Горячие гильзы - Алексеев Олег Алексеевич (бесплатные версии книг .txt) 📗
Под поветью висела лишь одна коса, я взял её, выбежал на луг. В тумане слышались негромкие голоса, вжикали косы. Вброд по метровой траве двинулся к лесу…
Голоса становились всё громче. Вверху стыла подтаявшая луна. С сухим треском взлетела стая серых куропаток. Молодых было вдвое больше обычного. Видно, в одном из выводков погибли родители и птенцов приняли в свою семью соседи. Стая отлетела к озеру, села за кустами.
Вот и покосное поле. Цепью, будто в атаку, шли по ложбине косцы. Вместе с жителями нашей деревни были и партизаны. Они пришли на работу с оружием. Смутно белели девичьи косынки. Пахло цветами и шмелиным мёдом.
Первым по лугу шёл Андрей Павлов, он всего три дня назад стал партизаном, за спиной у него чернел трофейный автомат, на боку висела сумка с патронными магазинами. Чуть отстал от дружка Митя Огурцов, но было похоже, что перегонит: косил отчаянно, шёл напролом.
В середине ряда была мама: в лучшем своём платье, в цветастом старинном платке. Я встал последним — следом за девушками, которые больше смотрели на парней, чем косили.
Таня Павлова вдруг запела тонким пронзительным голосом:
Партизаны даже остановились от неожиданности. Андрей и Митя весело переглянулись… Вдруг в один голос ответили:
И вновь зашипели, зашелестели острые косы. Митя было опередил товарища, но Андрей поднажал и ушёл далеко вперёд. Он и прежде косил на полный мах и отставал лишь от нашего отца…
— А это что за привидение? — послышался голос незнакомого партизана.
Среди валков скошенной травы стоял наш Серёга с кринкой в руках. Видимо, в кринке оставалось немного молока, всё остальное залило рубашку брата. Кто-то весело подхватил кринку, и она тотчас пошла по кругу. Люди делали вид, что молока много, кринка тяжела и все напьются.
— Молодец, постарался! — похвалила Сергея тётя Паша.
Я вскоре устал, присел на кочку. Взрослые работали без устали. Крупная, как картечь, роса падала наземь вместе с подкошенной травой. Косы не тупились, звенели всё громче. За лесом разгоралась заря.
Андрей был уже возле самого леса. Ярко белели его густые волосы. Будто на ветру, билась праздничная рубаха. Взмах, ещё взмах… Неожиданно полыхнула слепящая вспышка, трава словно бы покачнулась. Столбом поднялась выбитая взрывом земля, наземь дождём посыпались тёмные комья… Стало нестерпимо тихо.
— Назад! Мины! — не своим голосом закричал Митя.
Андрей лежал на земле, волосы его смешались с травой. Когда все отошли, Митя и ещё один партизан осторожно подошли к товарищу, взяли его на руки, отнесли в сторону, уложили на плащ-палатку.
— Беги за конём, — приказала мать Андрея Саше Тимофееву. И, закрыв лицо ладонями, заплакала: — Сынок мой, горюшко моё…
Кто-то достал индивидуальный пакет, принялся бинтовать раненому ноги. Сапоги и штаны разрезали ножом.
— Не бойся, выживешь… — утешал Митя Андрея. — До свадьбы заживёт. И ноги целыми будут.
Подъехала подвода. В неё уложили ворох скошенной травы, на нём устроили Андрея. Девушки отошли к озеру, было видно, что и они плачут. Один из партизан вывинтил из винтовки шомпол, принялся им, будто щупом, колоть мягкую землю. Люди отошли к самой деревне, со страхом смотрели на парня.
— Не бойтесь, — успокоил всех Митя. — Это наш сапёр. Ни одной мины не пропустит.
Партизан тем временем встал на колени, повозился и вынес на дорогу противопехотную мину — небольшую зелёную банку. Пришли ещё два сапёра, принялись помогать товарищу…
Мин оказалось немного, их все нашли. Вечером в деревне вновь застучали молотки. Митя отбил косы в своём доме, потом пришёл к нам, наладил и наши «литовки». Едва стемнело, люди вновь вышли на заливные луга. Шли неторопливо, с осторожностью, словно по первому, ненадёжному льду.
