Зимние тропы - Урманов Кондратий Никифорович (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
В ближнем ложке, в кустарниках, дедушка сам поставил капканы. К обглоданным косачиным головкам зверек мог подойти только с одной стороны, и здесь, на пути, хорошо был замаскирован капкан. Заровняв снежок палочкой, дедушка засыпал свои следы снегом.
Поставив второй капкан так же аккуратно, как первый, он сказал:
— Вот теперь посмотрим, какие такие они тут бродят, зверушки.
Андрюша все старался запомнить, что и как делает дедушка. Он так верил в знания дедушки, что ночью не один раз просыпался и прислушивался — не кричит ли попавший в капкан зверек?
Рано утром они снова посидели в скрадке, но добыли только пару косачей. Птица почему-то не летела, и дедушка объяснил это перекочевкой косачей в другие лога.
— Может, ночью лиса их потревожила… Она хитрющая, заметит, где косачи зарываются в снег на ночевку, даст им успокоиться, а потом и начнет чередить…
На обратном пути Андрюша забежал посмотреть капканы и вернулся в избушку с замерзшим горностаем.
— Ну вот, видишь, значит, зверек есть, да взять его надо умеючи… — сказал дедушка. — В этом деле большая сноровка нужна…
Иногда Андрюша уходил один; он терпеливо дожидался прилета косачей, стрелял раз-другой, а после зари долго просматривал лог и все березовые колки — не сидят ли где на деревьях косачи.
Как-то вечером, устанавливая на новом месте капканы, Андрюша увидел стайку косачей над соседним логом. Утром они с дедушкой построили там балаган и добыли тройку птиц. Теперь он выходил к оврагам и смотрел, где сидят косачи. Дождавшись, когда они спустятся на ночевку, он шел в избушку.
Дедушка хвалил его и говорил, что это называется — уложить косачей спать.
— В таких случаях — утренняя заря всегда верная, — пустым не придешь…
Неделя пролетела для Андрюши незаметно, и однажды дедушка за ужином напомнил ему, что пора домой.
— Всех птиц не перестреляешь, а зверей не переловишь; время тебе и за книги браться…
Возвращаясь домой, Андрюша чувствовал тяжесть за своей спиной: там, в мешке, лежало пять косачей, четыре шкурки горностаев и одна — зайца-беляка, попавшего в петлю.
Дома он подробно рассказал матери о жизни на пасеке, об охоте и, наконец, пожаловался:
— Хотел тебе лисью шкурку привезти, не удалось поймать… Ходит кругом, а в капкан не попадает. Хитрая!.. Ну, дойдет и до нее черед!..
Все шкурки он отнес в заготконтору, а с парой косачей явился в военный госпиталь. Медицинской сестре, встретившей его у двери, Андрюша сказал:
— Я хочу видеть комиссара…
— А зачем тебе комиссар? У тебя есть родственники в госпитале?
— Нет… Мне его нужно по одному делу…
Когда вышел комиссар, Андрюша доложил ему просто:
— Во время каникул я жил у дедушки, в лесу, добыл несколько косачей и вот пару принес раненым бойцам… — и убежал.
Вечером он написал большое письмо отцу на фронт, рассказал о дедушке и о первой своей удачной охоте…
ВОЛЧЬЯ ПАДЬ
Наша бригада закончила промысел и собиралась домой. Два месяца назад, по первопутку, нас подвезли на колхозных конях со всем продовольствием и снаряжением и оставили у подножья Буйлюктавского хребта. Место для жилья выбрал бригадир Матвей Северьянович; три дня мы трудились не покладая рук, и над ключом, под высокими пихтами, выросла наша охотничья избушка. Позднее мы пристроили к ней сени, а в тайге в разных местах поставили несколько шалашей на случай, если кому придется заночевать вдали от избушки.
И вот — промысел закончен. Остается три дня до Нового года, и всем нам очень хочется попасть домой. Старики об этом не говорят, но мы с Сергунькой только и мечтаем скорее отправиться в путь.
