Его среди нас нет - Иванов Сергей Анатольевич (читаем книги TXT) 📗
Звучало это просто. А по существу оказалось томительным и стыдным делом. Они подошли к Алениному парадному. Напротив как раз была телефонная будка. Позвонили, убедились, что учительница их дома. Дальше?
— Будем осуществлять наружное наблюдение, — сказала Таня. — А там — по обстоятельствам.
Они пошли в дом напротив, поднялись на седьмой этаж. Отсюда, с лестничной площадки, был отличный обзор. Дверь Алениного подъезда как на ладони, не нужен никакой оптический прицел!
Но что дальше делать — неясно.
Скучать!
Входят-выходят люди. Никакой Алены нету.
— А ты что думал, детективная работа состоит из одних приключений? — сказала Таня.
Такие до грубых мозолей заезженные слова… И стало еще скучнее.
Таня сама почувствовала это. Но хватило ей мужества не поступить, как поступили бы в таких случаях некоторые, а именно сорвать зло на своем подчиненном.
— Ладно, — она сказала, — сходи купи чего-нибудь пожевать. Если меня тут не будет, поезжай на «Бауманскую». Назначаю тебя старшим в их группе.
Однако когда Сережа вернулся с двумя пачками печенья «Привет», все было по-прежнему. Только начался дождь.
— Тань, а что мы будем делать, если она выйдет?
— Я пока не могу тебя посвятить во все свои планы… — И замолчала как бы на полуслове, как бы додумывая вдруг пришедшую ей в голову новую идею.
По правде, она и сама не очень представляла, что будет делать.
В великой уверенности своей Таня не замечала, с каким сомнением в эти минуты поглядывал на нее Сережа. Если б только это была не Таня, он давно бы уже сказал: «Кончай ты в игрушки играть — неинтересно!»
И оба они не знали, что именно в эти самые минуты Алена Робертовна стояла у окна в своей квартире и смотрела на тот же огромный, ничем не засаженный и не заставленный двор, по существу пустырь, заключенный между четырьмя щитами окружавших его домов.
Ей показалось, что там мелькнули ребячьи фигурки — уж не ее ли ученики? А почему, собственно, ее? Мало ли детей ходит по улицам!
А еще она стояла в этой неопределенной позе, ибо ее одолевали сомнения. Прошло уже несколько дней, как пропал этот злосчастный журнал. Ситуация сложилась неприятная, и Алену Робертовну торопили, чтобы она как-то разбиралась!
В конце концов, все это не так уж трудно было бы выяснить. Журнал — такая вещь, которая всегда на виду, — можно дознаться, где и когда именно потерян его след.
Если даже не удастся вернуть журнал к исполнению его, так сказать, служебных обязанностей, то хотя бы надо выявить виновника и примерно наказать. Так считала заведующая учебной частью.
Алена же считала по-другому. Если журнал не вернуть (а ясно, что его не вернуть, коли он не нашелся за четыре дня), надо ли вести выяснение, припирать кого-то к стенке? Алена считала, что куда лучше будет устроить откровенный разговор со всем классом. Ведь это их общее: беда, вина… Называй, как считаешь нужным.
И она все тянула с дознанием, пользуясь тем, что была бывшей ученицей завуча и любимицей.
А учителя, которым без журнала, без оценок в конце четверти впору было кричать «караул», требовали виновников. А уж одна-то виновница была, по их мнению, налицо — Алена Робертовна. Ведь это она распустила класс до такого состояния, что журналы стали пропадать.
Вот такая прорисовывалась ситуация.
Но кстати, и это еще не все. Главное… Да, конечно, главное — она не верила сама себе! Несколько раз с ней случалось такое: она перекладывала или даже уносила совершенно посторонние вещи. Она даже один раз решила, что, может, ей стоит обратиться к врачу, что, может, ее забывчивость — это болезнь…
Правда, со школьными журналами у нее ничего подобного никогда не происходило.
Из подъезда шестнадцатиэтажной башни, что стояла напротив, вышел какой-то парнишка. Алене Робертовне опять показалось, что это из ее класса. Что это Годенко. И она вспомнила, как упрекнула его несправедливо. Кажется, даже кричала. Совершенно отчетливо Алена вспомнила, как она непозволительно громко, с подозрительностью в голосе произносит: «А я его там видела!»
