Не надо меня прощать - Воробей Вера и Марина (книги онлайн .TXT) 📗
«Еще и с Иркой целовался… Вот караул будет, если мы с ней заболеем!» – подумал Надыкто и окончательно перепугался.
– Я не хочу никакую флюорограмму! – побледнела Тополян, про себя с ужасом вспоминая, как Фишкин прижал ее к стене и орал прямо ей в лицо, а потом дико закашлялся. – Я боюсь, а вдруг найдут что-нибудь?
– Да, стремно… Мне тоже не кайф таблетки глотать, а с другого боку, так вроде надо бы, а то мало ли что… – приуныл даже непотопляемый Ермолаев.
Люстра громко забарабанила указкой по учительскому столу, призывая учеников к порядку:
– Иди-ка, Ермолаев, к доске, любознательный ты наш! И расскажи нам, что ты знаешь о творчестве Чехова!
Юрка состроил скорбную мину, не спеша вышел на середину класса и, немного подумав, выдал печальным голосом:
– Я знаю, что Антон Павлович Чехов… тоже болел туберкулезом! И даже умер от него в расцвете своей творческой деятельности!
Зоя все это время находилась в состоянии шока. Она плохо воспринимала то, что происходило вокруг. Голоса Люстры, Ермолаева, гомон класса доходили до нее, будто бы через толстый слой ваты. В мозгу билась одна-единственная мысль: «Вадик в больнице, ему плохо».
Она повернулась к Лу и Черепашке, как бы ища у них помощи. На перемене девушки сами подошли к Зое. В Люсиных глазах за огромными очками таились тревога и сочувствие, зато Лу была настроена скептически.
– Не вижу повода для рыданий, – заявила она, – и париться на эту тему не собираюсь. И тебе, Зойка, не советую. Ничего с твоим ненаглядным не случится, небось бронхит обычный подхватил. Так это с кем не бывает?
– Лу, зачем ты так? Насколько я знаю, в туберкулезную клинику с бронхитом не кладут… Я чувствую, что-то серьезное у него… – запричитала Зоя. – Что же делать-то? Я помочь ему должна, только как, как?
– Угу, сходи к нему, сходи… Сопли ему утри, на горшочек посади… Блин, у тебя крыша окончательно съехала? А-а… надоело! – Возмущенная Лу безнадежно махнула рукой. – Мы с тобой будто на разных языках разговариваем…
– Я знаю одно: ему плохо, человек, которого я люблю, в беде, Лу! Люся, а ты со мной или… тоже против?
– Я не против… но и не совсем с тобой, Зоя. – Рассудительная Люся сделала паузу, собираясь с мыслями, и продолжила: – Ну, чем конкретно ты можешь ему помочь? Бананов принести, йогуртов всяких… и все! Думаю, Фишке не особенно прикольно будет, если ты явишься и начнешь вокруг него крыльями хлопать, как клуша. И потом, не забывай, что он самолюбив не в меру. А если ты увидишь его в таком беспомощном состоянии, прикинь, какой удар по его самолюбию… Ничего хорошего из этого не выйдет, это уж точно!
13
Фишкин лежал в больнице уже шестой день. То есть он, конечно, не лежал в прямом смысле слова, а, наоборот, старался как можно меньше находиться в палате. Вынужденное общение с больными его угнетало – разговоры неизбежно вертелись вокруг болезней. Фишкин предпочитал сидеть в холле, бездумно пялясь в телик или листая потрепанные книжонки, валявшиеся на журнальном столике.
К тому же он был очень напуган свалившейся на него бедой. В больнице он находился впервые в жизни. Родители приходили к нему почти каждый день, но ненадолго – распорядок посещений соблюдался строго.
Каждый день с утра всех больных осматривал пожилой врач. Внешность его была настолько забавна, что тот, кто видел его в первый раз, с трудом удерживался от смеха. Борис Станиславович имел несчастье походить на клоуна, но самой большой его достопримечательностью были уши, большие и торчащие почти перпендикулярно голове. Ну просто вылитый Чебурашка! Правда, справедливости ради, надо добавить, что врачом он был неплохим, хотя и несколько резким и переменчивым в настроении. Осматривал он и Фишкина. Но ничего не говорил, только головой покачивал и молча рассматривал на свет фишкинские рентгеновские снимки.
