Бывают дети-зигзаги - Гроссман Давид (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
— Ты же сказал — игрушечный… — беззвучно прошептал я. Продолжая рулить одной рукой, Феликс понюхал дуло пистолета, посмотрел на меня своими младенческими глазами и с улыбкой пожал плечами:
— Подумай только, юный господин Файерберг, — как меня обманывали в магазине игрушек!
ГЛАВА 9
МЫ СКРЫВАЕМСЯ ОТ ПРАВОСУДИЯ
Дым от выстрела поднимался над моей головой и улетал сквозь открытый люк «бугатти» в небеса. Я вдыхал его, горький и едкий.
— Может, все-таки вернемся домой? — прошептал я.
Лицо у Феликса вытянулось.
— Пардон, — проговорил он, — прошу извинения. Я не хотел тебя так испугать, хотел только насмехаться чуть-чуть.
Треугольные брови от растерянности поползли вверх.
— Верно, Феликс уже немножко слишком старый, чтобы насмешить детей, а?
Я не отвечал. Хорошая мы пара: взрослый, который не умеет смешить детей, и ребенок, который не умеет смешить взрослых.
Сквозь сжатые зубы я спросил, есть ли у него дети.
И снова он замешкался, засомневался, словно взвешивал в уме ответ. Как будто в мире нет таких понятий, как правда или факт, как будто для каждого вопроса существует несколько ответов и надо сначала прикинуть, какой из них подойдет именно в этой ситуации этому спрашивающему.
Вот прикинул. Заулыбался знакомой улыбкой.
— Есть одна дочка. Она есть уже большая, могла бы быть тебе в матери.
Из вежливости я промолчал. Никто не мог бы быть моей матерью. Разве что Габи. Может быть.
— Но и когда была маленькая, я тоже мало ее воспитал, — добавил Феликс, — все ее детство потерял, все время не находился. Путешествия, работа. Жаль, а?
Мне не хотелось отвечать. Правду сказать, не очень-то он подходил для воспитания детей. Поразвлекать их час-другой — это да. Наверняка он умел показывать на стене смешные тени, знал пару-тройку несложных фокусов и мог нарассказывать таких историй, что только уши развешивай. Но растить детей, ухаживать за ними, воспитывать их, ссориться с ними, тревожиться, когда они болеют, утешать их, когда им грустно, как утешала меня Габи, — нет.
— Почему так на меня смотришься? — спросил он растерянно и натянуто улыбнулся. Я и вправду не отрывал от него глаз. Пусть почувствует, как я зол. — Я ведь на самом деле люблю детей, — пробормотал он извиняющимся тоном, — все говорят: у Феликса есть удача с детьми! Все дети любят Феликса…
Ну да, а я о чем.
Я из вредности молчал.
(По-моему, человек, который вот так с гордостью заявляет, что любит детей — а таких взрослых полным-полно, — в глубине души считает, что дети — это некая разновидность живых существ и что все дети одинаковые и внутри, и снаружи. И эти любители детей относятся к детям довольно пренебрежительно: вот скажите, вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-то гордился тем, что любит взрослых? Любители детей считают, что дети все милые и добрые, целыми днями только играют и поют. «Ах, детство, счастливая пора!» — восклицают эти взрослые, и хочется в ответ погладить их по квадратным затылкам и сказать: «Ах, глупость, счастливое свойство!» Дети, остерегайтесь любителей детей!)
— Ну что, — хмыкнул Феликс, — господин Файерберг изволили глотать язык?
Я видел, что смущаю его своим молчанием и этими взглядами, подрываю его уверенность в себе. Время от времени мне казалось, что он читает мои мысли. Ах так? — подумал я. Ну, читай! На мой профессиональный сыщицкий взгляд, ты, господин Феликс, любишь одного только себя, и развлекать умеешь только себя, и заботишься только о своем внутреннем ребенке, вечном ребенке, который никогда не вырастет! Вот ты кто!
Я добился цели. Конечно, это было жестоко, но я ведь мстил ему за выстрел. И должен признаться, что эффектная фраза про внутреннего ребенка была не моя. Это Габи сказала так однажды об одной известной актрисе по имени Лола Чиперола, и фраза эта запала мне в голову. Даже удивительно, как те же слова подошли и Феликсу. Взгляд его дрогнул, щеки залил румянец, он обеими руками взялся за руль и отвернулся к окну.
