Виллу-филателист - Пукк Холгер-Феликс Янович (читаемые книги читать TXT) 📗
Затем кто-то протянул:
— М-да… Стоит повторить!
Другой кто-то добавил:
— Это тебе не по дну реки ползать!
Мой взгляд опять выхватил среди других лицо Маре. Она пристально смотрела на меня. Была как-то напряжена и будто ждала чего-то.
— Чего смотришь! — бросил я ей в лицо.
Взгляд Маре не изменился. Он странно тревожил меня. Принуждал. Волновал. Я не мог не сказать:
— Если понадобится, и это сделаем!
Может, на этом все и кончилось бы. И раньше между собой бросались словами и грудь выставляли. Но в Маре словно злой дух вселился!
— Не верю… — прошептала она, но было видно, что ей бы очень хотелось верить.
Я махнул рукой, словно об этом не стоило и говорить.
Но балбес какой-то уже крикнул:
— Ребята, несите нож и чашку для крови!
Кто-то сунул мне в руку раскрытый перочинный ножичек.
Руки мои похолодели и задрожали.
— Вырежи на руке имя невесты, — посоветовал один.
— Мужчину ценят за слова, быка за рога! — крикнул другой.
— Давай, чего дрожишь! — требовал третий.
Сразу же вокруг меня раздалось необычайное множество голосов и выкриков. У нашей компании появился странный азарт.
Я оказался в центре внимания. И не хотелось лишаться такой чести. Меня охватила какая-то особая щекочущая храбрость.
Холодок исчез. Руки не дрожали. Пальцы крепко сжимали ножичек.
— Так какое имя? — спросил я, принуждая себя к улыбке.
— Ли! — крикнул кто-то.
— Очень короткое! — решил другой.
— Так легко не отделаешься! — закричал третий.
— Маре! Подходит? Четыре буквы! — посоветовал четвертый.
Еще чего, Маре! Она же всю эту кашу и заварила!
— Нет уж! — зло крикнул я.
Прижал ножичек к руке. Прижал сильнее и резанул… еще, еще и еще раз…
На загорелой коже остались кровоточащие черточки. Из них можно было прочесть — Тийна. Почему именно это имя пришло мне в голову, я и по сегодня не могу сказать.
— Урааа! — закричали вокруг меня.
— Гип-гип ура!
— Вах-вах-ва!
— Настоящий мужик!
И тут ребята подняли меня на свои плечи. И стали носить меня по берегу, как какого-нибудь идола, с целой оравой кричащих и прыгающих поклонников следом.
Наконец я снова ощутил под ногами землю.
Запястье щипало, и я вдруг ужасно разозлился на себя. Что за дурость выкидывает человек.
Тут кто-то крикнул:
— Тийна. Слушай, Тинтсик! Что ты там сидишь! Твое имя навечно записано кровью на руке юного бесстрашного рыцаря! Приди и успокой наконец страдания его тела и души!
Я огляделся: кому это говорят.
Оказалось, что Тийна и есть та самая белобрысая девчонка, которая высмеяла мой спасательный порыв. Она сидела в сторонке и была, пожалуй, единственной, кого не увлекло ношение идола.
Тут она вскочила. Подошла, схватила меня за запястье, прочитала кровавые черточки и отбросила руку к моему боку.
— Я не знал, что тебя зовут Тийна, — сказал я смущенно, — честно, не знал!
Она посмотрела на меня. Прищурила глаза, будто взвешивая мои слова.
Я преодолел смущение и, паясничая, сказал:
— Это был перст судьбы!
Тийна усмехнулась и сказала:
— Надо продезинфицировать.
— Да ну еще… — махнул я рукой.
— Не дури! — отрезала Тийна. — Кто сходит к медсестре и принесет бинт и риванол?
Двое мальчишек бросились к лагерю. За ними побрела и Маре. До конца смены я оставался для нее пустым местом.
Тийна перевязала мне руку. В лагере соврали, что у меня пустяковая царапина, упал на куст.
Вечером Тийна позвала меня погулять. Мы лазали по прибрежным зарослям, сидели на мостике, опустив в воду ноги. Вернувшись на костровую площадку, Тийна сказала:
— Ты балда, как все мальчишки… Но только немножко…
Не закончив фразу, она побежала к остальным.
В конце лагерной смены мы обменялись адресами. Оказалось, что Тийна живет от меня через два переулка в новом большом блочном доме и ходит в новую школу нового микрорайона.