Вадим тяжело переносил свою вынужденную изоляцию, он привык быть свободным, делать, что захочется, и находиться в центре внимания. Здесь же ничего этого не было. Он никогда не думал, что станет так тосковать по общению с одноклассниками, все равно с кем, только чтобы не завыть волком от отчаяния и неизвестности.
А вдруг ему придется провести в этой проклятущей больнице не неделю, а много недель или даже месяцев? Он уже знал от других больных, что лечение туберкулеза – дело хлопотное и длительное. Как все это пережить, Вадим не имел представления.
«В школе, верняк, уже знают… – уныло размышлял он, глядя в окно на голые деревья больничного парка. – Что-то не торопятся однокласснички, дружбаны верные, выразить мне свое сочувствие… Ермол, что ли, прискакал бы или хотя бы Люстра прислала кого-нибудь – ну, от имени и по поручению».
Ночами Фишкину тоже не спалось. Беда, свалившаяся на него, парализовала волю, угнетала чувства, оставив свободным только страх перед этой бедой. Мысли, совершенно ему несвойственные, лезли в голову, напрочь отгоняя сон. Что-то такое о наказании за грехи, о возмездии, о том, что как-то не так он жил и никому не сделал ничего доброго, о том, что, если разобраться, никто его, Фишкина, не любит. Не считая, конечно, Зойку, но это так все, блажь. Подумаешь, стишки накропала… Да, приятно, да, цепляет, щекочет самолюбие, ну и?.. Если она жить без него не может, как же она тогда живет уже почти целую неделю? Без него, без своего, как она утверждает, любимого и единственного, а?
Фишкин увлекался своими рассуждениями, а потом ловил себя на безумной мысли, что слишком часто думает о Зое. Сама эта мысль казалась ему забавной и приводила в состояние веселого сарказма. Фишкин на какое-то время выходил из своей депрессии и смеялся над собой, опять же первый раз в жизни. И не находил в этом ничего унизительного для себя. Даже можно сказать, с удовольствием над собой смеялся Вадик Фишкин. Потому как был неглуп и понимал, что над другим посмеяться – особого ума не надо. А вот попробуй повеселиться над собственными проколами!
С головой уйдя в размышления, Фишкин даже фыркнул, правда тихонько, потому что соседи по палате спали после обеда.
«Тихий час соблюдают, как в лагере, прикольно!» – усмехнулся Фишкин.
В эту минуту дверь в палату бесшумно приоткрылась и на пороге появилась… нет, не появилась, а материализовалась из воздуха (так показалось обалдевшему Фишкину) Зоя Колесниченко. Вот уж кого он решительно не ждал!
Она робко оглядела помещение и, заметив Вадима, сидевшего на кровати, неуверенно заулыбалась.
– Привет… Ну, как ты тут? – спросила она участливо обеспокоенным тоном, будто они давние добрые друзья или даже родственники.
– Да вот, как видишь, жив пока, – настороженно ответил он ей. – А-а… ты, вообще-то, зачем пришла? – Фишкин пытался сообразить, чего ждать от этого явления – упреков, обвинений, слез или истерик?
– Как это зачем? Проведать! Ведь к тебе еще никто не приходил из класса, так? – Убедившись, что Вадим не проявляет агрессии, Зоя почувствовала себя увереннее.
И вообще Фишкин вызывал в ней такую щемящую нежность, что Зое безумно захотелось прижать к груди его непутевую лохматую голову и не отпускать никогда-никогда.
– А знаешь, Вадик, мне кажется, что… они и не придут. Они боятся.
– Боятся? Блин, кого боятся? – Фишкин растерялся.
– Не кого, а чего! Заразиться боятся, вот чего. Что тут непонятного? – терпеливо, как ребенку, объяснила Зоя.
– А ты… не боишься? – на секунду запнувшись, тихо спросил Вадим.
– Я? Если совсем честно, то… я об этом как-то не думала. И… и разве я могла не прийти? Ты ведь понимаешь почему?
Да, он понимал. Такие чувства были для него внове, у него вообще голова шла кругом от присутствия Зои, от ее слов. Как-то вдруг показалось естественным, что они спокойно, по-дружески беседуют и его ничего не раздражает в ней. Более того, Фишкин не ощущал ни неловкости, ни стыда и даже испытывал нечто вроде благодарности Зое за это.
Зоя же была на седьмом небе от счастья. После всех потрясений и душевных мук вот так доверительно, по-доброму общаться со своей мечтой – это круто, черт побери!