Несколько минут в машине стояла тишина. Через некоторое время Феликс посмотрел на меня снова, уже совсем другим взглядом. Никакого блеска в нем не было. Что-то произошло между нами, что-то вроде маленькой дуэли, в которой я, уж не знаю почему, победил.
— Юный господин Файерберг — смышленый малый, — проговорил Феликс в тишине, — однако теперь надо еще испытать, насколько господин Файерберг смелый малый, чтобы пуститься в наш путь.
Он так смешно говорил на иврите, с одной стороны, с ошибками, с другой — такими красивыми словами. Машина наша ехала медленно и тихо. Сейчас я должен решить. Если я скажу: «Хватит», он остановится и все закончится. Оборвется в один миг странный сон, красивый, ужасный, запутанный. Сон, который только-только начался, сон-загадка, сон, который мог привести куда угодно. Я закрыл глаза, попытался сосредоточиться, но мысли расползались во все стороны, и только где-то в глубине души плескался холодный безымянный страх, страх того, что может произойти со мной, пока я вместе с этим Феликсом, так что, наверное, и не стоит разбираться в происходящем до конца, ведь разгадка может оказаться куда страшнее загадки…
— Поехали, — выпалил я.
— Очень хорошо.
Феликс с облегчением выпрямился в водительском кресле. И даже больше. Я видел: он рад тому, что я готов продолжать путешествие. Я тоже выпрямился и взглянул ему в глаза. Я гордился собой, хотя и не понимал до конца, что именно вызвало в нас обоих такие перемены.
— Только сначала надо нам с тобой избежать от погони, а?
Это был неожиданный поворот — и в разговоре, и в путешествии. Я ничего не стал спрашивать. Прикусил язык и решил ждать, что будет дальше. Феликс остановил гигантскую машину недалеко от цитрусовой плантации. Мы вышли. Где мы и куда Феликс везет меня, я не знал. Он достал из багажника свой кожаный чемодан. Закрыл дверь машины и зашагал. Я пошел следом за ним в гущу деревьев, сдерживаясь, чтобы не спросить, куда же мы направляемся. Я уже попривык к тому, что в любой момент могут измениться планы, ситуации, будущее…
Мы углублялись в заросли, и мне стало не по себе. Кроме нас, в роще никого не было. Мы пробирались между топких оросительных каналов. Я обернулся, но нашего «бугатти» уже не разглядел. Ни его, ни дороги. Нас окружали только деревья и тишина.
И вдруг в просвете между двумя рядами деревьев я увидел большую лягушку. Зеленый «фольксваген». Вообще-то это был «фольксваген-жук», но очень уж похожий на лягушку. Я ничего не сказал. В который раз я поразился, какую масштабную операцию они спланировали для меня, и в который раз втайне подумал: ну почему нельзя было подарить что-нибудь попроще? Что плохого, например, в футбольном мяче? Все сильней и сильней мне казалось, что меня подхватило потоком и несет, несет… Я шагал рядом с Феликсом. Он шел быстро, но без страха. Торопиться вообще было ниже его достоинства. Он открыл свою дверь, я — свою. Он сел со своей стороны, я со своей. Он завел машину. Я откашлялся. Мы оба молчали, и оба были довольны этим мужским молчанием. «Жук» попрыгал на выбоинах и выбрался на ровную дорогу. Мы пустились в путь.
— Очень важно, что мы начинали наше путешествие на черном «бугатти», — сообщил он. — Такое авто делает что-то особенное, делает стиль, а?
Он произнес «стиль» с таким видом, будто съел что-то лакомое. Я задумался о судьбе шикарного авто. Ради получаса езды он привез его на корабле в Израиль, а потом бросил без всякого сожаления, так же как часы с цепочкой. Даже двери не запер. Он, похоже, миллионер.
— С другой стороны, черный — слишком заметно. А желтые двери — еще больше заметно. Момент один, момент два — и к ней уже приедут полицейские. За этим я и приготовил нам «жука». Таких в Израиле есть много. На него никто не обратится вниманием. Мы можем проезжать хоть прямо через полицию, и полицейские снимут нам шляпы и скажут — добрый день, мерси боку, шабат шалом!
