Река твоих отцов - Бытовой Семен Михайлович (версия книг .txt) 📗
Но никто не тронулся с места.
— Вечером буду ее доить, — спокойно продолжала учительница. — Приходите смотреть… И парного молока попьете. А кто из вас пожелает подоить корову — пожалуйста…
Несколько дней орочки не решались близко подойти к буренке, не то что прикоснуться к ее вымени. А когда бабушка Адьян, поборов страх, подошла, села на скамеечку и стала доить, на старушку накинулся шаман:
— Смотри! Злые духи накажут тебя! — И стукнул ее по спине бубном.
Но угрозы не испугали смелую, умную бабушку Адьян. Надоив в банку молока, она обернулась к женщинам и отпила несколько глотков.
— Вкусно! — Утирая губы рукавом халата, передала банку Ефросинье Еменке. Та, отпив, протянула банку Дуне Копинке. Но Дуня не захотела пить и выплеснула молоко.
— Ну разве можно так! — возмутилась учительница. — Не хотите пить, передали бы баночку Глафире.
— Ладно, я сама, — сказала Глафира. Подобрав халат, села на место Адьян и принялась доить.
Порывалась сесть на скамеечку и Матрена Хутунка, дочь шамана, но только она шагнула к корове, Никифор подбежал к Матрене, схватил ее за косу и потащил к дому.
— Как не стыдно вам, Никифор! — заступилась за молодую орочку учительница. — Не смейте так делать, слышите?
Встретив решительный взгляд учительницы, Никифор отпустил Матрену, но злобу затаил.
Вместе с Федором Копинкой, которого шаман подговорил, они среди ночи во время последней мартовской пурги подкрались к сараю, сбили замок и выпустили корову. Они гнали ее через торосистый лед реки, потом берегом в глубь снежного леса и, оставив там, как ни в чем не бывало, вернулись в поселок.
Едва стало светать, Тихон Акунка, проходя мимо сарая, заметил, что дверь распахнута настежь и на снегу валяется замок. Заглянул в сарай — нет коровы. И сразу побежал к учителю.
— Корову твою угнали!
Тут в интернате проснулись ребята. Узнав, в чем дело, решили отправиться на поиски.
— Мы, Николай Павлович, быстро найдем ее! — заявил Вася. — Далеко она уйти не могла…
— Где-то на том берегу бродит! — отозвался Коля и повернулся к Кириллу Батуму: — Захвати, Кирка, ружье…
— Зачем?
— Может быть, на корову волки напали или медведь-шатун…
— Верно, в тайге все может случиться. — И Кирилл побежал за ружьем.
Одних ребят Николай Павлович не отпустил. С ними отправился он сам и Тихон.
Ночная метель замела лед на реке. Местами образовались сугробы, а когда вошли в лес, Кирилл сразу обнаружил следы на снегу. Долго искать буренку не пришлось. В километре от берега она лежала, зарывшись в снегу, и вся дрожала. Увидав людей, жалобно замычала, словно просила поскорей вывести ее из леса и вернуть в теплый сарай.
Ребята смеялись и кричали от радости. Они очень полюбили свою буренушку, по очереди ухаживали за ней, таскали для нее воду из проруби, задавали на ночь сена. И вдруг кто-то угнал ее в тайгу!
— Надо, Николай Павлович, узнать, кто это сделал, — предложил Кирилл Батум.
— Шаман, наверно? — отозвался Вася.
— Шаман старый, сам не угнал бы, — сказал Тихон. — Кого-то подговорил.
— Кого же он мог подговорить? — вслух подумал Коля.
Никифора вызвали в сельсовет, и Намунка с Тихоном учинили ему допрос, но шаман ни в чем не признался.
— Его зверь, а зверь всегда в тайгу хочет…
— А кто замок сбил с дверей?
— Не знаю, в ту ночь пурга сильно мела. Я спал крепко…
Однако спустя два месяца, когда, казалось, случай с коровой уже был забыт, неожиданно все выяснилось.
Весна выдалась дружная. В конце мая сошел снег. Вскрылся Тумнин, и в течение нескольких дней река унесла в море весь лед. Стало тепло, и Валентина Федоровна со своими юннатами принялась за огород.
Посмотреть, как сажают овощи, пришли чуть ли не все жители Уськи. Одни смотрели на учительницу с недоверием, другие, наоборот, не только верили ей, но вызвались помогать.
