Повесть о славных делах Волли Крууса и его верных друзей - Рушкис Валентин Соломонович (читать книги регистрация .txt) 📗
Только вечером, рассказывая дома про обвал, Волли вдруг спохватился: да ведь это именно он спас котлован! Вот когда все должны были ахнуть! А ему и слова доброго никто не сказал. Вместо этого, пожалуй, попадет от инспектора, которого Волли поставил в угол. Вот и слушай свою гражданскую совесть, вот и совершай подвиги — все равно их никто не замечает! Нет, если уж не везет, так не везет!
Но на другой день выяснилось, что Волли немного ошибся. Правда, когда он вошел в класс, ахать никто не стал, но зато Андрес сидел на своей прежней парте, рядом с Волли.
— Что-то опять стал плохо видеть, — как ни в чем не бывало сказал он Волли. — Попросился у Эви на старое место, к старому другу. Не возражаешь?
Это было здорово! Пожалуй, ради одного этого примирения стоило подпирать стенку!
— Ладно уж, сиди! — великодушно разрешил Волли. Не кричать же «как я рад, как я рад»! Ведь и Андрес ни словечка не сказал про вчерашнее.
Других радостей этот день не принес. Он шел кое-как, спотыкаясь.
Инспектор Пауль Киви «разбирался в делах», учителя заседали и совещались. Юхан Каэр чувствовал себя совсем больным, хотя и перемогался. Юта по секрету рассказала в классе, что он жаловался Пихлакасу:
«Ездят тут всякие сухари толченые, все нервы с ними испортишь…»
И ребята соглашались: когда «сухари» ездят, нервы портятся.
Ближе к вечеру Эви Калдма, войдя в шестой класс, где она была классным руководителем, объявила:
— Сегодня уроков труда не будет, на строительство не пойдем.
— Почему? — спросил Андрес.
Эви объяснила, что вопрос о строительстве «разбирается». Потом, стараясь улыбаться, хотя это ей плохо удавалось, пионервожатая напомнила ребятам, что у них запущены многие пионерские дела. Тимуровцы, например, давно не были у своих подопечных. И хорошо бы сегодня же проверить, не нужно ли кому-нибудь из одиноких и многосемейных починить что-нибудь или дров напилить. А то зима на носу.
И вечер пришел удивительно тихий. Впервые за много дней идти на строительство было незачем. Только старшеклассники Калью и Юри, которые все равно жили в интернате и никуда не торопились, наведались к речке. Калью увидел забытую кем-то пилу, подобрал ее и заботливо вытер.
— Нужно унести, — сказал он, — а то будет здесь ржаветь без толку…
— Думаешь, больше строить не будем? — спросил Юри.
— Начальству виднее. Можно и отдохнуть, — солидно ответил Калью. И, совсем как взрослый парень, добавил: — Тут как-то меня девчонки из совхоза приглашали… Хочешь, пойдем в субботу потанцуем?
И, хотя к концу фразы Калью не уследил за своим басом и самое ответственное слово — «потанцуем» — пропищал тоненько, Юри не обратил на это внимания. Домашняя вечеринка — это здорово! Вволю можно натанцеваться!
В доме Паю в тот вечер разговоры шли не о танцах, а о музыке. Лилли, встретив супруга, радостно сообщила ему:
— Альберт, стройка у них, кажется, лопнула! Рауль опять сможет брать уроки музыки!
— Это правда? — спросил у сына Альберт Паю, удивленно подняв брови.
— Разве я когда-нибудь врал? — в тон ему, по-отцовски подняв брови, сказал Рауль. И слегка покраснел, потому что память у него была хорошая.
И вдруг ему стало грустно.
Рауль вспомнил мамины наставления, бессонницу, нудные часы за пианино, гаммы, певчую Рястас… Почему-то рядом с гаммами в его воспоминаниях оказались те злополучные яблоки… А мускулы? Рауль уже начал было гордиться своими мускулами, каждый день ощупывал их, даже отцу давал потрогать. Страшно подумать, что станется с этими бицепсами без тренировки!
Правда, он и сегодня мог бы сходить к какой-нибудь старушке, потренировать мускулы возле ее поленницы. Андрес звал его с собой — ребята отправлялись на гору, к Вийу Ныгес. Но тимуровские дела в уговор Рауля с отцом не входили. Он отказался. Раньше ему всегда бывало хорошо и дома, одному. А вот теперь чего-то недостает. Чего же?
