку. Но мать уже наказала Ваняту и вообще не дала ему сахара. Я предлагаю условно простить Пузырева. Он уже начал перевоспитываться. Ванята работал на ферме лучше всех, он лазил в колодец и достал кольцо тетки Василисы. Ванята не рассказал об этом никому, но я все равно знаю. Он не любит хвастать. Он…»
Марфенька хотела добавить что-то еще. Но Сашка лишил ее слова.
«Прошу не замазывать ошибки Пузырева, — сказал он. — Его уже все раскусили. Бывший друг Гриша Самохин тоже мочалкой называет. Понятно вам? А кольцо Пузырев ведром вытащил. Тетя Василиса сама рассказала. Прошу не вилять и обсуждать по правилу. Пыхов Ким, почему ты вертишься? Прошу выйти к столу!»
Вперед, наступая по рассеянности на чьи-то ноги, вышел Пыхов Ким. Лицо у него было красное. Даже не красное, а какое-то рыжее.
Он поймал мимолетный взгляд Ваняты и, еще больше смутившись, сказал:
«Чего мне выступать? Чего привязался? Я уже и так сказал: как все, так и я. У меня своего мнения нет…»
Сашка Трунов даже позеленел весь от злости.
«Пыхов Ким, прошу не выкручиваться! — крикнул он. — Это малодушно! Какое ты предлагаешь наказание Пузыреву?»
Пыхов Ким стоял, будто у доски, шарил вокруг глазами, ждал спасительной подсказки. Его часто выручали в школе, этого рыжего, но вообще-то приличного человека.
«Я же предложил. Чего тебе еще?»
«Пыхов Ким, мы ждем твоего предложения!»
Ребята заволновались, зашумели.
«Тоже председатель нашелся! — крикнул кто-то из задних рядов. — Гоните в шею дурака!»
Но не удалось отбояриться приличному человеку Пыхову Киму. Он поглядел еще раз во все стороны, не дождался подсказки-выручалки и бухнул первое, что пришло в голову:
«Пускай Пузырев прочитает букварь вверх ногами, — сказал Ким. — Раз он такой, так пускай!..»
Пыхов Ким полез за пазуху, долго копался там, будто в кладовке, и вытащил старый замусоленный букварь. — «Читай, — шепнул он на ухо Ваняты. — Ты не бойся, там большие буквы…»
Странно, но Ванята в одну секунду постиг запрещенный педагогикой прием чтения. Притихшие, пораженные тем, что случилось, и тем, что было написано в букваре, сидели на своих местах ребята.