ГОРЯЧИЕ ГИЛЬЗЫ
Пришла вторая военная зима. Люди ждали её со страхом, думая, что партизаны, как только выпадет снег, отойдут в глухие леса. Но партизаны и не думали уходить из наших мест…
Рано утром возле нашего дома остановились сани, в них стоял пулемёт «максим», сидели шестеро партизан. Старший вошёл в дом, сказал, что у нас будет стоять заслон. Пулемёт поставили в сенях, коня с санями поместили в сарай. Один из приехавших тотчас встал на пост, затаился возле дороги под елью. Кроме одного, все бойцы были молодые. Когда мать стала угощать их молоком, партизаны обрадовались, пили молоко не спеша, в строгом молчании.
— Как же вы нас заслонять будете? — спросила мать у командира. — Долго вшестером не навоюешься…
— Ничего… — улыбнулся партизан. — Рядом большие силы. Если что — помогут. И дозоры вокруг — ворона не пролетит незамеченной.
Не успели партизаны разместиться, как прискакал на коне разведчик. Выслушав его, командир что-то сказал часовому и, придерживая рукой колодку маузера, бегом бросился к крыльцу. Я понял, что немцы где-то поблизости. Так и оказалось…
— Всем в лес, — коротко приказал командир.
Бои шли так часто, что мы с матерью и Серёгой ходили по дому и спали одетыми. На сборы хватило двух минут; мать перекинула через плечо узел с едой и вещами, подала свободную руку братишке.
Коня вновь вывели из сарая, поставили в сани пулемёт. Мы сели рядом с партизанами, и сани помчались к лесу. Часовой по-прежнему стоял под елью, не сел в сани и командир — побежал к соседним домам предупредить людей об опасности.
Когда сани вылетели на опушку, я оглянулся. К лесу бежали люди, несли на руках детей, тащили тяжёлые узлы.
Среди елей стояла глинобитная пекарня. С тех пор как пришли фашисты, пекарня не работала. По весне в ней разместился партизанский лазарет, а потом стали прятаться люди, как только рядом бой. Стены у пекарни были метровые, за ними было не страшно. Окна, чтобы не влетела граната, были забиты тесинами. Партизаны высадили нас на краю леса, и мы бросились к пекарне. Там ещё никого не было, и мы с Серёгой устроились за огромной печью. Вскоре появились Андреевы, и рядом с нами сел Саша — верхом на огромный сноп соломы. Нашлось место и Саше Тимофееву. В тесноте не в обиде. Тут же оказались и девочки — Катя и Зина. Чуть в стороне — женщины.
Бой, как всегда, начался неожиданно. Затрещали автоматы, и, заглушив их, взревели пулемёты. Совсем близко, на опушке, бил «максим». Люди от страха легли на солому. Серёга прижался ко мне, я чувствовал, как у него бьётся сердце. Несколько пуль ударило в стену пекарни, и стало ещё страшнее… Лежали молча, молчали даже маленькие дети.
Стрелять вскоре перестали, но никто не решался поднять головы. И вдруг стало слышно, как где-то рядом стонет раненый. Женщины метнулись к выходу, я бросился за ними следом. В пекарне было полутемно, в лесу меня ослепил снег — даже на мгновение пришлось зажмурить глаза…
Раненый партизан лежал рядом со стеной пекарни. Совсем молодой, не старше нашего Мити. В глазах — боль, в лице — ни кровинки. Бился на ветру размотанный бинт, весь в багряных пятнах. Партизан хотел что-то сказать, но не смог: из горла вырвался хрип. Мать и ещё кто-то из женщин подхватили раненого на руки, понесли в наше убежище. Боясь, что меня увидят и заставят вернуться на место, я шагнул в сторону, юркнул за ёлки.
Снег между деревьев был истолчён, перепахан сапогами и валенками. Я поднял несколько гильз; одна из них была от ракетницы — лёгкая, белая, с ярко-зелёной поперечной полосой. И тут я увидел жестяную коробку с выдавленной звёздочкой на боку. В таких коробках, я знал, носят пулемётные ленты. Пулемёт — главное оружие у партизан. А вдруг им не хватит патронов? Тогда конец — одолеют фашисты: убьют всех, кто был в заслоне, сожгут нашу деревню. А может, и не только нашу… Коробку надо было отдать партизанам. Они где-то близко. «Увижу — закричу, кто-нибудь прибежит, возьмёт», — пронеслось в голове.