— Из этих семян, что мы кладем в землю, вырастет не меньше пуда морковки, — говорила она.
И вот кое-кто решил проверить, правду ли говорила учительница. Федор Копинка, тот самый, кто вместе с шаманом угнал корову, пробрался ночью на школьный огород, разрыл руками грядки и, не найдя ни одной морковки, крадучись побежал к шаману. Тут перед ним и появились Вася и Кирилл.
— Что на огороде делал? — спросил Кирилл.
— Ничего не делал.
— Правду говори, дядя Федор. Что делал? — настаивал Кирилл.
Копинка оттолкнул ребят и хотел было пойти дальше, но в это время подбежали и Коля, и Олег, и Саша.
Они окружили Копинку. Видя, что дело плохо, старик сказал:
— Врет учительница. Говорила, что пуд морковки вырастет, а я ни одной там не нашел…
— Так ведь только вчера посадили! — с возмущением закричал Вася. — Она только к лету вырастет! А ты, дядя Федор, всю грядку испортил…
— Ничего не портил…
— Нет, испортил. Мы видели, — вмешался Олег. — Надо Николаю Павловичу сказать.
Назавтра весь поселок узнал, что Федор Копинка разрыл две грядки на школьном огороде. Старика вызвали в сельсовет. Когда ему пригрозили штрафом, он тут же во всем признался. Рассказал, как шаман подговорил его и корову угнать, и огород разрыть…
С этого дня вера в шамана окончательно поколебалась. Даже старики и старухи, которые частенько приходили к нему на камлание, начали сторониться Хутунки.
Хороша дальневосточная осень!
Весь день над тайгой стоит чистое, светлое небо. Редко когда набежит на него облачко. А если набежит, то не задержится, а проплывет по краю небосвода, ничуть не омрачив его. Солнце, поднимаясь из-за горных вершин, золотит буйную зелень леса, и она кажется чуть пожелтевшей. Присмотритесь к тайге, и вы увидите, что это не желтизна осени, обычная в эту пору, скажем, в среднерусской полосе. Листва таежных деревьев в сентябре не вянет, а как бы покрывается по краям загаром; нигде на таежных просеках еще не видно опавших листьев. В полдень, когда солнце достигнет зенита, уже не чувствуется зноя, и легко вдыхаешь напоенный медом терпкий воздух тайги. Как он прозрачен и чист! От звонких горных ключей и стремительных водопадов, с шумом несущихся с отвесных сопок, веет живительным холодком.
А какие вечера здесь осенью! Какая сказочная луна плывет над тайгой, как светел лес! Ветер слегка покачивает столетние дубы, тополя и клены, и, переливаясь серебром, весело шумит на них листва…
Праздник урожая был назначен на воскресенье. Рано утром, едва взошло солнце, школьники вышли украшать площадь. Они подмели дорожки, посыпали их желтым песком, развесили на заборе бумажные флажки.
Вышел на крыльцо Саша Намунка с гармонью, которую Сидоров недавно привез ему из города. Стоило Саше растянуть мехи, как на площадь стали стекаться люди.
Орочи полюбили новые, советские праздники, которые стали отмечать с приездом Сидоровых. Хорошо прошло Восьмое марта. Потом два дня гуляли в мае. В конце учебного года устроили большой школьный бал и тоже пригласили на него всех жителей Уськи. И вот опять — праздник урожая.
В чем будет заключаться этот новый праздник и почему его так назвали, не все догадывались. Но раз площадь украсили флажками и с утра играет музыка, — будет веселье. Кое-кто, перед тем как пойти на площадь, подмел у себя на дворе и вывесил красный флаг на крыше.
Оделись по-праздничному.
Многие никогда не видели гармони и, обступив музыканта, старались постичь тайну этого удивительного инструмента.
— Сто зим живу, наверно, а в первый раз вижу такой веселый ящик! — говорила бабушка Акунка, садясь на нижнюю ступеньку крыльца. — Ай-я гини! Помирать совсем неохота!
— Зачем помирать? — сказал Тихон. — Живи, атана, сколько хочешь.
— Ладно, чего там, — закивала головой бабушка и принялась раскуривать трубку. — Однако, танцевать не могу.
Пришли Сидоровы, доктор Шарак. Орочи подходили к ним, здоровались за руку.
— Наверно, говорить будешь? — спросила учителя старушка Адьян. На ней был синий сатиновый халат, расшитый розовым узором. На голове — белый, в горошину, ситцевый платок.
