Колесо на крыше - Дейонг Мейндерт (читать книги без сокращений txt) 📗
Он что-то крикнул ей с дамбы, но Лина не разобрала — голос был невнятный и тихий.
— Я не слышу! — прокричала Лина.
Тогда Доува стал выговаривать каждое слово отдельно и медленнее:
— Девочка, почему ты пляшешь на моей лодке?
— Я нашла колесо! Понимаете, колесо!
— Ну и что? Оно там уже лет восемьдесят лежит.
Лина даже присела от удивления. Ну и ну! Доува сказал это так, словно ничего удивительного тут нет. Лежит себе колесо под лодкой целых восемьдесят лет, и Доува об этом знал. А ведь стоило кому-нибудь из ребят подойти и спросить: «Дедушка: где взять колесо?», он бы ответил: «Под моей лодкой!»
Но разве пришло бы кому-нибудь в голову спрашивать об этом Доуву? Ведь ему почти сто лет.
Лину прямо распирало от любопытства. Непременно нужно все разузнать об этом колесе, почему в лодке дыра? Все так интересно, каждая мелочь. Но когда приходится кричать за километр, всего не спросишь. Лина спрыгнула на морское дно, не сводя глаз с дамбы, где стоял Доува. Больно стукнулась коленками и руками о землю, даже башмак треснул, — но сейчас разве до него? Она быстро поднялась и со всех ног понеслась к дамбе. Она так торопилась, что, подбежав к Доуве, никак не могла отдышаться.
— Не понимаю, почему девочка должна плясать на перевернутой лодке, даже если она и нашла колесо? — удивленно спросил старик. Тут он заметил трещину в башмаке и вновь заговорил: — Сними башмачок, пойдем ко мне, я перевяжу проволокой, он еще долго послужит, если ты, конечно, не станешь больше с лодок прыгать. Так почему все-таки ты в пляс пустилась? Мне тоже все любопытно и интересно, как и бабушке Сивилле.
Лина наконец перевела дух и вкратце рассказала, зачем нужно колесо. Ей не терпелось самой спросить, как оно оказалось под лодкой и почему дедушка Доува не удивился, ведь это же настоящее чудо!
— Так, значит, колесо тебе для аистов нужно? — проговорил Доува. — Ну, что ж…
— Но дыра маленькая, колесо не пролезет, — сказала Лина.
— Конечно, маленькая, только человеку пролезть впору, я ее для того и пропилил, и ни на дюйм больше.
— Человеку пролезть?
— Моему отцу раз пришлось — это его колесо там лежит. Оно ему жизнь спасло.
— Как, дедушка?
Но Доува лишь покачал головой и показал на море.
Со стороны островов летели аисты. Сначала прямо к Приморке, прямо к Доуве с Линой, но над старой лодкой они повернули и, быстро взмахивая крыльями, полетели к деревне Нес и вскоре скрылись из виду.
— Как много, штук тридцать! — сказала Лина с удивлением.
— Ровно двенадцать, — поправил Доува. — Но это неважно. Важно другое: раз аисты уже стаями летят, нам сложа руки сидеть некогда, если мы хотим колесо из-под лодки вытащить. А завтра воскресенье, значит, у нас только один день. Скоро прилив, значит, у нас всего несколько часов. Да и шторм из-за островов надвигается.
Лина осмотрелась — голубое небо, голубое море, светит солнце — и недоверчиво взглянула на старика.
— Вот увидишь, будет шторм, — повторил Доува. — Не через час, не через два. А штормить будет крепко, не один день, тогда уж и вовсе до лодки не доберемся. Сейчас надо попытаться, ни минуты терять нельзя, дорогой поговорим.
— А куда идти? Зачем? — спросила Лина.
— Пилу нужно прихватить из дома. Восемьдесят лет тому назад она помогла мне отца спасти и сейчас поможет. Пропилим дыру побольше и вытащим колесо.
Старый Доува, хоть и опирался на толстую палку, ходил очень быстро. Лина в одном башмаке едва за ним поспевала, спотыкалась. В голову приходили все новые вопросы. Она то и дело поглядывала на Доуву и в конце концов не вытерпела.
— Дедушка, ну расскажите, почему колесо в лодке оказалось? Расскажите, а? А то я прямо лопну — так узнать хочется.
Старик улыбнулся.
— Да все очень просто, — спокойно начал он, не сбавляя шаг. — Отец мой, как и я, рыбаком был. У нас в роду все рыбаки. Только мучила его всю жизнь морская болезнь. А порой на долгие недели он в открытое море уходил. Всей душой море ненавидел, да что поделаешь, оно ведь нас кормит. Видно, такова судьба. Хоть и трудно с землей расставаться. И знаешь, что он придумал? Он брал с собой в баркас тележное колесо: оно напоминало ему о земле, на которой стоишь твердо, которая из-под ног не уходит во время шторма. Хорошо он придумал, верно?