Зачем же она так сказала? Ну зачем?!
Приходилось признать: она крикнула это в пылу и угаре взрослой своей, учительской самоуверенности, что журнал, конечно же, на месте, просто ученики ее, как и обычно, верхоглядствуют.
Еще хорошо, меня никто не уличил, подумала Алена и облегченно усмехнулась. Эх, как же она была не права!
Успокоившись, молодая учительница задернула штору. Вернее всего это, конечно, был не Годенко… Как и многие близорукие девушки, Алена не носила очков — считала, что очки ее старят и делают менее привлекательной. А ни того, ни другого ей вовсе не хотелось.
Таня и Сережа прождали до шести часов, что стоило им немалых нервов. Два раза даже пришлось менять этажи, так как к ним привязался какой-то жилец, который хотя и был старый, но, имея в своем распоряжении такой современный транспорт, как лифт, мог не считаться ни с возрастом, ни с грудной жабой. Под конец он их, собственно, и выгнал, этот усатый, лысый, громко дышащий человек. Хотя им и самим, в общем-то, пора было идти.
— Поможем Серовой и Самсоновой, — сказала Таня, — а то они могут там… — И Таня изобразила лицом, что могут в решительную минуту мямли и недотепы. — Кстати, до скольких магазин?
— До семи.
— Молодец! — Она глянула на часы. — Как раз успеем.
— Тань, а может, предупредим Алену, что мы ее подозреваем. Она ведь рассеянная, ты же сама говоришь. Засунула его куда-нибудь и забыла.
— А тут испугается и вспомнит! — Таня засмеялась.
Они шли по длинному переходу на Курскую кольцевую, и некоторые даже оглянулись на Танин такой громкий и холодный смех.
— Тебе, Тань, как будто самое главное ее поймать!
— А тебе?
— Мне? Журнал найти!
— А мне и то и другое! Преступников никто по головке не гладит. Один ты собираешься.
Сережа промолчал. Ему жалко было Алену Робертовну. Такое от рождения имелось у него… Как сказать? Свойство души, что ли? Он умел представлять себя на месте того, кто попал в беду.
А Таня вот не умела. Она шла к намеченной цели без лишних сомнений. Тоже такое свойство души.
Появились они, надо сказать, очень вовремя. Самсонова и Серова в решительную минуту действительно заволновались, не сказали, чего им было приказано.
Старушка-выдавалыцица сумок с большим сомнением взяла номерок. Еще бы — столько времени прошло! Они с этой сумкой бог знает как намучились, решили уж в милицию ее отдавать. И вдруг являются эти две девицы… А сзади напирали вечерние усталые и спешащие люди.
Здесь-то как раз возникла Таня:
— Дело в том, понимаете, что у нас учительница заболела, а там лежат тетради с контрольной.
Старушка улыбнулась, поскольку так называемая детская непосредственность всегда действует на окружающих положительно.
Но, как на грех, здесь же оказалась и некая усталая, наработавшаяся за смену женщина. Не нужны ей были ни сумка, ни история эта. Она чувствовала, что зазря теряет минуты.
— А ты-то откуда взялась? — раздраженно сказала женщина. — Ты здесь вообще не стояла!
Еще мгновенье, и она могла произнести роковые слова, что пусть, мол, приходят с родителями… И тогда конец!
— А вы не верите, так проверьте! — быстро сказала Таня и раскрыла Аленину сумку.
Это был, конечно, дерзкий шаг, и при других обстоятельствах… Но из переполненной сумки буквально хлынули школьные тетради. Все такие наивные, все таких зелено-сине-розовых тонов.
У женщин, толпившихся вокруг события, сердце, что называется, защемило. А чем его в таких случаях защемляет? А наверное, той самой дверью, за которой безвозвратно оставлено школьное детство. И не стоит, дорогие читатели, над ними смеяться.
Таня Садовничья, не теряя времени и пустив вперед «людокола» Сережу, проталкивалась сквозь народ.
Остальные члены ее небольшого отряда — каждый со своей степенью незаметности — утирали, что называется, холодный пот со лба.
