Когда приходит ответ - Вебер Юрий Германович (читать книги полные TXT) 📗
Но как все эти элементы, эти отдельные клеточки соединять? Как вызывать из их сочетаний нужное действие? Если из одних и тех же элементов можно составлять десятки и десятки различных комбинаций. Если один и тот же результат можно получать самыми разными путями. А какой лучше? Какой дает наиболее простую и выгодную схему?
Говорят иногда: схема как паутина. Смотря как понимать.
Паутина может означать и стройную целесообразность, а быть может, и просто путаницу, в которой увязнешь с головой.
Кто же даст ответ: по каким законам могут складываться и действовать эти релейные паутины?
Мартьянов опять окидывает взглядом свой научный отряд. Неужели так никто еще и не задумывается? Что там Вадим Карпенко? Сидит, хмурится, елозит карандашом по бумаге. Что, запутался в паутине? А где ключ, чтобы все это распутывать?
Ответа не было.
2
Едва Мартьянов растворил указанную ему дверь, как густой табачный запах ударил навстречу. Человек, сидевший в комнате за столом, казалось, целиком ушел в свое занятие. Кончиком остро отточенного карандаша водил он по линиям какой-то схемы, жуя в губах короткую потухшую папиросу. В пепельнице была их целая горка. А пожелтевшие кончики его пальцев говорили о том, что он любит мять и растирать в задумчивости окурки.
Мартьянов знал — про таких, как сидевший перед ним, говорят: «Тише, там работает схемист!» Один из тех, кто владеет секретами составления схем, кто умеет разбираться в сложной паутине, извлекая из сочетаний реле всевозможную автоматику. В каждой отрасли известен такой властелин, держащий в руках ключи релейных решений, отдавший изучению схем узко определенного назначения всю свою инженерскую жизнь, все свои порывы, прокуривший себя насквозь в муках предварительных, приблизительных, обещающих и отброшенных вариантов. Один посвятил себя телефонным коммутаторам, другой — железнодорожным стрелкам, третий — пожарной сигнализации. Но авторитет и власть их в своем кругу неоспоримы. И табачный дым вечно плавает над их склоненными головами, как священное воскурение.
Схемист! Это почти имя собственное.
— Из академии? — удивился схемист, когда Мартьянов назвал себя. — Ага, высокие материи!
Нелегкую роль взял на себя Мартьянов. Он вторгался в то, что было, может, самым деликатным, щекотливым в умении, в мастерстве, в искусстве этого человека. Хотел расспросить, каким инструментом владеет тот, чтобы вязать сеть релейных построений. Знает ли правила, законы?
Схемист покосился на него и сам ответил вопросом:
— А с какими схемами вам приходилось иметь дело?
А вы, если не ошибаюсь, главным образом по запуску моторов? — отвечал Мартьянов вопросом на вопрос.
Смотрел вашу книжку. После нее наметилось что-нибудь новенькое? — прикрывался вежливостью схемист.
Новенькое может дать только какой-то новый метод. Общий метод… — осторожно подступал Мартьянов.
— Тоскуете по рецептам? — не удержался схемист.
— А как вы подходите? — воспользовался Мартьянов, Они еще долго примеривались друг к другу. Наконец схемист сказал с раздражением:
— Общий метод! Вам шпаргалку подавай. А схему чувствовать надо, понимаете, чувствовать!
Мартьянов и не отрицал, что схему надо чувствовать. Его ли в этом убеждать! А все же… Уж на что музыкант витает в сфере чувств, но он знает законы гармонии, правила контрапункта… Самая чувственная область и в то же время самая строго закономерная.
— Красивое сравнение! — едко заметил схемист.
— А нам-то, в точной технике, и подавно полагалось бы. Вместо этой магии… — Мартьянов кивнул на разостланную схему. — Какие-то основы…
— Э-э, товарищ по несчастью! — вдруг смягчившись, протянул схемист. — Вот мои основы… — И он наклонил голову, показывая заметную лысину, обрамленную седоватым пушком.
Встал, извлек из шкафа одну за другой груду толстых папок, расстегнул их быстрым, привычным движением и выложил перед Мартьяновым несколько стопок схем. Строго рассортированные, пронумерованные, подшитые и прошнурованные.