— Очень, — тихо отозвалась Лина. Она представила, как мучился отец Доувы, всю жизнь в ненавистном море плавал. — Очень хорошо! Только как же колесо ему жизнь спасло?
— Как-то раз поднялся шторм. И застал он рыбаков врасплох в открытом море. Не спрятаться, не убежать. Не вернулись рыбаки в деревню. Я тогда еще маленьким был. А через неделю вынесло приливом к дамбе перевернутый отцовский баркас. Завяз он в иле — и по сей день там. Неделю его по морю трепало, разве кто выживет? Вся деревня оплакивала погибших — ни один не вернулся. И лежал этот баркас, мрачный и безмолвный, как могила. Никто к нему не подходил. А мне, наверное, было столько лет, сколько тебе сейчас. Я каждый день бегал на дамбу, смотрел на баркас и плакал. Маленький, беспомощный мальчуган, потерявший отца.
Но вот стали мне странные мысли в голову лезть. Смотрю на баркас, и страшно делается. А вдруг отец там, под лодкой, вдруг еще жив? Глупая, невероятная мысль, но, когда плохо бывает, чего только не передумаешь. Невероятно…
— Но ведь все так и вышло, да? — в голосе Лины звучала уверенность. — Потому что иногда самые невероятные вещи случаются. Надо только очень верить.
Старик взглянул на нее.
— Вот именно, — согласился он, будто со взрослым разговаривал, — надо очень верить. Хорошо ты сказала! А ты-то почему думала об этом, девочка? Вот я в твоем возрасте объяснить это не сумел, хотя думал так же. Слов нужных не нашел.
— Нам учитель говорил… — начала было Лина, но старик уже продолжал:
— Пошел я к баркасу, был как раз отлив. И стало мне жутко: вот лодка отца, а самого отца уже нет и никогда не будет. В ту минуту я, пожалуй, ни на что не надеялся. Но все-таки приложил ухо к борту и прислушался. Показалось мне, что кто-то стучит тихонько изнутри. Чуток громче, чем крабы шуршат. Нет, не ослышался я, стучит кто-то. Тут я как закричу: «Папа! Папуля! Сейчас, подожди минутку, я тебя вызволю, только минутку подожди». Минутку! А он столько дней ждал!
Я бегом в деревню. Бегу, а сам плачу, кричу, людей зову. Люди слушают, только головами качают: «Не может такого быть». Даже мать, бедняжка, и та сказала: «Успокойся, мальчик мой. Показалось тебе. Отца уж давно в живых нет». Ну, я не стал ничего говорить. Все думали, я с ума сошел. Схватил пилу, топор и что есть духу обратно. Мал я был, но силы откуда-то взялись. Прорубил дыру в днище баркаса, чтоб пила вошла, и начал пилить. Останавливаюсь то и дело, зову: «Папуля, родненький!» А он чуть слышно отвечает. И у меня словно силы прибывают.
Выпилил я наконец кусок днища, заглянул внутрь. Смотрю, на колесе лежит отец. А колесо во время шторма, видать, за борта зацепилось, вот и не упало в воду. Отец собрал силы, заполз повыше, чтобы мне тянуть его легче было. Я нагнулся, взял его под руки и вытащил. Мал я был, но крепок. Да в ту минуту я бы дом поднял, церковь с колокольней. Да и отец исхудал страшно — кожа да кости…
Лина шла, спотыкаясь, рядом и тихо всхлипывала. А Доува шагал широко, почти бежал, словно заново переживал все, о чем рассказывал. Лина слушала, как чудесную сказку с добрым концом, и по щекам катились слезы радости.
— Знаешь, как он жил эти дни под баркасом? — Старик говорил громко, взволнованно. — Когда начинался прилив, он забирался на колесо, и вода до головы не доходила. Тогда баркас выше стоял, это уж сейчас его илом занесло. Знаешь, что он ел? Свечи! У них на баркасе были свечи. Так вот он их ел. А пил знаешь что? Высасывал сок из крабов и рыб, которых приливом приносило. А соленую мякоть выплевывал. Когда я его нашел, он был кожа да кости… Вылезли мы из-под баркаса, стоим рядом — я чуть с ума от радости не сошел. Почти как ты, кубарем на землю скатился, отец тоже упал — ноги-то не держат, сил нет. Тащил я его через дамбу до самого дома. Толкнул ногой дверь, ору: «Мама, я папу нашел!» Она так без сознания и упала. Ну и день! Самый счастливый в жизни!