Весь день прошел в сборах: Матвей Северьянович — широкоплечий, коренастый, с коротко остриженной бородой и подрезанными седыми усами — снимал шкурки с последних добытых белок, натягивая их на правилки, вешал у потолка и тихонько что-то напевал; молчаливый Яков Кузьмич, с длинной, рыжей, как лисий хвост, бородой, возился у порога с нартами, гнулся над ними в дугу, потому что избушка была построена без учета его роста, а у Сергуньки, моего светловолосого сверстника, казалось, все пришло в негодность — и пимы прохудились, и ремни на лыжах перетерлись, и полушубок требовал заплат. Он хватался то за одно, то за другое, а дело не двигалось. Мне тоже нужно было кое-что подправить, но на мою долю выпало готовить на дорогу лепешки, варить мясо и кормить собак — им предстояло тянуть нарты со всей нашей добычей.
Уже сумерки заглянули в единственное окошко нашей лесной избушки, когда мы начали укладывать в мешки добытую пушнину. Хотелось зажечь лампу, но мы с Сергунькой не решались и ждали, когда скажут старшие. Наконец с укладкой все было покончено, и Матвей Северьянович, бросив два туго набитых мешка на нары, вздохнул:
— Вот и я готов… можно ужинать — и в путь.
Дядя Яков зажег лампу, присев к столу, удивленно посмотрел на друга:
— На ночь-то глядя? Кто нас гонит? Успеем еще ноги натешить…
— А что теперь день? С гулькин нос. Снег убродный, сколько за день пройдем? — закручивая цигарку, спросил Матвей Северьянович.
— Ничего, дойдем… Дома праздник будем встречать…
Мы с Сергунькой не могли решать этот вопрос и молчали. Несмотря на большое желание скорее попасть домой, нам не хотелось идти в ночь.
За ужином, на этот раз продолжавшемся недолго, Матвей Северьянович еще раз высказал желание отправиться в путь, но дядя Яков наотрез отказался:
— Не выдумывай, это тебе не по дороге идти… Собак зарежем по глубокому снегу и сами взмокнем… У «нодьи» захотелось напоследок поспать?
И Матвей Северьянович сдался:
— Ладно… Днем так днем… Я не против, а только ночку, и может, не одну, придется прихватить в дороге…
— Это другое дело, — согласился дядя Яков, — в дороге как в дороге… Покормите-ка, ребята, собак, им завтра придется крепко поработать…
Мы с Сергунькой бросились выполнять распоряжение дяди Якова, обрадованные тем, что так решился вопрос.
— Матвей Северьяныч двужильный, — сказал мне шепотом Сергунька. — Ему все нипочем — пурга, мороз — лишь бы идти…
— Мы с тобой тоже такие будем, когда столько поохотимся, как Матвей Северьяныч, — сказал я другу.
Четверка наших собак жила, как и мы, дружной семьей. Мой Мальчик был сыном Кучума, принадлежавшего дяде Якову, и Лыски — Матвея Северьяновича, только Буян Сергунькин был посторонним, вывезенным откуда-то с Енисейского севера. Собаки никогда не скандалили и спали все вместе в пристроенных сенях. Там же, у самой крыши, на полке, лежали два медвежьих окорока; Матвею Северьяновичу удалось, с помощью дяди Якова, убить медведя, тушу мы съели, а окорока решили увезти домой.
Покормив собак, мы вернулись в избу; старики уже спали на нарах, подстелив под себя медвежью шкуру.
В эту ночь я спал очень плохо, и она показалась мне бесконечной. Пока занимался промыслом, о доме почти не думал, а вот собрались в дорогу и — пошло-поехало: вспомнил мать, братишек, сестренку, вспомнил товарищей и почему-то подумал, что я стал старше их, возмужал за эти два месяца. Перед утром я крепко уснул, но тут же вскочил от окрика Матвея Северьяновича:
— Вставать пора!..
Все уже были на ногах: я заторопился и, кое-как навернув портянки, сунул ноги в пимы.
— Так дело не пойдет, Митя, — сказал бригадир, — дорога дальняя, натрешь ноги, что мы с тобой будем делать? Переобуйся как следует…
Пришлось согласиться, я еще не бывал в походах и не знал многого, что необходимо промысловику.
На рассвете мы хорошо позавтракали и, увязав все добро на четырех нарточках, тронулись в путь.
В избушке мы оставили немного муки в берестяном туеске, пару тушек белок, горсть соли и коробку спичек.
— Мало ли случаев бывает с нашим братом охотником, — говорил Матвей Северьянович. — Выбьется человек из сил — вот и скажет нам спасибо…