Тем временем Андрес, Айме, Харри и Волли уже расправлялись с дровами Вийу Ныгес… На этот раз старая Вийу была приветлива и даже улыбалась, обнажая редкие желтые зубы. И страшного Тукса она сумела успокоить: Вийу любила, когда на нее работали. Конечно, она считала пионеров дураками: приходят к ней батрачить, и совершенно бесплатно. Ну, пусть попотеют, ей-то от этого только польза!
Из окон ее большого дома были хорошо видны речка и школьная стройка. Старую Вийу всегда раздражало, когда ребята копошились на берегу. Это был ее берег. Когда-то она, Вийу Ныгес, была хозяйкой Метсайыги, на которой теперь, не спросясь, хозяйничали школьники. Вийу не могла простить им этого. Она полжизни трудилась, она сгорбилась в тяжких заботах о большом своем доме и участке земли. А эти мальчишки и девчонки даже не знают об этом, их это не интересует! Ишь пришли на готовенькое! Будь ее воля — она бы им показала!
Вон тот, тощенький, еще ничего Харри, сын соседки, что в медпункте служит. Мать у него сумасбродка — то не накормит, то из дому выгонит, — так Вийу его приручает, даже подкармливает иной раз… Пускай попасется: может, удастся вернуть заблудшую овцу в стадо Христово… Вслух он ей читает разные книги божественные, думает глаза у нее ослабели. А это Вийу о нем печется, чтобы ему в душу запало слово истинное.
Вот и сегодня успела шепнуть пареньку — тайно, чтоб другие не услышали:
— Приходи, Харри, почитаешь мне!..
Сказал «приду». Ну и слава богу, и хорошо. Все хорошо: и работают на нее даром, просто по глупости, и стройку свою бросили. Теперь все их бревнышки весной уплывут в озеро. Сколько раз Вийу говорила, что не получится у них ничего! Правда, говорила только Эмме Рястас, двоюродной племяннице. И еще Туксу — он ведь тоже понимает, только что говорить не может…
Тукс даже умнее Эммы — никогда не спорит со старой Вийу. А Эмма нет-нет да и разинет рот… Бездельница этакая, ей бы только петь… Всю жизнь пропела, а нынче живет у Вийу в квартирантках. То ли дело сама Вийу — такой дом нажила! Собственный!
Ох, трудно было наживать этот дом! Потом еще всякие напасти посыпались одна власть, другая, третья… Война… В конце войны муж погиб. Здесь же, в Метсакюла. Он все старался быть к немцам поближе, старался им угодить. А когда те убегать собрались, уже в последние свои дни, не угодил чем-то. Сами немцы его и убили. Тогда Вийу плакала, много плакала. А теперь, когда оглянешься, видно, что все хорошо получилось. Останься он в живых, и дом могли отнять, и самих выгнали бы, пожалуй. Вон кое-кого из хозяев выселили. Вийу Ныгес другое дело: вдова человека, убитого гитлеровцами. Хоть и не любят ее — это она знает, не любят! — а все же заботятся. Пионеры дрова пилят!
Что бы им такое дать покрепче, потяжелее, чтобы не так они смеялись и радовались? Постой-ка, были здесь где-то пеньки — суковатые, твердые…
— Вот, ребята, я тут еще нашла три чурбанчика, распилите-ка…
С той же своей застывшей улыбкой на лице Вийу Ныгес с помощью ребят выкатила свои корявые пни.
Она ненавидела этих детей.
Может быть, она завидовала людям, которые что-то делали вместе. Даже себе самой она никогда не призналась бы в этом, потому что это было слишком страшно. Приятнее было думать, что все завидуют ей, хозяйке большого дома и злой собаки.
— Вот спасибо вам, вот молодцы! — приговаривала Вийу, глядя на работу пионеров. — Быстро-то как!.. А мельницу свою бросили, значит?
— У нас не мельница, а гидростанция, — поправил Андрес.
— Как ни называй, все равно водой крутит. Бросили, говорю, строить-то?
— Нет, — поспешно ответил Андрес.
Он и сам еще не был уверен, что их стройка не остановится, но он поторопился ответить, чтобы Волли или Харри не пустились рассказывать старухе об их несчастьях. Кому угодно другому сам Андрес начал бы жаловаться на инспектора, на плывун, на дожди. Кому угодно, только не Вийу Ныгес.