Вот моя наука! — положил на них сухие, костистые пальцы. — Тут все мои годы. Собрано все, что касается моей области. Управление электромоторами. В другое я и не лезу. Все схемы, которые я сам составил, которые составляли мои товарищи, которые где-нибудь попадались. Собирал по крохам, сравнивал, распределял. Тут для меня полное руководство. Знаю, где что лежит, знаю, как пытались решать каждый релейный узел. Разбудите меня, и я скажу, в какой папке и под каким номером.
— А если задача совсем новая? — спросил Мартьянов. — Теперь каждый день возникают.
— Ну, это как сказать! Новое-то, оно часто варится из того, что уже не ново, по частям. Старое и еще старое, а глядишь, и выходит по-новому. Надо только это старое хорошо помнить и уметь раскладывать по-всякому, — похлопал он доверительно по папкам.
— А все же, если до сих пор неизвестное? — не унимался Мартьянов.
Схемист недовольно покосился на него: «Эк тебя разбирает!»
Я уже сказал, — сухо ответил он. — Без догадки, интуиции сюда лучше и не соваться. Да будто вы сами не знаете.
Как же так? Должен же быть строгий метод. Как идти от условий к реализации.
Почему вы уверены, что он должен быть? — с насмешливым участием спросил схемист. — Каждый раз я принимаюсь по-разному, по обстоятельствам. А вы что ищете? Механический расчет, средство для ленивых. Поди, и до машины додумаетесь. Чтобы вместо головы… — Схемист игриво пошевелил пальцами.
Но откуда у вас уверенность, что пришедшее вам в голову решение действительно верное, простое? Вы же знаете, что нужное действие можно получить из самых разных сочетаний реле. Условие одно, а решений может быть множество. Какое же наилучшее?
Да вы что? Прикидываетесь? — возмутился схемист. — Проверка на опыте. Макет, он все покажет. Что плохо, а что еще хуже.
Макет! Мартьянов на собственной шкуре испытал достаточно, что значит проверка на макете. Каждый вариант воплощать в электрических деталях и проводниках. Строить почти полностью черновик всей установки. Привертывать, припаивать, налаживать. Потом разбирать, распаивать, отвертывать. И опять все сначала в другом варианте. «Чинить — паять», — вот как называется это на лабораторном языке. И это в век новой техники, в век могучих рациональных теорий!
— Что ж, так и будем? — спросил Мартьянов.
— Вы имеете что-нибудь предложить? — спросил схемист.
Смутное чувство испытывал Мартьянов, возвращаясь в лабораторию после этой беседы. Шел по весенней Москве, по улицам с потоками вдоль тротуаров. Всё в движении вокруг: автобусы, троллейбусы, заменившие трамвай; все стремится вперед, развивается, а он, Мартьянов? Он топчется на месте со своими реле, со своими недоумениями и не знает, как же подойти к ответу.
Комсомольцы-метростроевцы, любимцы Москвы, шагали живописными группками, вопреки всем правилам уличного движения, по мостовой, чуть вразвалку, в больших резиновых сапогах, в широкополых шахтерских шляпах. Весна идет. Он было улыбнулся на какое-то светленькое, беспричинно радостное по-весеннему девичье личико, но тут же осекся. Все ему было сегодня «не до того».
Только сущий, казалось бы, пустяк его немного приободрил. На столе в лаборатории увидел он свежий номер журнала. Ага, новая статья Баскина! И, как всегда, тотчас же ревниво просмотрел: а нет ли у Баскина чего-нибудь о том, над чем он напрасно бьется? Вдруг какой-то метод! Но Баскин на этот счет молчал. Он публиковал схему за схемой, накапливал их, как коллекцию, но о необходимости научного метода даже и не заикался.
Мартьянов отложил журнал. Значит, и Баскин тоже сидит на старом. Странная у них установилась взаимность. Стоит только Баскину напечатать где-нибудь свою новую схему, как Мартьянов публикует тотчас же критический ее разбор, напирая на недостатки. Стоит только Мартьянову поместить где-нибудь свои телемеханические соображения, как Баскин спешит дать отклик, напирая на недостатки. Ни один не остается в долгу. Проектировщики посмеивались: «Хороший стимул технического прогресса!»