Так мы и встретились опять в городе. И я начал вести свой счет: сколько раз там-то и сколько раз там-то.
Все шло прекрасно до одного субботнего вечера.
Мы опять возвращались с катка. Коньки, связанные шнурками, — через плечо. И у Тийны были гаги. Она каталась на них на удивление уверенно и быстро. Хоть записывай в хоккейную команду нападающим!
Мы шли по городу. Поглядывали на чужие окна. Скользили по льду канавок. Грызли «Золотой ключик», конфетки слипшиеся с оберткой в заднем кармане моих брюк.
В кругу света под фонарями метались одинокие снежинки. Ветви деревьев были белыми и казались мягкими. С них было так хорошо стряхивать снег Тийне за шиворот. Светящиеся лучи автомобильных фар отражались в окнах и выхватывали на мгновения идущих по темной дороге людей.
Вечер выглядел по-киношному красиво и немного загадочно.
Тийна спросила:
— Ты что завтра делаешь?
Я не хотел говорить, что мы с отцом собирались убирать в подвале.
Я как раз заметил длинную полоску льда в канавке. Он подвернулся словно на заказ. Пока разгонялся и катился, у меня было немного времени, чтобы найти вымученный ответ.
— То же, что и ты! — сказал я галантно.
— Вряд ли! Я буду гладить и штопать!
Я уже пожалел, что не осмелился сказать об уборке подвала.
— Приходи к вечеру к нам! — сказала Тийна столь неожиданно и просто, что это меня немного смутило.
— Зачем? — не думая, спросил я.
Но Тийна не обиделась.
— У нас много диапозитивов. Мы с папой любители художественной фотографии! Некоторые снимки довольно хорошие, можно и другим показать.
— Добро, приду! — скрывая свою радость, пробурчал я.
Хотел спросить еще что-нибудь подходящее и стал как раз думать, что именно, потому что я не особо разбирался в фотографии, как вдруг увидел в отдалении под фонарем четырех парней.
Петушки! Прозвище шло оттого, что вожак этой компании пугал встречных пронзительным кукареканьем.
Этих-то ребят я знал. Даже больше, чем мне хотелось бы. Чтобы поддерживать хорошие отношения, я иногда жертвовал им рубль, раза два передавал какой-то девчонке записки и таскал у отца сигареты. Это пошло после того, как мне при первой встрече натерли талым снегом лицо, а деньги из кармана все равно очистили.
Я уже представил, что произойдет, когда мы с Тийной подойдем к Петухам. Соленые словечки — еще полбеды. Скорее всего, и руки распустят. А я? Что я против четверых! Получить на глазах Тийны трепку. Нет, нет! Этого не должно произойти! Может, потребуют денег, пошлют за сигаретами… Это еще хуже! Еще унизительнее!
Вот уже перекресток. Здесь надо свернуть. Обойти квартал.
Как объяснить Тийне этот неожиданный крюк? Сказать, что боюсь этой компании? Что их лучше обойти?
Этих слов я выговорить не мог.
Вместо того схватил Тийну за рукав и сказал:
— Послушай, Тийночка, только сейчас вспомнил! Я собирался заскочить к тете. Мама велела! Пока! Завтра приду!
И не дав Тийне собраться с ответом, шмыгнул тут же в ворота.
Пробежал несколько шагов. Казалось, у меня были не ноги, а крылья. Какое простое решение! И правдивое. К тому же тетя и вправду жила почти что тут же. Только несколько домов к центру. Я могу потом, если понадобится, сказать, что побежал через дворы, ближней дорогой…
Но вдруг крылья исчезли. Ноги завязли в неглубоком снегу.
«А Тийна?»
«Да что они ей сделают!»
«Не думай! Обольют грязными словами!»
«Ах, от этого кусок не отвалится!»
«Затолкают!»
«Возьмет и убежит!»
«Подставят ножку!»
«Может, случится прохожий поблизости… Они не посмеют…»
Что-то заставило меня вернуться к воротам. Выглянул из-за столба.
Тийна уже шла мимо компании. Два парня стояли под фонарями, два у стены дома.
На всю улицу раздалось резкое: «Кукареку!»
Петушиный вожак толкнул Тийну. Она повалилась к стоящим у стены ребятам. Те толкнули ее снова к Петуху.
Теперь будут толкать, пока не упадет!
